Прочитайте онлайн Дровосек | Глава 221987 год. Перед выбором
Глава 22
1987 год. Перед выбором
Данила вышел из вагона в нагольном тулупчике, енотовой шапке-треухе и высоких меховых сапогах. В руках он держал военный вещмешок с подарками из Темниковских лесов – барсучье сало от всех болезней, соленого леща, настойку на лесном анисе и мех чернобурой лисы для Светланы. Булай шел энергичной походкой, на лице его розовели подпалины от мороза. Наконец увидел ее и широко улыбнулся, блеснув глазами. Подбежал, крепко обнял, прижался щекой к ее щеке. Сердце ее билось воробышком от счастья, и весь белый свет сузился до этой родной, холодной щеки, до запаха енотового меха и звука его голоса.
– Светуня, сердечко мое, ты пришла…
Между ними жило чудо любви, и они были очень счастливы от этого, неважно, в разлуке они были или нет.
– Девочка моя, мне с тобой сладко, – обязательно говорил Данила в те часы, которые они проводили вместе. И это не было преувеличением. Она приносила ему в душу состояние сладкого покоя, блаженства.
То же самое происходило и с ней. Они могли считать себя идеальной парой, потому что между ними не было психологических проблем или нестыковок. Хотя Булай понимал, что во многом это заслуга Светланы, которая очень мудро и любяще уходила от существенных споров, мягко соглашалась с любыми его суждениями. Она инстинктивно выбирала главное – счастье подаренной судьбой гармонии с этим ставшим для нее единственным мужчиной.
– Ты знаешь, за что я тебя люблю? – спросила она Данилу. – Ты сейчас удивишься. Я тебя люблю за то, что ты очень русский. Все в тебе как будто из нашей самой глубокой старины: и любовь к своей земле, и верность долгу, и красота – все русское. Вот что. Как-то я не сразу это поняла.
– А вот папка мой говаривал, что в родню к нам мордвин забрался, – посмеиваясь, ответил Данила. – Но что правда, то правда, я без родины себя не представляю.
– А я, Данила, себя без тебя не представляю. А родина… Понимаешь, родина это там, где хорошо… – Светлана оборвала себя на полуслове, увидев жесткий блеск в глазах Булая.
– Ты, конечно, не подумала, так ведь, – тяжелым голосом спросил Данила.
Светлана согласилась, что не подумала, хотя она на самом деле так считала. Для нее не существовало политики и прочих больших ценностей. Более того, чем дальше она наблюдала за делами сильных мира сего, тем больше отвращения к политике у нее возникало. Грязь и предательство лились с экранов телевизоров и страниц газет широким потоком. А ее мир заключался в нескольких близких людях. Внешний мир начинал разваливаться на части, и ей хотелось только одного – найти своей новой семье, которая вот-вот появится, тихое и сытое убежище. Москва этому мало способствовала. В стране начинался голодный хаос, чреватый страшными потрясениями. Она боялась грядущего и не понимала Данилу, который, казалось, совсем не думает о том, что вся его биография может полететь в тартарары, и он останется ни с чем. Однажды Светлана спросила его об этом, и Булай с ходу ответил:
– Мой дед объехал весь свет, был даже на политическом Олимпе, в руководстве партии эсеров, а закончил на выселках крестьянином. Заметь, своей жизнью остался доволен. Может, и мне написано судьбой идти по его стопам. Понимаешь, в чем сила выходцев из народных низов? – Им не страшны падения. Такой человек вернется в свою среду обитания и будет чувствовать себя нормально. Возьмусь, например, преподавать немецкий язык, и счастье труда придет ко мне во всем своем размахе. А тебя с распростертыми объятьями примут в горбольнице. Что еще надо? Построим большой дом, каких в Москве и вообразить нельзя, купим вездеход – «УАЗик» – для поездок на природу и на рыбалку и заживем как люди, без стрессов и бензинового угара.
Светлана с внутренним напряжением слушала подобные речи Данилы, потому что понимала, что за их шуточной формой кроется нешуточное содержание. КГБ уже начинали раскачивать. И хотя главное еще не началось, в газетах и на телевидении оголтелая свора авторов, работающих явно под чьим-то руководством, изо дня в день чернили Комитет, приписывая ему грехи прошлых поколений и без устали раздувая мыльный пузырь диссидентских страданий. Иногда можно было подумать, что большая часть советских граждан понесла наказание в лагерях и тюрьмах брежневского периода за свои убеждения. Было странно наблюдать, что эта могучая организация беззащитна. Она еще стояла, как утес, среди все более и более сатанеющей прессы, но пройдут год-два – и она развалится. Если КГБ ликвидируют, у Данилы будут большие проблемы. Его роль учителя с копеечной зарплатой ее смущала. Хотя не в материальной стороне было дело. Своим проницательным умом она понимала, что, если Булай лишится тех позиций, которые делают его достойным человеком в собственных глазах, он может начать деградировать, а это самое страшное. После почти двух лет трезвой жизни он мог снова свалиться в штопор, и это подрубило бы все ее планы на будущее. Как врач она хорошо знала, что если не сможет побороть этот порок Данилы, то однажды дело кончится тем, что у нее будет муж – горький пьяница. В алкоголизме, даже в начальной его стадии, нет промежуточных остановок. Либо его побеждают раз и навсегда, либо он уничтожает человека.
Они поехали на квартиру к ее родителям, неподалеку от Черкизовского рынка. Старики постоянно жили в загородном доме, и у Данилы со Светланой образовалось общее жилье, которое уже нельзя было назвать квартирой для свиданий, но и на место жительства оно не тянуло. По непонятным для Светланы причинам Данила не хотел делать решающего шага и окончательно рвать с семьей. Жизнь его проходила в очень напряженной и в то же время неопределенной фазе. Он мог находиться дома несколько дней, затем на несколько дней исчезнуть и снова вернуться. Ему было не по силам бросить детей. Не говоря уже о маленькой дочке, которая не представляла его исчезновения из собственной жизни, очень болезненно реагировал на его исчезновения и повзрослевший Юрка. Утром он открывал возвращающемуся отцу дверь с такой болью в глазах, что у Булая все переворачивалось внутри. Зоя же никогда не говорила ему ни слова упрека. Она просто уходила куда-нибудь в угол и молча сидела там, уставившись глазами в одну точку. Возможно, она думала, что Данила мстит ей за свою боль и пришел ее черед получить то, что она заслужила. Возможно, она полагала, что у него настал период неизбежного мужского кризиса. Она не говорила ничего об этом. Но главное, что он хорошо знал: Зоя не допускала и мысли о разводе. Если надо будет – пойдет на все: будет умолять, грозить, упрашивать. Для нее, человека не приспособленного к самостоятельному существованию, было ужасно остаться одной с двумя детьми посреди надвигающейся катастрофы всей страны.
А Булай пытался прислушаться к себе и понять, в чем состоит правильное решение.
За время любовной связи со Светланой он хорошо изучил и понял эту великолепную женщину и не сомневался, что будет с ней счастлив. Она обладала редким даром бережливого и жертвенного отношения к любви. Семья с ней – это новый и светлый горизонт. Светлый? А разве боль детей не затмит этот свет? Разве он сможет себя обмануть тем, что они успокоились и забыли своего отца?
Данила часто вспоминал увиденную им в детстве сцену встречи его родного дяди с дочерью, которую тот бросил в детстве. Дядя Толя приехал в Окоянов на похороны своей матери, бабушки Данилы из далекого Мценска. Он шел с вокзала к родному дому вместе с отцом, когда увидел Алю – уже взрослую девушку-студентку. Мгновенно узнал, взрыднул: «Аленька!..» – бросился к ней, но она отвернулась и прошла, не здороваясь.
Оставил дядя Толя семью не по простому капризу. Вернувшись с фронта, он обнаружил кроме своих двух еще и третьего ребенка, рожденного в его отсутствие. Как оставлял – отдельная, мучительная история. Но оставил все-таки. И не был понят, не был прощен, и повисла над ним до гробовой доски неизгладимая боль и обида преданных им детей.
Наверное, Светлана понимала происходящее в нем. Она ни словом не касалась этой темы и просто ждала, когда придет решающий момент. Рано или поздно такой момент должен был настать. Ожидание доставляло ей постоянную тоскливую боль. Она с трудом могла понять, что мужчина имеет к детям такие жертвенные чувства. Ведь у них есть мать! В ее представлении мужчина не должен колебаться в выборе, встретив любовь. Ведь это – воля судьбы. Поставить себя на место Данилы и вообразить, что ради него должна оставить Борьку, она была не в состоянии. Это просто разные жизненные ситуации. Постепенно какое-то чувство разочарования в Булае начало закрадываться в ее душу. Она не понимала его нерешительности, и это стало подрывать ее отношение к любимому человеку. Вот и теперь, когда, проведя у нее только одни сутки, Данила засобирался домой, она молча проводила его, спросила, когда ждать назад, и снова легла в постель. На душе было тоскливо. Она гнала от себя плохие мысли надеждой, что такое состояние не продолжится долго.
Светлана не знала, что, выйдя из метро и увидев свой дом, Булай минутку постоял на месте, потом поднял рюкзак и вернулся в подземку. Он поехал на Казанский вокзал и сел в первый попутный поезд до Арзамаса. Данила расстался со Стебловым всего полутора суток назад и снова возвращался к нему, чтобы провести с ним очень важный разговор, может быть, самый важный за всю его прошедшую жизнь.
Рано утром Булай постучал в дверь домика Стебловых и вскоре увидел обрадованное лицо своего друга.
– Вот не ждал, милый, вот не ждал. Уж не стряслось ли с тобой что? – говорил Сергей, пропуская Данилу в комнату. Навстречу из спальни выходила заспанная Софья, и по ее лицу Булай видел, что и она рада его быстрому возвращению. Здесь он чувствовал себя как дома.
– Милые мои, дорогие, всю ночь в вагоне не спал. Дайте сначала в себя прийти, а потом поговорим, ладно?
Так и решили. Легли спать. Даниле, как всегда, постелили на диване. Проснувшись, Булай по обычаю обнаружил, что хозяин уже на службе, а с кухни доносятся звуки софьиной деятельности. Где-то за окном были слышны крики их гуляющих ребятишек. В комнате лежали солнечные блики тихого и светлого зимнего утра.
Приведя себя в порядок, Данила вышел к Софье. Она уже накрыла стол и поджидала гостя. Супруги Стебловы были провинциалами, новомодную кухню не знали и питались по старинке, как их отцы и деды. На столе стояла горячая сковорода с жареной картошкой, миска с соленьями, творог и сметана.
– Ну, богатырь, ступай к столу. Мы-то уже позавтракали.
– Думаешь, осилю столько? Я уж отвык с утра много есть.
– А ты привыкай. Знаешь, почему в народе с утра много едят? Думаешь, физический труд этого требует? Это только половина правды. Я вот за Сереженькой много человеческой беды насмотрелась. Сколько горемык к нему приходит! И ведь не только в церковь. Бывает, и домой забредут. А он, Сереженька-то, он от Бога священник. Придет к нему человек какой-нибудь, жизнью измученный. Его, бедного, лихоманка трясет, голос дрожит, на плач сбивается. Нервы плохие. Так Сережа его первым делом за стол усадит, чем Бог послал, угостит. Напитает человека, напоит чайком, а сам с ним потихоньку успокоительно говорит. Глядишь, через часок человек преображается. Уж вразумительно может о горе своем рассказать, здраво рассуждает. С ним уже и доходчиво говорить можно. Значит, в еде есть укрепление нервов. Вот ты с утра напитался, как следует, и беда тебе не так страшна, правда?
– Ну ты, Софья, психолог. Такие вещи понимаешь, может, и академикам непонятные. Значит, думаешь, мне сегодня крепкие нервы нужны будут?
– Не знаю, Данила, какие нервы тебе нужны, но что в тебе переворот происходит, это я вижу. С самого первого раза поняла. Вы, мужики, влюбленность скрывать только друг от друга умеете. А от женщины – нет. Только вот одного я не знаю, уж не запутался ли ты, буйная головушка, со своими любовями. Жену твою я не видела никогда, да судя по тому, что ты о ней и слова не проронил, не по ней у тебя сердце колотится. А дети как же?
– Соня, дорогая, прошу, не пытай меня. Тебе не смогу рассказать. Стесняюсь я тебя, хоть, может быть, ты лучший совет дала бы, чем Сережа. Я все-таки хочу с ним крепко посоветоваться. За этим и приехал.
Разговор с Сергеем состоялся в тот же вечер. Однако Данила, ожидавший мужского совета от этого тонкого и душевного человека, услышал совсем неожиданные для себя вещи.
Когда после ужина Софья с детьми отправились спать, они сели на кухне, заварили чаю, и священник приготовился слушать исповедь Данилы. Тот никак не мог собраться с духом, потому что не умел говорить о вещах глубоко интимных. К тому же его мучило сомнение, что он сможет рассказать истину, потому что во многих моментах не знал, как оценить даже собственное поведение.
Наконец, слово за слово, беседа полилась, и все с большим чувством Данила стал рассказывать о той Голгофе, на которую его незаслуженно возвела молодая жена. О том, как он хотел оставаться ее мужем и отцом их детей, несмотря на измены, как пытался заглушить боль и отомстить ей ответными изменами, как почувствовал, что опускается от этого в бездну, и как появилась в его жизни Светлана.
Стеблов слушал Данилу и видел, что тот страдает от давней неверности своей жены так, словно узнал об этом вчера. И то, что Булай полагает своей любовью к Светлане, на самом деле лишь посланное ему смягчение страданий, но не замена жены. Ведь люди такого характера не колеблются, если понимают, что пришла судьба. Значит, Светлана не судьба, а только отвлечение от главного.
Однако Сергей не стал говорить Даниле всего этого. Он начал совсем с другого.
– Ты за советом приехал, Данила, но ты ведь знаешь, что я не могу дать тебе никакого жизненного совета. Я не партком, чтобы семейные проблемы разбирать, а священник, и смотрю на все только через веру. С точки зрения веры все, что ты рассказал, очень понятно и очень объяснимо. Но и решение этого узла возможно опять-таки тоже только через веру.
– Ты хочешь сказать, что я должен молить Господа о помощи?
– Как я тебе могу такое посоветовать, когда знаю, что ты не молишься. Ты ведь пока не верующий, а суеверный. Тут разница огромная. Но к вере ты придешь окончательно. Я в этом не сомневаюсь. Думаю даже, что тебе в этом Силы Небесные помогут. Дай, объясню.
Ты знаешь: Бог есть любовь. Все, что происходит с человеком, является результатом Господней любви к нему. Только не спрашивай о таких крайних вещах, как преждевременная смерть и страшные болезни – это отдельный разговор не по нашему случаю.
Возьмем твой случай. Кто такой был молодой парень Данила Булай в двадцать лет? Казалось бы, хороший был парень: сильный, веселый, талантливый, к людям добрый. Но я помню, Данилка, и не только это. Помню, что ты был зазнайкой, так ведь? Гонору в тебе также немало имелось. А уж сколько ты самомнения имел из-за своего успеха у девчонок, лучше не вспоминать. С отцом у тебя трудности были из-за характеров ваших и так далее. Вспыльчив бывал, резок.
В общем, ничего особенного – и, казалось бы, зачем Господу насылать на тебя такие испытания в виде неверной жены? Точнее говоря, открывать перед тобой ее неверность. Ведь многие мужья счастливо живут, не подозревая о том, что им изменяют. Но тебе было открыто! Потому что, как человек светлой стороны мира, ты представляешь для Господа определенную ценность. Выжигая из тебя твой главный недостаток – самовлюбленность, он учит смирению и тем самым готовит тебя к лучшему пониманию человеческой жизни, чем ты имел раньше. Вот в чем Его любовь. Без страданий человек не растет, а Господь дал тебе самые чистые страдания – боль оскорбленной души. Бывает ведь куда хуже – и потеря близких, и калечество, и много другого. Так что тебе благодарить надо Бога за эти испытания.
А выбора у тебя нет, друг мой. Не можешь ты свою семью бросить без больших для себя душевных потерь. Если оставишь их – начнешь изнутри чернеть. Детей оставляют те, кто живет для себя. А ты живешь не для себя. Для всех нас живешь, и для них тоже. Поэтому не советую такой опрометчивый шаг делать. Не теряй себя, Данила.
– Но как мне с Зоей жить? Ведь невозможно это! Столько лет прошло, а я каждый день болью начинаю и болью заканчиваю. Прячу ли, не прячу ли я эту боль, а она все равно ее чует и не может смириться! Она мне мстит за мое молчание, понимаешь?
– Понимаю, Данила, понимаю. А ты, друг мой, вот что пойми. Никого так страшно не обидел советский атеизм, как женщин. Женщина – существо очень тонкое и духовное. Она предопределена для жизни с Богом в душе. А ей с младых ногтей внушают, что Бога нет. Тогда что происходит? Она начинает инстинктивно создавать себе собственного Бога и, конечно, придумывает Бога любви. Вот в чем отличие ее от верующей и обвенчанной женщины. Для верующей женщины главной ценностью является Господь, который дает ей любовь мужа и любовь к мужу, а также счастье материнства. Она не имеет потребности уходить за пределы этого женского мира.
Для неверующей женщины существует лишь неясный образ божественной любви, которая, возможно, состоится с мужем, но чаще всего этого не случается, потому что брак не был освящен Господом. Тогда женщина начинает погоню за призраком божественной любви. Но стоит ей только ухватить рукой этот призрак, как он оборачивается мужчиной с гнусным характером и потными ногами. Погоня продолжается дальше, а в результате такую женщину ждет ряд разочарований и печальное, пустодушное завершение земной жизни. Твоя Зоя не виновата в том, что общество пустило ее по этому пути. Точно так же, как и миллионы других советских женщин, она гналась за химерами, надеясь заполнить свою душу чем-то более высоким, чем жизнь с тобой. Ты мог быть самым лучшим в мире мужем, но ваш не освященный Богом брак все равно не мог реализоваться. Она могла видеть, что ты превосходный супруг, но отсутствие венца над вами не давало ей возможности принять тебя сердцем. Ее надо понять и простить. Я думаю, что она славный человек, ведь ты сам говоришь, что она прекрасная мать. Попробуй взглянуть на нее с этой стороны и найти к ней другой подход. Ты человек глубокий и умный, у тебя получится. Если же научишься прощать ее, несмотря ни на что, считай, что уже стал христианином.
Вечером того же дня Булай снова сидел в поезде, уносившем его в Москву, и пытался решить возникшую перед ним задачу. Разум его понимал, что священник прав. Его тяга к Светлане и рывок в новую жизнь обязательно натолкнутся на любовь к детям. Он был устроен в первую очередь как отец и кормилец, а только после этого как муж.
Данила пытался не думать о разрыве со Светланой и сразу представить себе, что снова зажил с Зоей нормальной семейной жизнью. Какова она будет?
Он вспоминал светлые дни в общении с женой, ее необыкновенную улыбку, лучистые глаза, прикосновение нежных рук. Данила понимал, что по-женски Зоя привлекательна каким-то особенным, неповторимым образом. «Что и говорить, красивый человек. Сильный, способный на поступок. Не по зубам мне оказалась, вот и болею. Да что же я, урод что ли? Так уж и не по зубам?» – думал Булай, откинувшись в угол купе и закрыв глаза. Он вспоминал, что хотя в их жизни было больше сумерек, чем света, в светлые дни она могла быть поглощающе любвеобильна и самоотверженна. Наверное, то, что его боль не стала тише, говорит о сильном чувстве к ней. О чувстве, которое спряталось за болью, но совсем не умерло. Просто не пришло его время… На душе у Булая стало светлее от этих мыслей. «Надо только подняться над собой, над собственным ничтожеством, и прорваться на светлую сторону жизни», – думал он, прислушиваясь к частому перестуку колес.
