Прочитайте онлайн Глаз бури | Глава 21В которой Туманов рассказывает о ковбое Тнапи, а Софи из собственных интересов расспрашивает Элен об интимных подробностях супружеской жизни.

Читать книгу Глаз бури
3118+9476
  • Автор:

Глава 21

В которой Туманов рассказывает о ковбое Тнапи, а Софи из собственных интересов расспрашивает Элен об интимных подробностях супружеской жизни.

– А теперь расскажи мне о Северо-Американских Штатах, – попросила Софи. – Ты говорил, что был там ковбоем. Какие они?

– Какие? – Туманов почесал нос и задумался. – Можно сказать, что в общем они вполне приятные ребята. Узкие бедра, широкие пояса, шляпа с огромными полями и совсем немного мозгов под ней. Скачут на лошадях, дерутся и кидают лассо не в пример лучше, чем говорят или думают.

– Ты тоже был таким? – с интересом спросила Софи.

– Ну да. Только недолго. В семьдесят первом году в Техасе была жуткая засуха, на следующий год падение рынка говядины… Многие опытные ковбои остались без работы… Некоторые от отчаяния подались в грабители…

– В грабители?!

– Да. Грабили поезда… Ты уверена, что хочешь это знать?

– Ну разумеется! – Софи даже подпрыгнула от возбуждения. Туманов вздохнул.

– Оставшиеся не у дел ковбои сбивались в конную банду под началом предводителя. Им часто становился настоящий преступник, за плечами у которого уже что-то было раньше – решительный и жестокий. Всем были известны места, где состав всегда замедлял ход – подъемы, слабое полотно, все такое… Ковбои окружали состав, разделялись по заранее составленному плану. Двое прыгали в рубку к машинистам и угрозами заставляли остановить поезд. Другие захватывали багажный вагон, вскрывали сейф. Самые выдержанные и опытные шли по вагонам и трясли пассажиров…

– Трясли?

– Угрожали оружием, требовали отдать ценности… Потом все садились на лошадей и вместе с добычей уносились в прерию.

– Какая дикость! Но ведь… люди же не хотели… Им приходилось убивать?

– Нет. Ковбои всегда опасались убийств. Пассажирам практически ничего не угрожало. Конечно, кроме расставания со своими деньгами…

– Туманов! – Софи выглядела рассерженной. – Я не младенец, и мне не нужно рассказывать сладких сказочек про то, что поросенка откармливают для красоты, а волк гонится за пушистым кроликом, чтобы поиграть с ним. Я видела жизнь не только со стороны парадного подъезда и прекрасно понимаю, что при таком расположении вещей в багажном вагоне наверняка находилась вооруженная охрана и… Я, кстати, не до конца поняла… Ты тоже грабил поезда?

– Всего один… или два раза… Мой дружок уговорил меня… И если хочешь знать о багажном вагоне… Он зарезал двоих, а потом, когда все кончилось, я набил ему морду…

– За то, что он убил?

– Нет. Там уж так было… Либо он их, либо они – его. Но он по своей дурацкой привычке снял с них скальпы, и из-за этого знака рейнджеры легко могли нас найти и опознать…

– Какой ужас! Твой друг был индейцем?! – воскликнула Софи.

– Да нет. Он был англичанин, самый чистокровный белый, какого только можно себе вообразить. Но у него была кривая судьба. Я звал его Тнапи…

– Странное имя для англичанина… И скальпы…

– Сначала его звали Тимоти. Когда ему исполнилось семь лет, индейцы напали на ферму, где жила его семья, и убили всех, кроме него. Тимоти взяли в плен. До семнадцати лет он рос среди индейцев. Они и дали ему это имя, Тнапи. На их языке оно означает – барсук. Он был Белый Барсук. Так я звал его. Ему это нравилось. К семнадцати годам он перенял все их обычаи и привычки, стал одним из них, собирался жениться на девушке из племени. НО тут пришли английские солдаты и убили всех индейцев. Мужчин, женщин, детей. Названых родителей и невесту Тимоти – тоже. Тимоти сражался с англичанами, но он был белым, и его не стали убивать, а привезли в город и поместили для «исправления» в семью местного пастора. Пастор постелил ему циновку на конюшне, использовал как раба, бил кнутом и показывал гостям, как диковинку. Как только Тимоти вспомнил английский язык и вновь научился на нем говорить, он сбежал. По указке пастора (он сказал, что Тимоти украл у него серебряный подсвечник) рейнджеры гнали его, как на лисьей охоте… Потом Тимоти стал ковбоем. Он мечтал скопить денег, купить клочок земли и жениться на индейской девушке. Он говорил, что индейские женщины лучше других, потому что очень молчаливые и никогда не суетятся. А еще он говорил так: «Пойми, Майкл, мне нужен настоящий дом, а не место, где я могу повесить свою шляпу»… Потом пришла засуха. Тимоти потерял работу, долго искал ее, потратил почти все свои сбережения… Потом… В общем, ты понимаешь, ему некого и не за что было особенно любить и жалеть…

– Что с ним стало после? – спросила Софи. – Ты знаешь?

– К сожалению, знаю. Он погиб в драке. Был застрелен. Я был тогда с ним, но лежал без памяти и не смог ему помочь… Впрочем, потом я отомстил за его смерть. Тнапи это понравилось бы…

– Лежал без памяти? – переспросила Софи и внимательно, с ног до головы оглядела Туманова.

– Вот здесь, – Туманов усмехнулся и положил руку на поясницу. – Сюда ты в своем исследовании еще не добралась. Пуля прошла навылет, но…

– Завтра вечером, – деловито пообещала Софи.

– Я запомнил, – кивнул Туманов и отвел взгляд.

«– Мне кажется, я знаю, какого рода предложение вы хотите мне сделать, – нерешительно сказала Франсуаза. – Это может осквернить чистоту тех чувств, которые мы испытываем по отношению друг к другу…

Девушка говорила, запинаясь, а когда закончила и взглянула на графа, то увидела, что в его глазах полыхнул недобрый огонь.

– Как вы только могли! – вскричал граф Вильмонт. – Как вы могли даже подумать, что я предложу вам стать моей любовницей! Разве я не говорил вам, что мое чувство к вам – нечто совершенно особенное?! Неужели вы до сих пор не поняли, что я люблю вас так, как не любил ни одну женщину прежде!

Голос его был исполнен гнева. Франсуазу бросило в дрожь, все ее существо охватило какое-то неясное волнение…»

– Господи, какая чушь! – гневно пробормотала Софи и отшвырнула роман. Он упал на кровать распяленными страницами вверх, и остался лежать, как вытянутая к толпе ладонь площадного арлекина.

Софи села на кровати, обхватив колени и долго, до рези в глазах разглядывала узоры на обоях. В конце концов они превратились в диковинных зверей и начали шевелиться, причудливо переплетая лапы, хвосты и щупальца.

Туманов вошел в комнату не переодеваясь, прямо с мороза, только скинув шубу. Его сапоги гулко стучали по паркету, в бороде и на волосах блестели капельки воды. Ольга с глупой приязненной улыбкой маячила за плечом хозяина.

Софи встала навстречу, и, сразу же, как всегда, наступило то неопределенное, тягостное мгновение, во время которого оба не знали, что делать и что говорить. Как будто вся странность их отношений каждый раз наново вставала перед ними.

«Наверняка Элен знает, как встречать своего мужа Васечку, – мимолетно подумала Софи. – Но Михаил мне не муж. И проститутка Лаура знает, что говорить зашедшему к ней клиенту. Но я – не Лаура. Кто ж я?»

Софи решительно шагнула вперед, и Михаил, тоже с какой-то отчаянной решимостью, сгреб ее в объятия. Она подняла лицо, желая что-то спросить, но Туманов помотал головой и толстым пальцем ткнул себе в шею.

– Сюда! Посопи вот сюда! Пожалуйста. Я уж привык, что так…

Софи послушно уткнулась носом ему в шею и подумала о том, что Михаил, по всей видимости, испытывает то же, что и она, и пытается для облегчения положения создать их собственные, общие для двоих ритуалы.

«В принципе, он, наверное, прав,» – мысль пришла холодной и липкой, как растаявшее мороженое.

– Что ты делал сегодня?

– С утра был у Догилева на суконной фабрике, – вспоминая, начал рассказывать Михаил. – Смотрел там новую чесальную машину. Мне в ней чегой-то сразу не понравилось, а после уж подсчитал все и окончательно решил: у себя ставить не стану. По старинке труда больше, но и выгоды поболе. Потом обедал с подрядчиками в немецком ресторанчике на Курляндской. Ресторанчик там так себе, да и кухня…

– Чего ж домой не приехал поесть? Ты не обещался, но мы на всякий случай ждали…

– Дак дела же у меня с ними, Софья, – виновато нахмурился Туманов. – С подрядчиками-то… Заодно за обедом и обсудили. А к нам считай от Нарвской части ехать, это сколько ж времени псу под хвост…

– Псу под хвост… – эхом откликнулась Софи. – Конечно, конечно…

– Тем паче, что после у меня в Коломенской части дело было… Агенты предупреждают, что рабочие опять беспорядки готовят…

– В Университете, Гриша говорил, тоже…

– Вот, вот, студенты-то всю воду и мутят… А я ж должен заране соломки подстелить, чтоб, если что, производство не встало…

– Если будет стачка, ты наймешь этих… как Оля говорила… штрейкбрехеров?

– Я найму того, кто будет работать! – мигом завелся Туманов. – А не глотки попусту драть.

Кухарка подала ужин или поздний обед. Как и любил Туманов, после супа было много жирного мяса. Глядя на Софи, он старался резать жаркое ножом, не вытирать пальцы хлебом и берег льняную накрахмаленную скатерть, хотя видно было, что у себя дома он с удовольствием отложил бы в сторону все приборы и ел руками. Софи каждый раз очень хотелось разрешить ему, но отчего-то она этого не делала. «Неужели все еще на что-то надеюсь?»

– Разумеется, ты поступишь так, как сочтешь нужным. Но, может быть, какие-то требования рабочих возможно удовлетворить?

– Конечно, я с этим не спорю. Но только не под их нажимом. Ты понимаешь разницу? Правительство и Кабинет, на мой взгляд (да и большинство средних промышленников тоже так думает), ведут себя из возможности глупо: они просто делают вид, что ничего не происходит. Например, запрещают печатать в газетах сообщения о стачках. Что они от этого – куда-то деваются, что ли? Да только в прошлом году и только в Петербурге их было больше 150. Едва-едва поутихли эти сумасшедшие с бомбами… И надо же, в самом деле, как-то это понять, то, что происходит…

– Об этом тебе лучше поговорить с Олей Камышевой. Помнишь ее? Ей уже давно все понятно. Она и тебе охотно объяснит…

– Я вообще-то говорю с тобой… Что ж ты поделывала сегодня?

– В сущности, ничего. Ни-че-го. Разве что в окно смотрела?

– Я видел у тебя в комнате на полу книжка валяется. Читала?

– Бред!.. Но вот, то, что я тебе говорила, в «Северном вестнике». Антона Чехова «Скучная история». Ты прочел?

– Нет еще, не до конца, – виновато потупился Туманов. – Ты мне это… вслух прочти…

– Михаил, ну нельзя ж так, в самом деле! Это невозможно читать вслух, это нужно глазами видеть. Отрываясь от строчек, заглядывая в себя, это такая тихая, внутренняя, совершенно не публичная печаль… Как после этого кто-то… ну вот вроде меня… или вон того, – презрительный жест в сторону спальни. – Как можно садиться бумагу пачкать…

– Не то ты говоришь! – решительно выступил Михаил и залпом выпил вино из небольшого хрустального бокала. Софи поморщилась. – Эта скучная история… Может это, конечно, все очень… но только… такой уровень исповедальности представляется мне слегка неприличным. И даже предсмертное состояние героя его не оправдывает…

Софи едва не подавилась косточкой. Потом расхохоталась.

– Михаил! Немедленно признавайся! Это не твоя фраза. Ты не можешь сам так говорить. «Исповедальность»! Ха-ха!

– Ну и да, ну и что, – обиженно пробубнил Туманов. – Это Нелетяга сказал. Но я с ним, между прочим, совершенно согласен. Занудь, если хочешь, страшенная… И название правильное, то есть этот Чехов сам понимает…

– Михаил! Прекрати сейчас! Это замечательное, действительно исповедальное, если хочешь, произведение, но в самом хорошем смысле! А ты ничего в этом не понимаешь, но говоришь совершенно как этот Буренин из «Нового времени». Знаешь, как он «Скучную историю» назвал? «Беллетристически-патологический этюд»! Сам он беллетристически-патологический дурак!

Отстаивая полюбившееся ей произведение Чехова (по правде говоря, Михаил с трудом прочел из него страниц пять), Софи раскраснелась, взгляд ее наполнился боевым азартом, локон выбился из прически, и она яростно накручивала его на палец. Туманов смотрел на нее с откровенным удовольствием.

– Кстати, мы говорили об Оле Камышевой, – Туманов решил воспользоваться моментом и усилить веселое настроение подруги. – Отлично ее помню. Мы вместе боролись за народное дело.

– Ты боролся за народное дело?!! Вместе с Олей?! Каким же это образом? Выдавал прокламации вместе с заработком на своих фабриках? Разрешил агитацию среди шляпниц?

– Нет, я давал деньги на революцию! – гордо заявил Туманов.

– Зачем? Ты ведь ничего не делаешь просто так.

– Разумеется. Я купил у Оли Камышевой встречу с тобой.

– Как купил? – изумилась Софи. – Почему?

– За деньги, разумеется. Как же еще? Она тебе не рассказала? Постеснялась, наверное… Когда ты осенью сделала мне отлуп, я очень маялся, и не знал, как бы к тебе еще подкатиться. А тут как раз такая оказия: ко мне явилась эта Оля просить деньги на революцию…

– Оля? К тебе? Но почему?!

– Думаю, что по твоей же наводке. Вспомни-ка, что ты ей обо мне рассказывала. Небось: богат, не знатен, сам из народа, в детстве голодал. Что-нибудь в этом духе. Ну вот. И мы с ней заключили такую сделку: она приводит тебя ко мне, а я ей даю деньги на ее борьбу за счастье народа…

– Туманов! – торжественно заявила Софи. – Ты – циничный, прожженный делец. В твоей душе нет ничего святого. Тебе это говорили?

– Разумеется. Сто раз. От тебя я ждал чего-нибудь посвежее.

– Да что ж свежего? Вот и у Чехова, о котором ты так и не удосужился, сказано: «нельзя прожить без того, что называется общей идеей или богом живого человека». Как это отменить?

– А где ж оно? – с любопытством спросил Туманов. – Где ж его взять?

– Нельзя ли прикупить по сходной цене? – горько сыронизировала Софи.

– Да я б и прикупил… – раздумчиво сказал Туманов. – И про Олю сказать… Отчего бы тебе ее не навестить, коли все одно дома сидишь? У них там молодежи много, студенты… Тебе, глядишь, повеселее будет… И Оля, небось, нос от нас воротить не станет. Про меня еще на мзду будет надеяться, а ты – что ж? – она и сама с семьей, как я понял, порвала…

– Есть разница, Туманов, есть разница, – сказала Софи и глаза ее опасно блеснули. – Уйти из семьи и посвятить свою жизнь борьбе за народное дело, или бросить учительство в земстве и сделаться содержанкой богатого дельца, хозяина игорного дома…

– Вот так, значит, ты это понимаешь… – медленно сказал Туманов.

– А ты – как же? – с вызовом спросила Софи, видимо вызывая наружу его гнев.

В какой-то момент буря казалась неизбежной, однако Туманов переборол себя, встал из-за стола и, ничего более не сказав, вышел из столовой.

Софи вернулась к себе. Подняла валяющуюся на полу книжку, раскрыла, уставилась в пляшущие перед глазами строки.

«Он наклонил голову, ища ее губы. В первый момент его губы едва касались ее губ, потом он прижался к ним сильнее, и Франсуаза испытала новое и невероятное сильное ощущение, сравнимое только с электрическим разрядом. Все ее существо охватил неизъяснимый чувственный восторг. Она никогда не могла себе даже представить такого. Казалось, это ощущение приходит вместе с лунными лучами и одновременно оно разливалось пламенем по всему телу. Все ее мысли и чувства слились в одном ощущении принадлежности ему. Более никого не существовало в этом мире. Они были одни под ясным небом, в царстве божественной красоты и невыразимого совершенства…»

До кофейни, расположившейся в Московской части, на углу Колокольной улицы и Поварского переулка, Софи добиралась сначала на конке, а потом – пешком. Экипажем, который Туманов предоставил в ее распоряжение, она пользоваться не стала, резонно полагая, что кучер одновременно является хозяйским осведомителем. Туманов, как ей было прекрасно известно, не доверял никому. Отчего он должен был делать исключение для Софи?

Склоненное над чашкой лицо Элен было прикрыто вуалькой, но Софи разглядела его сквозь большое окно кофейни, витрина которого была украшена кукольной сценкой домашнего чаепития. До назначенного срока оставалось еще не меньше пяти минут, но Элен всегда отличалась неженской пунктуальностью. Экипажа Головниных нигде не было видно и Софи поняла, что Элен также, как и она сама, заметает следы. «Но по другой причине!» – напомнила она себе. Напротив Элен, неловко выпрямившись и оглядываясь по сторонам, сидела невысокая, худая девушка, которую Софи не сумела сразу признать.

– Софи! Голубка! Как я рада! – бойко воскликнула Элен, встала навстречу подруге, подняла вуальку и поцелуйно клюнула Софи в щеку.

– Здравствуй, Элен! Здравствуйте, Кэти! – ровно сказала Софи.

Вот новость! Элен не решилась прийти на встречу одна! Она приволокла с собой эту Кэти с косым глазом, которая вечно вскрикивает, вздрагивает, пожимается и от снедающей ее неловкости лезет туда, куда лезть не следует. Однако, Элен предпочла иметь даже такую спутницу (Другие, по всей видимости, просто не согласились бы!)… Ей неудобно оставаться наедине с давней подругой, после того, как подруга уронила себя в глазах обожаемого Элен «приличного» общества? Ну что ж! Софи не собирается отказываться от своих планов и теперь уж непременно позаботится о том, чтобы Элен стало еще более неудобно.

Подбежавшему официанту Софи заказала кофе и эклеры со сливочным кремом и невозмутимо принялась за еду. Над столом повисло молчание, которое решительно, но как всегда максимально неуместно, нарушила Кэти.

– Софья Павловна! Софи! Я хочу, чтоб вы знали… Мне безразлично…Я ничуть… ну, я хочу сказать, разделяю… то есть, не разделяю, конечно… Простите! И – да! Разделяю совершенно…

– Вы, Кэти, тоже живете с кем-то вне брака? – спокойно уточнила Софи. – Надо же. А я и не слыхала…

– Нет! Нет! – Кэти сначала побледнела, а потом мучительно покраснела. От волнения оба ее глаза выправились и, таращась, в упор глядели на Софи. – Я хотела сказать, что я лично выше всех этих предрассудков, и вы всегда можете рассчитывать… В моем лице… Хотя вам, конечно, ни к чему…

– Благодарю вас, я поняла, – кивнула Софи. – Вы – выше. На этом и покончим, если вы позволите.

Слушать Кэти было тягостно для всех присутствующих. Элен мешала давно растворившийся сахар изящной ложечкой, и она вполне слышно позвякивала об стенки чашки, выдавая смятение молодой женщины. В нормальном состоянии души и тела Элен никогда не позволила бы себе такой распущенности. Фи! Звенеть ложкой! Софи усмехнулась.

– Элен! Я не хочу понимать, зачем ты притащила сюда Кэти. Я пригласила тебя для приватного разговора…

– Я могу уйти! Сейчас! – взвизгнула Кэти, вскакивая и проливая кофей на белую скатерть.

– Сядьте, милочка, и не привлекайте к себе внимания! – успокаивающе и вместе с тем жестко сказала Софи. – Не надо сцен! Вашей вины в сложившейся ситуации нет ни на йоту, ибо любопытство, как известно, не порок. Особенно для юной девицы. Но все это, в конце концов, ваше дело. Я намерена получить от тебя кое-какие сведения, Элен. И получу их… – Софи сделала перерыв, ожидая, пока официант сменит скатерть.

Все это время Кэти угрюмо разглядывала выложенный плиткой пол, Элен пыталась открутить кружевную розетку от шали, а сама Софи ловко доедала на весу нежный эклер, намереваясь сразу же заказать еще.

– О чем же ты хотела поговорить, Софи? – слегка дрожащим, но в общем спокойным голосом осведомилась Элен. – Я полностью к твоим услугам. От Кэти у меня секретов нет…

– Прекрасно! – с насквозь фальшивым воодушевлением воскликнула Софи и, хищно улыбнувшись обеим собеседницам, облизнула испачканный кремом палец.

Элен вздрогнула. Манеры Софи всегда были далеки от идеальных, но все же подобный жест в ее исполнении нельзя было истолковать иначе, кроме как вызов. Элен от всей души ненавидела вызовы и все, что с ними связано. Согласно ее представлениям, нормальная жизнь должна была течь плавно, не слишком отклоняясь от средней линии. Все прочее было так неприлично, неловко и… Да что там лукавить! Отклонений она просто боялась…

– Дело обстоит следующим образом, – серьезно и деловито продолжала между тем Софи. – Я, как вы обе знаете, живу сейчас с Тумановым в одной квартире. Фактически мы муж и жена, хотя ни о каких обрядах не может быть и речи…

– Но почему, Софи, почему?! – ломая руки, воскликнула Элен. Видно было, что этот вопрос давно уже висел у нее на языке. – Конечно, он очень сложный человек и не пара тебе, но раз уж так все случилось…

– Раз уж так случилось, почему бы вам не пробежаться вокруг алтаря? – язвительно переспросила Софи. – Так? Но зачем? Ты можешь объяснить?

– Разумеется, могу, – Элен отчетливо приободрилась. – Если вы поженитесь, то станете настоящей семьей, будете любить и уважать друг друга как супруги, сможете занять соответствующее место в обществе…

– Какое место, Элен?! Что ты несешь?! – Софи говорила почти шепотом, но всем троим казалось, что она кричит. – Где место Туманова в этом, так называемом, обществе?! Где – мое?! Им плевать на меня, а мне – на них! Скажи: что изменится для нас, если какой-то поп пробормочет над нами слова клятвы, в святость которой мы оба не верим?

– Но ведь так тоже невозможно, Софи… – расстроено пробормотала Элен. – Вы любите друг друга, хотите быть вместе…

– Вот это и есть тот вопрос, о котором мы станем говорить, – как-то разом успокаиваясь, сказала Софи. – Слов любви мы с Михаилом не произносили и вряд ли когда-нибудь произнесем, учитывая историю наших отношений, но… есть определенные вещи, которые существуют вне всяких светских условностей, и я… я оказалась к этому совершенно не готовой… Ты, Элен, замужняя женщина, и одновременно самая близкая моя подруга. Поэтому я пришла за советом к тебе. Когда-то ты придерживалась достаточно передовых взглядов, чтобы понять мой вопрос и без излишних сантиментов честно мне ответить. Мне кажется, что Михаил… что он недоволен мною, как женщиной… я имею в виду, в постели… Пожалуйста, расскажи мне, в чем может заключаться причина, и что я, со своей стороны, могу сделать, чтобы устранить это недоразумение…

Кэти невразумительно хрюкнула. Софи скорчила недовольную гримасу, перевела на нее взгляд и увидела, что оба глаза несчастной девушки смотрят точно на кончик ее собственного носа.

«Господи, ну надо же так!» – с состраданием прошептала она, и взглянула на Элен.

Элен Головнина выглядела совершенно обескураженной. Софи не была склонна торопить ее. Она вполне понимала, что ответ на подобный вопрос отнюдь не находится в актуальном соображении Элен, и готова была предоставить ей время на раздумья и подбор формулировок. По счастью, Кэти тоже молчала.

– Софи, – Элен наконец осмелилась заговорить. – А откуда ты знаешь, что он… что он недоволен? Он говорил тебе?

– Разумеется, нет! Но это же всегда можно понять, догадаться. Разве я не права?

– Наверное, да… – Элен с сомнением покачала головой, а Софи впервые после возникновения своего замысла с тревогой подумала о том, что Элен, несмотря на всю свою супружескую жизнь, может попросту не знать ответа.

– Ну ладно, – решительно сказала Софи. – У вас ведь с Василием все хорошо, да? Тогда просто расскажи мне, как это у вас устроено, а я постараюсь понять… сообразить… сделать какие-то выводы… Ты ведь сама говорила, что от Кэти у тебя нет секретов, – язвительно добавила она, уловив панический взгляд подруги.

– Рассказать? Здесь?! – Элен снова принялась мешать ложкой в практически пустой чашке.

– Ну, если есть какое-то более подходящее место, назови его, и мы немедленно туда отправимся, – невозмутимо предложила Софи.

– Я не знаю…

– Элен, прошу тебя, – Софи сознательно добавила в свой низковатый и резкий, «учительский» голос мягкости и задушевности. – Ты же понимаешь, что мне тоже нелегко говорить… И у меня нет родного человека, женщины, с которой я могла бы посоветоваться. Маман и Аннет никогда меня не любили, а теперь и вовсе…

– Я понимаю! – как и ожидала Софи, Элен разом поймалась на нехитрую уловку и преисполнилась готовности к любым жертвам. Но, увы, она явно не представляла себе, каким именно образом ей следует приступить к потребному виду самопожертвования…

– Ну вот, вы вечером остаетесь с Василием одни и… – лирическим тоном подбодрила подругу Софи.

Невеликая Кэти сделалась еще меньше и сползла на стуле, выказывая очевидную готовность спрятаться под столом.

Меж тем природная упорядоченность Элен взяла верх над ее же чувствительностью.

– Мы переодеваемся в ночное, – глядя в чашку, монотонно начала она. – Я у себя в будуаре, а Вася – у себя. Маняша причесывает мои волосы, заплетает в косы и помогает совершить туалет. Что делает в это время Вася, я, право, не знаю…

– Погоди, погоди! – прервала подругу Софи. – Ты хочешь сказать, что вы всегда ложитесь в постель одетыми? Ну, я имею в виду в сорочках, рубашках, колпаках… в чем там еще?

– Конечно, – Элен кивнула, не поднимая глаз. – Иногда, в холодные ночи я надеваю чепец, – методично добавила она. – Но я должна сказать тебе… Прости, я не знаю, что именно для тебя важно…

– Все! Говори! – быстро сказала Софи.

– Мы не всегда… не всегда спим с Васей одной постели. Я привыкла рано ложиться спать, а он иногда задерживается у друзей или в клубе… Тогда он ночует в кабинете на диване или… есть еще одна комната, наверху, она была его до женитьбы и осталась… Там он хранит какие-то памятные ему вещи, книги, макеты, которые он мастерил в детстве… впрочем, я точно не знаю, ведь я, кажется, ни разу туда не заходила с тех пор, как свекровь вместе с дворецким показывали мне особняк после нашей с Васечкой помолвки…

«Ну и дура! – не то возмутилась, не то восхитилась Софи. – Порядочная дура, что и говорить! С ней бы сам Синяя Борода прожил счастливо тридцать три года и скончался от старости! Да я бы эту комнату в первый же свободный момент изучила вдоль и поперек. Если где-то и можно отыскать какие-то Васечкины тайны, то уж непременно там! А она…»

– И когда я носила Петечку и особенно Ванечку, доктор тоже рекомендовал… – продолжала Элен. – Я, ты знаешь, вполне здорова, и оба раза ходила хорошо, без всяких нарушений со стороны самочувствия. Мне было неловко отказывать ему, но Васечка всегда слушал рекомендации врачей и говорил, что ради своих инстинктов он не вправе рисковать моим здоровьем и жизнью ребенка. Он, ты же знаешь, так добр ко мне и к детям… В общем, я хочу сказать, что мы не всегда… Да если сказать по чести, так и довольно редко теперь…

– Но все же, Элен! – бесцеремонно прервала Софи. – Как? Как редко? И как было вначале?

– О! Вначале… – Элен мечтательно улыбнулась. – Мы проводили наш медовый месяц в Венеции. Так делали и моя мама, и моя бабушка, и ее мама. Традиция… Это было прекрасно. Я и сейчас помню каждое мгновение… Зеленую воду, гондолы, в которых надо было почти лежать на бархатных подушках, эхо серенад… Тогда… Тогда мы ложились вместе каждый день…

– И тоже в рубашках? – деловито уточнила Софи. Кэти опять хрюкнула, и ее косой глаз моргнул где-то на уровне скатерти.

– Разумеется. А как же иначе? Я помню, что у меня в приданом была замечательная сорочка, отделанная вологодским кружевом. Мне она очень нравилась, но в Венеции Васечка купил мне другую… Поверь, вологодские кружева не шли ни в какое сравнение с венецианскими…

– Отличные кружева! А как же теперь? – Софи безжалостно продвигалась к своей цели и не давала Элен увлечься воспоминаниями.

– Теперь… Мне трудно сказать точно… Ты же понимаешь, я не веду календарь… Может быть, раз в неделю? Или в две?

– Ага! – Софи облизнулась, прикончив последний эклер. – Ну и как это бывает? Прости, пожалуйста, Элен, но мне действительно надо знать…

Элен закусила нижнюю губу, прикрыла глаза и несколько мгновений молчала, изготавливаясь к последней жертве.

– Васечка всегда спрашивает моего согласия. Потом обнимает меня, ложится…

– Куда ложится? – спросила Софи.

Любому стороннему наблюдателю показалось бы, что Элен немедля упадет в обморок, но Софи лучше других знала границы выносливости своей подруги. «Пока долг не выполнен, Элен Головнина остается в строю!» – напомнила она себе, старясь не поддаться неуместной сейчас жалости.

– Сверху. На меня… Потом он целует меня, благодарит…

– Погоди! И что ж делаешь ты? Элен! Очнись! Это же для меня самое важное!

– Я? – Элен казалась растерянной и вроде бы передумала падать в обморок. – Я тоже целую его…

– Куда целуешь? – уточнила Софи, но по реакции подруги увидела, что этот вопрос, по всей видимости, был все-таки уже излишним. – Ладно, ладно… Но что-то же еще ты делаешь? Пока он… ну, ты понимаешь?

Элен еще немного поколебалась, выравнивая дыхание, а потом взглянула Софи прямо в лицо и ответила с врожденным достоинством:

– Я принимаю его любовь. С благодарностью и уважением. Он мой муж и отец моих детей.

Софи тяжело вздохнула. Она уже все поняла. Элен, замужняя дама и мать двоих детей, ничего не могла рассказать ей по интересующему ее вопросу. Может быть, имело бы смысл поговорить на эту тему с Васечкой, но это казалось решительно невозможным…

– А почему бы вам, Софи, не спросить об этом самого… самого Михаила Михайловича Туманова? – внезапно воспряла Кэти. Софи уже успела позабыть о ее присутствии и вздрогнула от неожиданности, как если бы с ней заговорил стул или серебряная подставка для салфеток. Между тем вопрос вовсе не показался ей глупым.

– Видите ли, Кэти, это не так просто сделать, – вежливо ответила она. – Мне будет крайне трудно сформулировать вопрос, так как он сам никогда не поднимал эту тему. К тому же мне, как я полагаю, следует учитывать его личную историю… Судя по тому, что он о себе рассказывает…

– О! Вам удалось узнать что-то о его действительном происхождении?! – с любопытством воскликнула Кэти, ободренная сдержанной откровенностью Софи. – Ведь до сих пор никто ничего о нем не знает!

– Даже если бы он и рассказал мне, – немедленно осадила ее Софи. – Я бы сохранила его тайну, скрыв от досужих собеседников все, что он сам считает нужным скрывать. Но увы! На данный момент я знаю множество частных эпизодов из его детства и молодости, но само его происхождение, родители и место, где он рос, остаются для меня также неизвестными, как и для всех прочих.

– Говорят, у него была чертовски увлекательная жизнь! – темпераментно воскликнула Кэти и в подтверждение своих слов стукнула кулачком по столу.

– Пожалуй, я не могла бы с вами согласиться, – медленно сказала Софи.

Элен предупредительно кашлянула, но Кэти, устав бояться и стесняться своей неуместности, явно перешла в «буйную» фазу, когда единственным способом обращения с миром оставалось для нее умножение неловкостей.

– Но что же! – излишне громко заявила она. – Если он такой зрелый и опытный мужчина, как о нем говорят, он мог бы и сам… Мог бы научить вас… дать вам понять…

– Кэти! – потрясенно прошептала Элен. – Не забывайте, что вы – девица! Вам невместно…

«А кто, собственно, приволок эту девицу сюда в виде живого щита от «падшей» подружки? – мстительно подумала Софи. – Вот и страдай теперь!»

Ее план провалился и теперь ей хотелось хоть на ком выместить свою неудачу и испытанную ею во время разговора неловкость. То, что неловкость по ее милости испытали и другие, волновало ее крайне мало.

– Видите ли, Кэти, – Софи доверительно дотронулась до тонкой птичьей лапки девушки. – Мне кажется, что Михаил как раз и пытается это сделать. То, о чем вы только что говорили… Но наш жизненный и прочий опыт настолько различен, что я просто не в состоянии воспринять его уроков. Именно поэтому мне и хотелось отыскать некое промежуточное звено…

– Но как же он учит вас? – с уморительно деловым видом спросила Кэти. – Что ж он делает?

Казалось, она готова была немедленно растолковать Софи все, что оставалось той непонятным. Софи сумела удержаться от улыбки и отвечала Кэти с той же, отраженной деловитостью.

– Понимаете, Кэти, он не позволяет мне пользоваться ночной рубашкой… И чепцом, – как бы поколебавшись, добавила Софи, искоса взглянув на Элен. По мимическому оформлению ее реплик можно было предположить, что именно отсутствие чепца является верхом неприличия. – И вот еще. Он покупает на рынке клубнику в корзиночках, рассыпает ее по полу и заставляет меня ходить по ней босиком… –

Карие глаза Элен помутнели и закатились (она тоже хорошо знала свою подругу и приблизительно догадывалась о возможном продолжении), а Кэти, напротив, взирала на Софи с жадным любопытством и быстро-быстро трогала язычком хорошо прочерченную верхнюю губку. Глаза ее от возбуждения выправились и блестели. «Вообще-то у нее есть шанс, – с удовольствием наблюдая преображение откровенной дурнушки в довольно миленькую миниатюрную девушку, подумала Софи. – Если, конечно, кто-то догадается, как с ней обращаться…»

– А потом? – замирая, спросила Кэти.

– Потом он облизывает мне пятки, – невозмутимо сообщила Софи.

– А вы?

(Элен тихонько застонала, но Кэти не обратила на нее никакого внимания).

– Я? Каждый день тру пятки пемзой. Что ж мне еще остается? Неудобно, если будут шершавыми… А вот еще…

– Кэти! Нам пора! – Элен решительно поднялась и достала кошелек, чтобы расплатиться по счету. – Софи, голубка, прости, мы очень рады были с тобой поболтать, но я действительно недопустимо задержалась. Дети вернутся с прогулки, и Васечка, я вспомнила, говорил… Мы можем подвезти тебя…

– Разумеется, разумеется, Элен, – устало согласилась Софи. Ее запал прошел, и сменился нешуточной усталостью. – Я посижу еще немного и доберусь сама… Спасибо…

– До свидания, дорогая… Мне жаль, если я не сумела тебе помочь…

– Ерунда. Кое в чем ты мне помогла.

– Всего доброго…

– Чмок-чмок…

– Передавай привет Михаилу Михайловичу.

– Непременно.

– До свидания. Простите, если… Я приглашаю вас к себе. Вместе с Михаилом Михайловичем. Вы не придете, конечно, – что вам? – но я хочу, чтоб вы знали…

– Пустое. Всего доброго.

– Чмок-чмок…

Потом Софи видела через окно, как они остановили извозчика, как Кэти споткнулась об подножку и едва не упала, запутавшись в юбке, а Элен уселась, расправляя складки, с той зрелой грациозностью, которую она обрела после вторых родов. Отчего-то Софи вспомнился англичанин Тимоти-Тнапи и его нелепая жизнь. «Я хочу, чтобы у меня был дом, а не место, где я могу повесить свою шляпу». Как бы там ни было, но у Элен такой дом есть. «А чего хочу я сама? – спросила себя Софи. – И чего хочет Туманов?»