Прочитайте онлайн КГБ в смокинге. Книга 2 | 34 ПНР. Лодзь
34
ПНР. Лодзь
Я стояла с разинутым ртом, не в силах выдавить из себя хоть какой-нибудь членораздельный звук. Выражение «хлопать варежкой», которое я всегда считала студенческим вульгаризмом, буквально поразило меня в этот момент своей убийственной, жизненной точностью.
Пауза продолжалась недолго, буквально несколько секунд, за которые, правда, я успела предположить все на свете, включая самое худшее. Офицер тоже был порядком озадачен и уже, видимо, собирался что-то спросить, когда в проеме двери неслышно возникла хрупкая женская фигурка в толстом вязаном свитере, ворот которого скрывал нижнюю часть лица. Женщина что-то сказала офицеру, и тот, понимающе кивнув, исчез.
Она окинула меня очень цепким, внимательным взглядом, после чего, не говоря ни слова, уверенно и властно взяла за руку и потянула в дом, мимо какой-то мебели, разномастных стульев, огромного плетеного сундука-короба, вверх по скрипучей деревянной лестнице…
В этом доме было как-то неестественно тепло. Не жарко, не душно, что можно было бы понять, принимая во внимание разбушевавшуюся на дворе метель, а именно тепло. Все тревоги, опасения, немые вопросы, терзавшие меня на пороге, постепенно оттаивали и неслышно стекали вместе с наледью на рукавах пальто вниз, на яркие пестрые домотканые половики, которыми были устланы полы этого теплого дома.
Женщина ввела меня в небольшую комнату, закрыла дверь на ключ и начала деловито стаскивать с меня одежду. Не сопротивляясь, ничего не говоря, обалдев от этой деловитости, я наблюдала за ее действиями как бы со стороны. Во мне не возникало даже намека на желание спрашивать ее о чем бы то ни было. Да и о чем, собственно? В конце концов, она все делала правильно: замерзшую гостью с безумными слипающимися глазами надо вначале освободить от грязных вещей, потом наполнить ванну, дать ей хотя бы час, чтобы привести себя в порядок, потом обязательно накормить. Верхом благородства с ее стороны была бы чистая постель, задернутые шторы и тишина, в которой можно забыть обо всем на свете и отоспаться за все сразу…
Очевидно, наши с ней взгляды на сей счет были совершенно тождественны. Во всяком случае, уже через полтора часа, отмытая, в чистом белье, благоухающая шампунем и закутанная в необъятный стеганый халат времен третьего раздела Польши, я стремительно и, должно быть, не слишком эстетично поглощала горячее содержимое глубокой фаянсовой миски — что-то невообразимо вкусное из картошки, мяса и вареной фасоли. По-прежнему не произнося ни слова, женщина смотрела на меня с выражением, представлявшим собой некую смесь сострадания, удивления и понимания. Это был хороший, по-женски добрый взгляд — не изучающий, не стремящийся проникнуть куда-то вглубь меня, а мягкий, касательный… Мне не нужно было поднимать голову от тарелки, чтобы убедиться в этом; я его чувствовала…
Дождавшись, пока я осушу до дна литровую кружку теплого молока, женщина коротким кивком ответила на мой благодарный взгляд (такой бывает у собаки, которую после бесконечных мытарств по ледяным подворотням и злобных пинков неожиданно отогреет и накормит сердобольный член Общества защиты животных), почти бесшумно собрала посуду, встала, отомкнула дверь и, уже выходя за порог, впервые открыла рот и сказала:
— Спать.
…Проснувшись, я минут двадцать не вставала и, закинув руки за голову, пыталась восстановить порядок событий, приведший меня в эту роскошную постель с пуховой периной. Окно было плотно зашторено, тишина стояла гробовая, нетленное изделие умельцев II Московского часового завода, которое я нащупала у цоколя холодной ночной лампы, не подавало признаков жизни. Ответив себе на вопросы «что было?» и «где я?», я пыталась хотя бы приблизительно представить себе, как долго держал меня Морфей в своих сладких объятиях…
Дверь открылась почти бесшумно. Вероятно, не будь этой острой струи света, полоснувшей меня по глазам, я и не заметила бы, что в комнате есть еще кто-то.
Она присела на краешек кровати и включила лампу у моего изголовья.
— Как вы? — голос был очень мягкий, словно пальцы сиделки, привыкшей ухаживать за тяжелобольными.
— Спасибо. Все хорошо.
— Выспались?
— Кажется, да.
— Хотите чего-нибудь?
— Нет.
— Принести вам поесть? — по-русски она говорила почти без акцента. Только то, как она произнесла последнее слово — «поешьть» — выдавало в Марии полячку.
— Может, потом… — я приподнялась и села, опершись спиной о высокую спинку кровати. — Кажется, я что-то должна была вам сказать?
— Должны были, — кивнула женщина. — Но в этом нет нужды. У меня было ваше описание.
— И я ему соответствовала? — мое изумление было абсолютно искренним.
— Ну… — женщина замялась. — Если и были какие-то сомнения, то после ванны…
Я прыснула.
— Это выглядело ужасно, да?
— Я видела вещи пострашнее, — тихо ответила женщина. — А вам, наверно, описали меня, так?
Я кивнула.
— Стало быть, вы знаете, как меня зовут?
— Мария?
— Да. Мария.
— А меня…
— Не надо, — она мягко тронула меня за локоть. — Это мне знать не нужно.
— Понятно…
— Что вам понятно?
— А, долгий разговор! — я махнула рукой. — Как-нибудь в другой раз. А кто был тот мужчина в мундире, который открыл мне дверь?
— Мой брат.
— Я так испугалась.
— Он так и понял.
— Сколько я проспала, Мария?
— Сутки с половиной. Сегодня восьмое января.
— У меня была такая возможность — спать полтора дня?
— Как видите.
— И, раз вы ко мне вошли, не зная, что я сама проснулась, значит, счастливый сон кончился, так?
— Во всяком случае, в этом доме.
— Мне нужно уходить?
— Да.
— Когда? Прямо сейчас?
— Еще есть немного времени.
— Меня ищут?
— А вы как думаете?
Я пожала плечами.
— Сейчас половина восьмого вечера, — глядя куда-то поверх моей головы, словно повторяя зазубренный урок, произнесла Мария. — В час тридцать с вокзала уходит скорый поезд Лодзь — Варшава…
— Варшава?
— Все поезда, уходящие на запад, тщательно проверяются, — объяснила Мария. — Пассажиров буквально перетряхивают. Слишком большой риск, пани…
— Стало быть, на восток ехать спокойнее?
— Тоже риск. Но значительно меньший. Много пригородных поездов. Несколько пассажирских. Больше толчеи. Больше шансов.
— Извините, Мария, я перебила вас.
— Ничего, — неожиданно улыбнулась она. — Я знаю, что это такое — прятаться от ваших… — она запнулась, подыскивая слово. — Короче, мой брат отвезет вас на вокзал и посадит на поезд. Место в купе спального вагона. В любом случае вы должны быть готовы к тому, что у вас проверят документы. Документы я вам дам. Это вполне надежные бумаги…
— Разве на польских паспортах нет фотографий?
— Почему? На паспорте — ваша фотография.
— Моя?!
— Дайте мне сказать, пани, — мягко улыбнулась Мария. — Я все объясню, не волнуйтесь.
— Извините…
— Я вас немного загримирую, вы наденете парик, очки с дымчатыми стеклами, короче, будете похожи на свой снимок. Проблема одна: вы не говорите по-польски. Первое же слово выдаст вас…
— А нельзя дать мне справку, что я от рождения немая?
— Можно, конечно, — вздохнула она, — но это только привлечет к вам внимание.
— Стало быть, мне вообще нельзя разговаривать?
— Да. И я кое-что придумала. У вас будет шейный корсет. Вы знаете, что это такое?
— Представляю.
— Эти корсеты надевают при переломах позвоночника или вывихе шейных позвонков. По самый подбородок. В таком виде вы сможете объясняться жестами, не вызывая подозрений. Кроме того, корсет — это еще одна деталь маскировки…
— Я могу взглянуть на свою фотографию?
— Попозже. После того, как я поработаю с вами.
Усадив меня перед красивым трюмо и включив громоздкий торшер с оранжевым абажуром, Мария взялась за меня с сосредоточенностью хирурга-офтальмолога. Парик был роскошный и выглядел вполне натурально — крупные светло-каштановые локоны, чуть тронутые сединой. Правда, он оказался мне чуть великоват, однако Мария умело подколола его шпильками, да и моя собственная грива, туго собранная на затылке, весьма удачно подпирала всю конструкцию. Любой женщине известно, что даже незначительное изменение формы прически и цвета волос сильно меняет лицо. Возможно, я уже давно не смотрелась в зеркало, и потому, когда работа с париком была закончена, мне показалось, что в таком виде меня с трудом узнает даже родная мама. Однако Мария думала иначе. Она выдвинула один из ящиков трюмо, достала пластмассовую коробку с жирным театральным гримом, аккуратно взяла меня за подбородок и стала всматриваться в мое лицо.
— Вам что-то не нравится, Мария?
— Вы красивая.
— Это плохо?
— Для меня — да.
— Почему?
— Потому, что из красивого лица мне нужно сделать никакое.
— Я могу чем-нибудь помочь вам?
— Да. Закройте глаза и постарайтесь не шевелиться, пока я не закончу.
Я послушно выполнила ее просьбу и только прислушивалась к тихому, чуть прерывистому дыханию Марии, которая довольно долго трудилась над моими скулами, потом перешла на подбородок, что-то делала с бровями и ресницами, потом втирала в лоб какой-то пахучий крем…
— Все?
— Да, можете открыть глаза.
Несколько секунд я молча разглядывала в зеркале свою визави, не в силах вымолвить ни слова.
— Что скажете?
— Не видя фотографии, мне трудно оценить оригинал, — пробормотала я, вглядываясь в совершенно незнакомое мне лицо пожилой дамы с устало опущенными уголками губ.
— Фотография перед вами, пани, — Мария кивнула на зеркало. — Только наденьте вот это, — она протянула мне круглые очки с тонированными стеклами, втиснутыми в тонкую металлическую оправу. — Вот теперь — абсолютное сходство! Взгляните на паспорт.
Я взяла из ее рук развернутый документ с вклеенной фотографией. Нижний уголок черно-белого фото был проштемпелеван грозной печатью с орлом. Со странички паспорта на меня смотрело весьма заурядная, невыразительная физиономия очкастой дамы лет пятидесяти пяти. Сходство было потрясающим.
— Как вам это удалось, Мария?
— По профессия я — театральный гример, пани. Правда, это было давно…
— Я вам очень благодарна за все, Мария, — тихо сказала я. — Если б не вы, то…
— Пустое, — отмахнулась она. — Вы мне ничем не обязаны.
— Разве?
— Да. Слишком долго объяснять. Да и не нужно. Я сделала то, что должна была.
— Скажите… — я замялась, не зная, как подступить к этой опасной теме. — Вам ничего не известно о моих попутчиках?
О ком вы, пани? — на лице Марии не дрогнул ни один мускул. И я поняла, что она все знает. И еще — что она ничего мне не скажет.
…Как выяснилось чуть позднее, Мария предусмотрела все, вплоть до одежды и уродливой сумки-саквояжа, с которой мне предстояло отправиться в дорогу. Одежда — грубошерстный свитер с высоким воротом, длинная вязаная кофта, неприметное коричневое пальто с облезлым воротником и полуботинки на низком каблуке — полностью соответствовала моей новой внешности.
Охватив мою шею толстым корсетом и завязав его тесемками на затылке, Мария отошла на пару шагов и, видимо, довольная осмотром, кивнула:
— Да, так вроде неплохо.
— Что дальше, Мария?
— Дальше мы с вами расстанемся, пани. На первой остановке после Лодзи в ваше купе войдет попутчик, с которым вы доедете до Варшавы. Этот человек отвечает за вашу безопасность.
— Он должен что-то сказать?
— Вполне возможно.
— Опишите его мне.
— Не нужно… — Мария оттянула толстый ворот свитера, и я впервые увидела, как безобразна ее родинка-ожог на щеке. — Этот человек вас знает.
— За последнее время меня, к сожалению, узнало немало людей. Увы, не все они были друзьями…
— Думаю, вы тоже встречали этого человека. Это все, что я могу вам сказать…
