Прочитайте онлайн Из золотых полей | Глава 12
Глава 12
— Чесс, где ма?
— О, Нэйт! Слава Богу, ты жив! Я так беспокоилась…
— Где сейчас ма, Чесс?
Чесс охватила ярость. Его не было больше месяца, она едва не сошла с ума от тревоги, и это единственное, что он может ей сказать?!
— Она на «фабрике», где же еще ей быть?
— Отлично! Мне столько всего нужно тебе рассказать, что меня просто распирает. Разведи пожарче огонь и поставь кофе. Я отведу Начеза в стойло, задам ему корма и сразу же вернусь.
Чесс пришлось сесть. Колени у нее подгибались. Он был жив. И даже более полон жизни, чем когда-либо прежде. Она никогда еще не видела его таким взволнованным, даже в Дэнвилле. И он хотел рассказать ей обо всем. А она, глупая, рассердилась!
Ему хочется кофе. И чтобы она пожарче растопила очаг. Она вскочила. Должно быть, он страшно голоден! У нее было яйцо: одна из кур забыла, что на дворе зима. И она нарежет ему хлеба: большими толстыми ломтями, как он любит. На кости осталось еще немного ветчины. А пока он будет все это есть, она сварит ему овсяную кашу…
Каша выкипела и подгорела, но это не имело значения. Нэйт изголодался по разговору куда больше, чем по еде.
— …Я осмотрел семь участков и каждый раз либо место не подходило, либо цена была слишком высока. Я уже готов был все бросить и повернул домой. Я совсем пал духом. Потом начался дождь, подул ветер, и все вокруг превратилось в лед. Я бы замерз, если б не нашел, где укрыться, а единственным укрытием на много миль вокруг был дом с привидениями — эй, Чесс, ты ведь не веришь в привидения, правда? Конечно, не веришь, не для того тебя столько учили. В общем, выбирать не приходилось, и тогда…
Ей хотелось обнять его изо всех сил, прижать к себе, почувствовать, что он и впрямь вернулся и рад быть снова с ней. Но она спросила, что было дальше. Именно этого он хотел.
— …Этот участок просто идеален. И он достался мне дешево — из-за привидений. Я купил сто акров. Тридцать вокруг дома и еще семьдесят на другом берегу ручья. Там мы и поставим мельницу. Там, где ручей образует излучину, берега достаточно крутые, так что построить мост будет нетрудно. А дорога оттуда идет прямо на Дерхэм. Всего пять миль. Вот где дела делаются, Чесс! За последние десять лет Дерхэм вырос вдесятеро. Там изготовляют табак «Бык», и Дьюк с сыновьями тоже там устроился, и железная дорога там есть. Кое-кто говорит, что Уинстон-де растет и того быстрей, особенно на это напирает Дик Рейнолдс, но Уинстон расположен далеко на западе, а нам, по-моему, лучше обосноваться в самой середине табачного пояса, а не на краю.
Сначала, как мы и предполагали, построим мукомольную мельницу. Другой поблизости нет, так что конкурентов не будет. На помоле зерна будем зарабатывать кое-какие деньги, чтобы было на что жить, пока не раскрутим дело. Но главная штука в том, что мельничное колесо станет двигателем для сигаретной машины.
А когда начнем продавать много сигарет, построим фабрику и перенесем машину туда. А потом установим еще машины.
От усталости его глаза были обведены темными кругами. Внезапно их наполнили слезы волнения.
— О, Чесс, мы взаправду это сделаем. Это уже начинается. Нет, уже началось. Не знаю, как мне удастся сохранить это в тайне. Мне хочется кричать об этом всему миру.
Нэйт запрокинул голову и, сложив обмороженные руки рупором, приставил их ко рту.
— Берегись, мир! Мы идем! — заорал он.
— Тише! — она так смеялась, что едва смогла выдавить из себя это слово. Нэйт вдруг схватил ее за талию. Не успела она понять, в чем дело, как его сильные руки подняли ее в воздух. Потом он закружил ее еще и еще! Когда он поставил ее на пол, у нее кружилась голова.
— Теперь ты знаешь, как я себя чувствую. Это лучше, чем хмель. Ты счастлива, Чесс?
— О да, да, Нэйтен!
— Я так и знал. Я гнал эту бедную усталую лошадь всю ночь. Мне необходимо было поскорее очутиться дома. Я должен был рассказать кому-нибудь, не то меня разорвало бы на миллион клочков!
Внезапно его лицо посерьезнело.
— Это все еще тайна, Чесс. Ма и Джош меня вовек не поймут, сколько бы я их ни убеждал. Я не хочу, чтобы меня отчитывали или изводили насмешками. Только не сейчас. Я так счастлив, что мне не хочется этого портит К тому же я слишком устал, чтобы ссориться.
Его лицо снова прояснилось.
— Сейчас я тебе расскажу про того адвоката из Хиллсборо, которого мне пришлось нанять, чтобы вызнать, как купить эту землю. Потому что, видишь ли, и дом, и участок были заброшены, и у них не было хозяина.
Ну так вот, этот самый мистер Кларенс Монтгомери повел меня в суд графства. Нет, не так. Сперва он взял с меня пять долларов наличными, а уж потом повел в суд. Оказалось, что земля принадлежит штату, но до сих пор штат этого не замечал. Тут старина Монтгомери вот таким манером прикладывает палец к носу — и Нэйт изобразил заговорщическую мину адвоката — и говорит: «Вы попали в очень интересную ситуацию, мистер Ричардсон». — Нэйт передразнил голос адвоката, низкий рокочущий бас. — Я все-таки не настолько деревенщина, чтобы не смекнуть, куда он клонит. Он собирался надуть меня, этак ловко выпихнуть из выгодной сделки.
Тогда я заговорил как настоящий деревенский пентюх, как будто во рту у меня сено, да и в голове тоже:
— «A-а, мистер, так вы, стало быть, чаете, что из-за привидений эта хибара должна стоить дороже? Ох нет, это не по мне: платить за то, чего не видишь. Да и нету там ничего, разве что всякие чудные шумы по ночам».
Он на меня посмотрел этаким зорким взглядом, чтобы проверить, не морочу ли я ему голову. — Глаза Нэйта сузились. — Тогда я прикинулся полным дураком. — Он широко раскрыл глаза и сделал пустой взгляд. — В общем, привидения быстро отбили у него охоту самому прибрать к рукам дом и землю.
Он в два счета перелистал кучу бумаг, пулей промчался по четырем разным кабинетам и провернул дело в суде с судьей и всем, что полагается — и все за один день. Еще не до конца стемнело, как я уже стал владельцем ста акров отличнейшей земли и проточной воды, «которую никто не имеет права отвернуть в сторону при помощи плотины или иных препятствий». И за все про все я заплатил ровно столько, сколько отложил для задатка. Плюс пять долларов адвокату.
Пятьдесят центов за акр, Чесс, ты можешь в это поверить?! Осуществление моей мечты всего за пятьдесят центов за… — Нэйт осекся, услышав шаги матери.
Мэри Ричардсон вошла в комнату и тут же втянула носом воздух.
— С какой стати ты вздумала сжечь наш ужин, Чейс?
— Ма, я вернулся.
— Давно пора. Элва и я чуть глаза себе не надорвали, сидя за шитьем, кучу табака тебе наготовили для продажи, а ты столько времени и носа не казал! Наверное, вместо того, чтобы спешить домой, ты поехал на эту языческую ярмарку штата.
— Нет, мэм. Меня задержал лед на дорогах.
Чесс хотелось огреть мать Нэйтена кастрюлей с подгорелой овсянкой, которую она держала в руках.
— Нэйтен как раз собирался лечь спать, мисс Мэри, — сказала она. — Я обещала разбудить его к ужину.
И она улыбнулась своей самой приветливой улыбкой:
— Сегодня у нас на десерт будет пирог из сладкого картофеля.
Но мисс Мэри не смягчилась. Только когда Нэйт отдал ей письма, которые он взял на почте в Плезент-Гроув, ее лицо просветлело. Среди них было письмо от Гидеона.
Он и Лили собирались приехать с детьми на Рождество.
— Иди поспи, — сказала Нэйтену Чесс.
Он был мертвенно-бледен от усталости.
Через два дня он нагрузил другую лошадь и снова уехал. Начез был слишком вымотан для новых поездок. Ежась от холода, Нэйт направил тяжело нагруженную кобылу по обочине обледеневшей дороги. Придорожные сорняки тоже промерзли, но на них было все же не так скользко, как на льду, который покрывал дорогу.
Письмо Гидеона было для него страшным ударом. Он был уверен, что вся пачка писем адресована Чесс. И то сказать: верхнее письмо было от Огастеса Стэндиша и нижнее тоже. Ему даже не пришло в голову разрезать бечевку, которой была стянута пачка, и заглянуть в середину.
Впрочем, это ничего бы не изменило. Гидеон все равно бы приехал на Рождество. Вместе с Лили и их детьми.
Нет, он не будет об этом думать. Он будет думать о своих ста акрах и мельнице, которую он на них построит. Это сделало его таким счастливым. Много дней он ни разу не вспомнил о Лили. Он снова сможет это сделать, он должен. Надо просто сосредоточиться… Нэйт зажмурил глаза в отчаянном усилии вернуть недавнее чувство ликования.
Кобыла поскользнулась и едва не сбросила его. Нэйт осторожно натянул поводья.
— Спокойней, Мисси, спокойней. Просто постой минутку и отдышись. — Он нагнулся и погладил ее шею.
— Вот так, хорошо. Ничего не случилось, все обошлось. Я знаю, как ты испугалась. Но все уже прошло. Теперь уже нет причины так дрожать. Ну-ну, успокойся, Мисси, успокойся…
Не успел он проехать и трех миль, как начало смеркаться. Он заночевал на ферме одного знакомого, улегшись в хлеву, где его согревало тепло лошадей и коров. Вскоре после полуночи его разбудил голос, прошептавший: «Нэйт!» Он ублажил жену фермера с таким пылом, что, кончая, она завопила во все горло. Нэйт тоже громко вскрикнул, когда выпустил семя в ее теплое тело. Пусть муж услышит. Наплевать. От пули ему будет не так больно, как от воспоминаний о Лили.
Чесс распечатала свои письма только после отъезда Нэйтена. Ей не хотелось терять ни секунды из времени, проведенного рядом с ним, даже на вести из дома. Она улыбнулась, потом тихо рассмеялась. В письме Огастес Стэндиш выражался с тем же сдержанным юмором, что и в разговоре.
Сцилла, писал он, которая теперь заняла место постоянной кухарки, еще тверже вознамерилась отравить его, нежели в те две недели, когда она работала в Хэрфилдсе, заменяя заболевшую гриппом Чесс. Но теперь она стала много изощреннее, восхищенно повествовал Огастес Стэндиш. Она больше не добавляет во все подряд коричневый сахар, как она это делала раньше. Ошеломляющий эффект, который этот эксперимент имел в случае с репой, так врезался ему в память, что он абсолютно уверен, что не преминул упомянуть о нем, когда это произошло. Теперь же вся без исключения еда в доме приправляется медом. Причем не обычным клеверным медом, который сам по себе тоже выглядел бы весьма примечательно на таком прозаическом предмете, как говяжья грудинка. Нет, Сцилла сумела совершить эпохальное открытие в энтомологии — она открыла разновидность пчелы, которая собирает нектар с репейника! Эти чудо-пчелы настолько обогнали в развитии своих собратьев, что им удается вместе с медом вбирать в себя с репейника также и шипы, дабы затем перемещать их в горло тех, кто этот мед потребляет. Испытываемые при этом ощущения, увы, неподвластны перу человека с таким слабым воображением, как у него…
«Милый, старый обманщик», — подумала Чесс. Она знала, что Сцилла — великолепная повариха. Она сама брала у нее уроки в начале своей карьеры у кухонной плиты, но как она ни старалась, ей так и не удалось приготовить такой же вкусный мясной соус.
Второе послание было написано более прозаично. Единственным комментарием к восторженному описанию ее новой жизни, которому она посвятила свое первое письмо, было краткое «молодец!». Было непонятно, за что он хвалит ее: то ли за удачный выбор мужа, то ли за умение скрыть истинное положение вещей.
Она положила часто исписанные листки вместе с первым письмом, которое получила от него. Каким далеким казался ей теперь тот радостный день праздника урожая! А между тем с тех пор миновало немногим больше месяца.
Какая удивительная штука время. Иной раз ей казалось, что она прожила на этой ферме всю жизнь. А порою она чувствовала, что это всего лишь краткая остановка на пути к другому месту, которое ей пока еще неведомо.
«Я предпочитаю последнее, — решила Чесс. — Так оно и будет, правда, я еще точно не знаю — где. Это место находится неподалеку от Дерхэма — где бы он ни находился, — на берегу быстрого ручья, и скоро там встанет мукомольная мельница, а внутри нее будет установлена сигаретная машина».
Внезапно ее пронзила тоска по Нэйтену. Ей хотелось, чтобы он снова поднял ее и закружил. Как счастлива она была в те короткие минуты! Такие минуты у них еще будут, и их будет много, она в этом уверена. В последние два дня он был так замкнут и молчалив просто оттого, что совсем вымотался. «Господи, прошу тебя, пусть он больше не ездит по дорогам холодными ночами. Сделай так, чтобы он нашел ночлег где-нибудь, где тепло».
В течение ноября Нэйтен еще трижды возвращался на ферму. Для Чесс его приезд всегда был праздником: пасмурные небеса вмиг светлели, а тесный убогий дом превращался в уютное гнездышко, где она могла упиваться блаженством быть рядом с ним.
Но первое ликование всегда длилось недолго. Нэйтен был чем-то озабочен; иногда он даже не слышал, что она ему говорит. И он почти ничего не ел, хотя она старалась все приготовить как можно вкуснее несмотря на то, что зимние запасы провизии не отличались разнообразием.
— Ты стал таким же малоежкой, как Чейс, — брюзжала его мать. — Смотри, если заболеешь, то будешь сам виноват.
Именно этого Чесс больше всего и боялась — что он заболел. Нэйтен всегда был хорошим едоком, даже когда еда на столе выглядела куда менее привлекательно, чем то, что готовила она. У нее самой был плохой аппетит, но это было нормально. Она уже и не помнила, когда он был хорошим. Несколько раз, особенно когда она была вместе с Нэйтеном, ее аппетит улучшался, но в основном ей было все равно, ела она что-либо или нет. В Хэрфилдсе она часто вообще пропускала завтрак или обед или только делала вид, что ест, потому что сидела за одним столом с дедушкой.
Ей это было нипочем, но ему — нет. Ему нужна сила, чтобы ездить по холоду от магазина к магазину. Когда она смотрела, как она грузит на лошадь тяжелые седельные сумы с табаком, у нее сердце начинало щемить от тревоги. Но она каждый раз махала ему на прощанье с широкой улыбкой на лице. Это было единственное, что она могла ему подарить.
В декабре она не выдержала и стала просить его не уезжать.
— Не уезжай, прошу тебя! В том, чтобы остаться дома, нет ничего стыдного. Такой суровой зимы, как нынешняя, еще никогда не было, даже Ливви Олдербрук так говорит. В этом году она даже не устроила свой праздник с жареной свининой, а такого с нею еще ни разу не бывало.
— Стыдного и правда нет ничего, зато дома и денег не заработаешь. Моя работа — продавать кисеты с табаком, когда они сшиты и наполнены.
Он даже не был раздражен. Он просто говорил с нею так, словно она была кем-то, кого он едва знал.
Когда фигура Нэйтена пропала вдали, Чесс зарыдала, закрыв лицо плечом. Он нес лопату, шагая впереди тяжело нагруженной кобылы и ведя ее на поводу сквозь густой снегопад, который начался с утра.
Она боялась, что никогда больше его не увидит.
Старая Ливви отругала ее.
— Разве он не сказал тебе, что вернется, чтобы отпраздновать Рождество? Значит, так оно и будет. Нэйт Ричардсон не из тех, кто нарушает свое слово.
— А что, если он попадет в буран? Он может замерзнуть насмерть, пытаясь добраться до дома.
— Нэйт Ричардсон слишком упрям, чтобы умереть. Если он сказал, что воротится к Рождеству, значит, непременно воротится.
Нэйт спешился. Дорогу опять перегородил занос. Он наполнил торбу овсом, надел ее на морду кобылы, потом отстегнул от седла лопату. Он был не прочь побросать снег. Яркое солнце приятно грело его плечи. К тому же работа отдаляла прибытие домой. Ему не хотелось на ферму. Гидеон и Лили, наверное, уже там. Ведь до Рождества осталось только два дня.
Он вонзил лопату в искрящийся белый снег. Выхода нет: он должен встретиться со своим братом — и с женой своего брата. Он знал, что может это сделать. Мужчина находит в себе силы сделать то, что должен, а если нет, то он не мужчина.
Но вся штука в том, что сейчас он не чувствует себя мужчиной. Он снова стал тем мальчишкой на ежегодном молитвенном собрании, который видел перед собою самую прекрасную девушку в мире. Почему это воспоминание так четко, так ярко? И — о, Господи, — почему его руки до сих пор помнят ее мягкие груди, ее тонкую талию? Нэйт застонал. Его губы горели, как тогда, так же, как горели ее губы, когда он их целовал. Как же он сможет быть с нею в одной комнате и не прикоснуться к ней, не прижать к себе ее тело, не приласкать ее? Жену своего родного брата!
Как он посмотрит Гидеону в глаза, когда ему хочется согрешить с его женой? Как сумеет удержаться от ненависти к своему собственному брату, когда, увидит, как его рука обнимает Лили за талию?
Бог свидетель, он не желает этих чувств, этих мук. Но ничего не может с собой поделать.
Лопата снова и снова вонзалась в снег; наконец путь был свободен. Нэйт провел кобылу по обледенелому, скользкому проходу, снял с ее шеи торбу, приторочил лопату к седлу. Он долго стоял, прислонившись к теплому боку Мисси. Потом сел в седло. На этот раз ему не удастся избежать встречи с Лили и Гидеоном. Он ухитрился не попасть на их свадьбу и пропустить молитвенное собрание в этом году, на которое они приезжали. Но у него нет предлога не приехать домой на Рождество. Попробуй не приехать — все начнут задаваться вопросом: почему? Он ни за что не допустит, чтобы кто-нибудь догадался о его чувствах. Тогда он умер бы от стыда.
Когда Нэйт вошел в дом, он увидел сгорбленную спину человека, греющегося у очага. Пар, поднимающийся от его заиндевелой одежды, скрывал очертания его головы. Поначалу Нэйт решил, что это Гидеон. Он заставил себя улыбнуться.
— Может, дашь и мне погреться, брат? — сказал он.
Человек обернулся. Нэйт видел его в первый раз.
Услыхав голос Нэйтена, в комнату вбежала Чесс.
— Добро пожаловать домой, Нэйтен! Сядь поближе к огню и познакомься с Джимом Монро. Снимай свой мокрый плащ и шляпу и давай их сюда, я просушу их около плиты. И вы тоже, мистер Монро. Без них вы обсохнете быстрее.
Она подошла вплотную к Нэйту.
— Поспеши, — сказала она Нэйту тихо. — Твоя мать слегла в постель и не хочет, чтобы я ее утешала. Мистер Монро прибыл всего несколько минут назад с известием, что Гидеон не приедет из-за льда и заносов на дорогах.
О, Нэйтен, на нее жалко смотреть! Мисс Мэри целыми днями напролет стояла у окна, дыша на стекло, чтобы проделать дырочку в инее. Все глядела, не едет ли Гидеон.
Чесс не сказала, что сама делала то же самое, высматривая его.
— Иди же, Нэйтен. Пожми скорее руку нашему гостю и иди к матери. Я уже поставила кофейник. Я принесу тебе чашку.
Нэйт с радостью подчинился. Он так ослабел от облегчения, что ему срочно надо было где-нибудь присесть, хотя бы и на край кровати матери. Но сначала нужно успокоиться. Он ни в коем случае не должен показать, что благодарит Бога за то, что Гидеон не приехал.
Джим Монро остался на ночь, потом на Рождество, а потом, в январе, начал помогать в работе на ферме. Ему было за сорок, он был вдовец, у которого по его собственному выражению, не было «ни цыпленка, ни ребенка», и он был готов с радостью делать любую работу за вкусный харч, который стряпала «миссис Нэйт», за соломенный тюфяк у жаркого очага и за истории из книжки, которые она так здорово читала.
Табак наконец был весь измельчен, просеян и насыпан в кисеты. Вместо шитья кисетов Элва и мисс Мэри были теперь заняты починкой прохудившейся одежды. Чесс начала перечитывать вслух «Идиллии о короле», а Сюзан стояла у нее за спиной и заглядывала в книгу через ее плечо, уча новые слова.
Нэйт не остался, чтобы послушать. Теперь его работу на ферме делал Джим, и он мог спокойно погрузить на лошадь оставшиеся две тысячи кисетов и снова пуститься в путь, чтобы распродать их.
— Еще я съезжу на участок, где буду строить мельницу, — сказал он Чесс, когда они остались одни.
— Мне нужно точно узнать, какова там дорога зимой и замерзает ли ручей. Если кто-нибудь станет спрашивать, отчего меня нет так долго, скажи, что это из-за льда и заносов на дорогах.
— В этом нет нужды. Любому видно, что дороги в этом году ужасны.
После густых декабрьских снегопадов зарядили ледяные дожди со снегом, и все дороги покрылись коркой льда. Но холода немного ослабели. Теперь Чесс меньше тревожилась за Нэйтена. К тому же общество Джима Монро доставляло ей огромное удовольствие.
Как с нескрываемым восхищением сказал Нэйт, Джим был «непревзойденный мастак по части ругани». Мэри Ричардсон то и дело обрушивалась на него за то, что он упоминает имя Господа всуе и все время поминает черта. Джим обещал исправиться, и каждый раз, когда он не выдерживал и снова впадал в грех, Чесс находила это очень забавным.
Работник Джим был отменный. В короткие промозглые дни января всякий раз, когда прекращался дождь или мокрый снег, он присоединялся к Джошу и Майке, которые занимались каторжным трудом: расчищали и выжигали участок для выращивания рассады. Сначала они все трое валили деревья и распиливали их на чурбаки. Затем выкорчевывали пни и корни, засыпали образовавшиеся ямы, складывали чурбаки на подставку и поджигали их. Таким образом на расчищенной земле уничтожались семена сорняков и вредные насекомые. Если начинался дождь, то когда небо прояснялось, огонь зажигали снова. После расчистки и выжигания одного небольшого участка мужчины громадными железными крючьями перетаскивали подставку на следующий, а Майка подбавлял в огонь еще дров.
Работа была уже почти завершена, когда в конце января возвратился Нэйтен. Настроение у него было превосходное.
— Дни становятся все длиннее, дороги раскисли — сплошная грязь, чуть прикрытая тонюсенькой корочкой льда, и на днях я видел птицу, очень похожую на малиновку.
Он тут же включился в работу. Через два дня выжигание участка под рассаду было закончено. Еще два дня работы: сначала мотыгами, потом граблями — и дело было сделано. Земля была мягкой, рыхлой, готовой к посеву.
Нэйт сходил к Ливви Олдербрук и вернулся с кувшином ее домашнего пива, который мужчины, включая Майку, распили, передавая из рук в руки. Окончание работы надо было отметить.
Джим неохотно заметил, что ему, наверно, пора уходить. Если только, добавил он с надеждой, Нэйту и Джошу не понадобится чертовски хороший работник, который помог бы им засеять и даже вспахать эту чертову мерзлую землю на этом окаянном поле, которое, похоже, перенес из ада на землю сам сатана. А с лошадьми он умеет управляться в два счета и укротит любую, какую бы ни послал ему Бог.
— Чесс, лучшего и желать нельзя! — Нэйт был полон ликования. — Джим — это ангел, посланный нам с небес. Теперь я смогу начать постройку мельницы прямо сейчас. Но сначала еще нужно посеять рассаду. Мы с Джошем наверняка крупно поспорим по этому поводу, потому что я слышал об одном новшестве в способах сева, а Джош будет отбиваться от него всеми силами. Ну да ничего, это займет только один-два дня, а потом я смогу удрать в графство Орендж.
Ты бы посмотрела на это место, Чесс. Я провел там два дня и две ночи. Исходил там каждый дюйм. Сто акров! Там столько леса, что можно построить целый город. А ручей — он мчится в излучине, образуя невысокие пороги, и его журчание, когда он перепрыгивает с камня на камень, — оно как песня.
Там есть и выход скальной породы. У нас будет такой прочный фундамент, что даже целому племени великанов было бы не под силу поколебать его. И подвал тоже будет, а может, даже и ледник, если нам захочется его иметь. У меня просто руки чешутся побыстрее начать строить.
И вот что я собираюсь сделать. Я скажу ма, что Джим остается работать у нас. Потом мы посеем рассаду. А потом я соберу их всех и расскажу о наших планах.
Но, конечно, не обо всех. Сигаретное дело останется нашей тайной. Достаточно будет сказать им, что я собираюсь стать мельником, потому что ненавижу заниматься сельским хозяйством. — И он придал своему лицу решительное и мрачное выражение, чтобы продемонстрировать всю силу своей ненависти.
Потом его лицо снова осветила счастливая улыбка.
— Наконец-то я уйду от этой жизни, как всегда мечтал. Господь всемогущий, как же я рад!
— Можешь нанять этого Джима Монро, коли уж ты так решил, Нэйт, — визгливым голосом сказала Мэри Ричардсон. — Но я ни за что не стану делить свой кров с богохульником. Если он останется, то я уйду. Выбирай: или он, или я.