Прочитайте онлайн Королева эпатажа (новеллы) | Дорогу крылатому Эросу! (Александра Коллонтай)

Дорогу крылатому Эросу!

(Александра Коллонтай)

Письмо было написано так коряво, так безграмотно, что Александра досадливо сморщилась. Хотя Дыбенко в свое время делал в любовных своих цидулках еще больше ошибок… Но Дыбенко давным‑давно остался в прошлом, и сейчас Александра держала в руках отнюдь не любовное послание…

«В одно прекрасное время веселого вечера жена секретаря ячейки оказалась акушеркой и начала производить телесный осмотр мужчин вымериванием через тарелку, у кого конец перевесится через тарелку, с того еще бутылка с носу…»

— Что? — растерянно спросила она, не веря глазам. — Что это такое?!

Ответить было некому: этот «секретный документ» ей было предложено прочитать в одиночестве.

«Однажды вечером я шел из Нардома, зашел в предбанник оправиться, смотрю, идут двое. Я притаился и рассмотрел: женщина и мужчина. Смотрю, в баню заходят, уселись на полок, стали друг другу объясняться в любви и так далее. Потом Фанька говорит: сколько я перебрала мужчин, но на тебя нарвалась по моему вкусу. Потом Мануйлов говорит: „А вы когда‑нибудь пробовали раком?“ Фанька говорит: „Давай по‑конски, вот я стану раком, тебе с разбегу не попасть“. Мануйлов говорит: попаду. И вот она стала раком. Мануйлов отошел немного и побежал на нее. Она немного отвернулась — он мимо! Я грянул хохотать. Они выскочили без ума.

Об этом поступили заявления, но секретарь не дал ходу, говорит: „Мы Коллонтай или мы не Коллонтай?!“ Председатель Ильинского сельсовета Панкрушихинской волости Каменского уезда Ново‑Николаевской губернии А. Липский».

Она не смогла дочитать. Глядя на залапанную бумажонку, как на гранату, вспомнила, что ее предупредили: речь идет о нравах в одной из сибирских деревенских коммун.

Нравы были жуткие. Еще более жутким оказалось то, что коммуна носила имя Коллонтай.

«Мы Коллонтай или мы не Коллонтай?!» — вопрошал один из этих безграмотных развратников. Но ведь это она была — Коллонтай! Коммуна носила ее имя!

Но разве… разве этой жути она хотела, когда говорила о свободе любви? И не просто говорила — любила свободно, не признавая никаких условностей… Разве этой грубости она желала, когда яростно утверждала: семья при социализме будет не нужна, это давно отмерший пережиток, закабалявший женщину и мешавший ее гармоничному развитию? И не просто утверждала — подтверждала своим примером задолго до наступления социализма и даже свершения революции: разъехалась с мужем, сын вырос без нее… Разве об этой пошлости она мечтала, когда вскользь бросила однажды фразу: мол, в свободном обществе, которое вскоре воцарится в России, удовлетворить половую потребность будет так же просто, как выпить стакан воды? И не только мечтала об этом, но запросто удовлетворяла свою «половую потребность», когда хотела и с кем хотела…

Но ведь она — новая женщина! Ее не зря называли Валькирией революции! Никто так, как она, не умеет властвовать умами митингующих! Ленину — Ленину! — вежливенько аплодируют, а Коллонтай забрасывают цветами и уносят с трибуны на руках. Она фактически разработала военную доктрину Советской власти! Она — главный теоретик по «женскому вопросу» в стране! И потому ей многое позволительно, ведь что дозволено Юпитеру (Юпитерше в данном случае), то не дозволено быку, вернее, этим бездумным телкам, каким‑то Фанькам. Тем более она ни с кем и никогда вот так… чтобы раком, чтобы с разбегу… Она мечтала не только о свободе отношений между мужчиной и женщиной, но и о красоте их отношений. А эти малограмотные мужики и бабы все на свете способны извратить. Опозорили ее имя, смешали с грязью!

Она чувствовала себя изнасилованной каким‑то беспутным сбродом. Так омерзительно, как сейчас, она себя не чувствовала, кажется, никогда. Ни разу, за всю свою очень даже не маленькую жизнь!

А впрочем, нет. Что‑то в подобном роде она ощутила, когда застрелился Ваня Драгомиров. Он оставил предсмертное послание, в котором совершенно откровенно признался: да, он не может жить после того, как его отвергла Шурочка Домонтович, не оставив ему никакой надежды на счастье.

Это был кошмар…

И главное, непонятно, откуда и почему обрушившийся. Что он возомнил о себе и о ней, этот красивый мальчик с томным взором, сын отцовского сослуживца (генерал Домонтович, отец Шурочки, состоял при Генеральном штабе), кумир всех знакомых барышень? Барышни мечтали протанцевать с ним хоть один вальсок на балу, а он кружился и кружился с Шурочкой, и все признавали их самой блистательной парой. Ну, ей показалось, что влюбилась. Играла с ним глазами так, что он возомнил невесть что. Увлек в сад, попытался поцеловать. Ну, она позволила: очень хотелось узнать наконец, что это за штука такая — целоваться, почему во всех романах поцелуям придается такое огромное значение. Немножко побаивалась, конечно: а что, если (как и написано в романах!) поцелуй навеки соединит ее с Ванечкой, сделает его покорной рабыней? Решила не сдаваться. Глаза не закрывала, сосредоточилась на впечатлениях. Впечатления разочаровали: мокро и невкусно. А какой у него стал нелепый вид, у Ванечки, у бедняжки, какие бараньи глаза… И он почему‑то начал так тяжело дышать! И прижиматься к ней, и лапать, словно она была какая‑нибудь горничная, которую молодой барин зажал в прихожей. Шурочке стало ужасно смешно. А тут еще Ванечка принялся стонущим шепотом уверять, что жить без нее не может, что они должны быть вместе вовеки, так как предназначены друг для друга… Что?! Она предназначена для того, чтобы всю жизнь провести рядом с этим красивым, так дивно вальсирующим, но таким неинтересным мальчиком? Да все его будущее — размеренное, добропорядочное — у него на лбу написано. Еще чего не хватало — сделаться такой же генеральшей, как ее матушка! Вот скукота, эта светская жизнь! Ну, матушке хоть удалось порезвиться вволю, прежде чем она вышла за отца: тот увел ее у первого мужа, военного инженера Мравинского, увел с тремя детьми. А Шурочкина жизнь только начинается, и она не допустит, чтобы глупые излияния Ванечки Драгомирова и его невкусные поцелуи положили предел сонму мечтаний, которые только начали зарождаться в ее чрезмерно, быть может, живом уме и пылком сердце.

По‑хорошему, надо было отвесить ему пощечину и изречь что‑нибудь вроде: «Ежели вы желаете, чтобы мы и впредь были приятелями, то не извольте забываться!» Но рука у Шурочки была тяжелая, она пожалела красивенькое Ванечкино личико и всего только со смехом оттолкнула его. Смеяться, конечно, следовало бы «русалочьим смехом» Веры из «Обрыва», однако у Шурочки не хватило выдержки: принялась хохотать. Вырывалась из его жадных рук — и смеялась‑заливалась.

Ну, наверное, ему было обидно… Но чтобы из‑за этого стреляться? Пускать себе пулю в сердце? Да еще оставлять такую ужасную записку?

После смерти Драгомирова Шурочка рыдала, как безумная, причем сама понять не могла, отчего горше плачет: от жалости к Ванечке или к себе? Матушка, словно забыв свое собственное бурное прошлое, то причитала над дочерью, то жестоко пилила ее. Да ведь ее доброе имя, ее репутация навеки погублены! Это же страшное, позорное клеймо — ее станут считать бессердечной кокеткой, пожирательницей сердец!

На самом деле Шурочка ничего так не желала, как считаться пожирательницей сердец и бессердечной кокеткой. Ведь она, что называется, с молоком матери впитала некий нигилизм по отношению к семейным отношениям. Впрочем, Александра Домонтович стала верной супругой своему генералу, однако ее тезка‑дочь органически не способна была хранить кому‑то верность — порою даже себе самой, своим принципам, своим идеалам. Она была верна только неверности собственной натуры, как ни парадоксально это звучит. Видимо, именно от матери унаследовала Шурочка и обольстительность, и умение кружить мужчинам головы — только госпоже генеральше и не снилось то количество оборотов, которое набирало это головокружение, когда было вызвано Шурочкой.

Как выяснилось, матушка ошиблась самым коренным образом. Смерть Вани Драгомирова и «страшное, позорное клеймо» только придали Шурочке очарования в глазах мужчин. Отец повез бедную девочку развеяться в Ялту, и там, на балу, ее пригласил на первый вальс (плавно перетекший во все остальные) адъютант самого императора Александра III, генерал Тутолмин. Глаза всех гостей были прикованы к блестящей паре. Ах, она такая юная, красивая, а он — самый завидный жених…

Досужие кумушки уже мысленно обвенчали их и окрестили многочисленных детей, поэтому как гром среди ясного неба грянуло известие: легкомысленная дочка генерала Домонтовича отказала Тутолмину!

Да что ей нужно, этой взбалмошной девчонке?!

Свободы, свободы… Свободы жить не как все, никому не подчиняясь, никому не отдавая отчета в своих поступках! Не принято, нельзя, запрещено? Но ведь запретный плод — самый сладкий…

Отец ее уже давно понимал, какую страшную разрушительную силу произвел на свет. Недаром Шурочка получила домашнее воспитание и образование (учителями ее были самые образованные люди того времени, среди них оказался и Виктор Острогорский, один из виднейших педагогов и литераторов, редактор журнала «Детское чтение») — ни в какие гимназии и институты ее не отсылали, боясь ее неуемной страсти к скандалам и воинствующему эпатажу. Боясь неминуемого публичного позора. Генерал решил глаз не спускать с дочери. А потому взял ее с собой, и когда поехал в служебную командировку на Кавказ, в Тифлис.

С благими, как известно, намерениями…

В Тифлисе жила генеральская двоюродная сестрица Прасковья, вдова ссыльного поселенца Людвига Коллонтая, участника польского восстания.

Вообще, надо сказать, легкомыслие отца‑генерала изумляет. Зная свою дочь как облупленную, привезти ее в дом, где ниспровержение основ было смыслом жизни покойного зятя… Ну ладно, бывший бунтовщик Людвиг умер, но ведь у него остался сын, красивый, дерзкий юноша — Владимир Коллонтай. Пусти козла в огород… В данном случае — козу, но от перемены мест слагаемых сумма не меняется.

Позднее, чрезвычайно повзрослев и местами даже где‑то постарев, начав страстно заботиться о своей репутации (не женской, а партийной!), осознав, сколь большое значение для реноме человека имеет вовремя подстеленная марксистско‑ленинская соломка, бывшая Шурочка напишет в набросках мемуаров:

«Среди беззаботной молодежи, окружавшей меня, Коллонтай выделялся не только выдумкой на веселые шутки, затеи и игры, не только тем, что умел лихо танцевать мазурку, но и тем, что я могла с ним говорить о самом важном для меня: как надо жить, что надо сделать, чтобы русский народ получил свободу. Вопросы эти волновали меня, я искала путь своей жизни. Владимир Коллонтай рассказывал о своем детстве в бедности и притеснениях царской полиции. Жадно слушая его, я полюбила трудовую жизнь его матери и сестры, хотела сама трудиться, а не ездить по балам и театрам. Кончилось тем, что мы страстно влюбились друг в друга».

Под этими воспоминаниями можно подвести такой общий знаменатель: была девушкой легкого поведения, стала невинной старушкой. Но, впрочем, доля истины есть и в них: в ту пору многих маменькиных и папенькиных дочек и сынков хлебом было не корми — только дай им пострадать за народ. Словно магнитом, тянуло из князей да в грязь! Потом, прожив на свете еще лет этак тридцать‑сорок, они схватятся за голову (ежели у кого она еще останется на плечах — в самом прямом, отнюдь не переносном, смысле, то есть не будет снесена революционной секирою), спохватятся и примутся мертвой хваткой цепляться за мало‑мальскую возможность вновь из грязи, в которую сами себя втоптали, вылезти в некогда презираемые князи… уже революционной, советской формации. Они примутся жадно цепляться за мало‑мальские льготы, даруемые властью: пайки, закрытые распределители, спецмагазины — ну, словом, за всю атрибутику новой элиты, советской буржуазии. Не останется в стороне и наша героиня… Однако такое обратное преображение произойдет еще очень не скоро, а пока эти, скажем так, хиппи XIX века упоенно доводили до инфаркта своих родителей во имя борьбы за социальную справедливость.

Шурочка заявила о своем намерении выйти замуж за кузена во что бы то ни стало. Ошалевшие от ужаса генерал с генеральшей, уже успевшие усвоить, что нормальные человеческие доводы — не для их своевольного чада, решили лечить «нарыв в сердце», используя принцип «с глаз долой — из сердца вон!», и мигом послали мятежную барышню «проветриться» в Европу, уверенные, что нездешняя жизнь Парижа и Берлина окажется панацеей и для нее, как оказывалась уже не раз для девиц из других семейств, страдавших той же болезнью непослушания.

Рецепт и в самом деле был хорош, но лишь в том случае, когда зараза еще только пускала корни в душе, сердце и разуме. Однако в данном конкретном случае болезнь оказалась запущенной, и чадо, вместо того чтобы шляться по модным магазинам, шлялось по митингам, которые, как искры, вспыхивали в Париже и Берлине тут и там, ведь разных горлопанов, непременно желавших рубить сук, на котором сидят, развелось море, а поглазеть на разлетающиеся щепки и послушать стук топора находилось множество желающих. Поскольку Шурочка в совершенстве владела и французским, и немецким языками (а также английским), она понимала все до слова, а то, чего не успела услышать на митинге, добирала в многочисленных демократических газетах. Она узнала о существовании таких колебателей мировых устоев, как Вильгельм Либкнехт, Клара Цеткин, Август Бебель. Ну и, ясное дело, Карла Маркса и Фридриха Энгельса, куда ж без них‑то? Однако вовсе не только «живое, вечно развивающееся учение» страстно привлекло ее. Сам факт эпатажа, возможность учинить грандиозный скандал не в масштабе одной отдельно взятой семьи, а в мировом масштабе, вдоволь накушаться пресловутого запретного плода — вот что заводило ее и подпитывало, вот что стало самим стержнем ее довольно‑таки бесцельного существования. Баламутка — называют таких в народе. Самая настоящая баламутка… а, собственно говоря, не была ли и вся та революционная гоп‑компания просто‑напросто баламутами, не ведающими и не желающими ведать, что творят? К тому же с детства Шурочка страдала припадками истерии. Кликушествовала, как, опять же, говорят в народе. Ее бы пороть нещадно с младых ногтей, — глядишь, и стала бы человеком, однако ее берегли. Жалели. Потакали… Истерия стала основой ее существования (самое смешное, что именно истерическое кликушество сделает ее любимицей революционных масс, которые всегда падки на дешевку и вульгарщину… так же, как, впрочем, и не революционные массы, а массы вообще, массы как таковые). Но это опять же впереди, а пока Шурочка устроила себе за границей сплошной праздник непослушания, который не прервался и после возвращения в Россию.

В один прекрасный день родители были поставлены перед фактом: или немедленно венчать Шурочку с Коллонтаем, или спустя девять месяцев сделаться бабушкой и дедушкой незаконнорожденного младенчика.

Из двух зол выбрали то, которое казалось наименьшим.

— Может быть, и впрямь остепенится? — совещались родители. — А то она у нас будто проклятая какая‑то…

Страшное слово употреблялось не просто так. Можно себе представить, как проклинала ее семья Вани Драгомирова. Быть может, незаслуженно, быть может, следовало упрекать себя, что воспитали юношу (генеральского сына, будущего военного!) таким слабым, таким нежным, что он в прах рассыпался при первом столкновении с людским (да разве это люди — взбалмошная‑то барышня?!) жестокосердием. А впрочем, нежная душа Ванечки была тут, пожалуй, ни при чем. Виктор Острогорский, учитель Шурочки, человек, чье имя вошло во все дореволюционные энциклопедии, мужчина вполне взрослый и состоявшийся, старше ее на двадцать лет, в день ее свадьбы прислал ей прощальное письмо… Нет, это было не благословение учителем ученицы — это было признание в мучительной страсти, которая сводит его в могилу. Он попытался отравиться угарным газом, но был спасен случайным человеком и навсегда остался калекой. Наверное, он тоже проклинал свою погубительницу, хотя… Ну, какой смысл упрекать бурю за то, что она ломает деревья? Она такая, какая есть, она создана Творцом для того, чтобы ломать деревья, обреченные на это все тем же Творцом. Неистовая и обворожительная Шурочка была создана для того, чтобы разбивать мужские сердца. И в том не было ее вины — была беда сердец, обреченных разбиваться.

Вряд ли, конечно, эти проклятия повлияли на то, что счастливой в браке Шурочка ощущала себя очень недолго. Да хоть бы весь мир осыпал ее благословениями, конец все равно был бы один! Как только плод перестал быть запретным, он мгновенно перестал быть желанным. Как только связь (ах, Боже ты мой, еще недавно от одной только мысли, что она состоит в противозаконной, внебрачной связи, у нее блаженно кружилась голова!) сделалась законной, а тайная страсть перешла в разряд исполнения супружеских обязанностей, Шурочка мгновенно охладела к объятиям мужа. Причем до такой степени, что даже по уши влюбленный Владимир стал называть юную женушку рыбой. Однако он ошибался. У нее был вовсе не холодный темперамент. Просто она еще не встретила своего мужчину, это раз; сам Владимир, видимо, не отличался талантом разбудить в женщине женщину, это два; а в‑третьих, испытывать наслаждение в мужских объятиях Шурочка могла, только если приходилось сдерживать запаленное дыхание, усмирять страстные крики, стеречься, чтобы не скрипела кровать… словом, если было нельзя. А если льзя, это ей даром не нужно. К тому же она и так была уже беременна, зачем снова стараться? Она родила сына, которого назвали Михаилом, в честь генерала Домонтовича, и, полной ложкой хлебая радости материнства и замужества, очень быстро почувствовала, что эта диетическая, пресная, прохладная пища ей тошнехонька.

Некоторые любят погорячее. И поострее…

Эта барышня, ах нет, теперь уж барыня, обладала даром не только заваривать очень крутую кашу скандалов, где надо и где не надо, — она просто‑таки притягивала к себе ситуации двусмысленные. Так, у нее с детских лет была (и на всю жизнь осталась) очень близкая подруга по имени Зоя Шадурская. Она, что называется, смотрела Шурочке в рот и пела с ее голоса с первой встречи до последнего дыхания. И в партийную оппозицию Шурочка ее втянет, вдобавок не один раз, и заставит распинаться в верности всем вождям оптом и в розницу… Но это еще далеко впереди, а пока что Шурочка решила немножко поразвлечься, устраивая личную жизнь невзрачной и не слишком интересной подруги. К слову — рядом с собой Шурочка будет всю жизнь терпеть только сереньких мышек и невзрачных пташек. Другое дело, что порою они неожиданно оказывались темными лошадками… Но об этих загадочных метаморфозах речь тоже пойдет потом.

Итак, желая устроить Зоечкину женскую судьбу, Шурочка познакомила ее с Александром Саткевичем, военным инженером, другом своего мужа. Желая опекать новую пару, Шурочка уговорила мужа поселиться вместе — коммуной (это был некий прообраз тех коммун, которых она еще множество наорганизует в своей жизни… от Москвы до самых до окраин, до сибирского села Ильинского Панкрушихинской волости Каменского уезда Ново‑Николаевской губернии!). Чтобы не путать Александра и Александру, Саткевича называли просто А.А. или даже Дяденькой: уж очень он был умный, серьезный…

Увы, никакой ум не страхует от любви, никакая серьезность не защитит от страсти. Правда, любовь и страсть вызвала в Саткевиче отнюдь не Зоя Шадурская. У нее, бедняжки, не было никаких шансов соперничать с вызывающей обольстительностью Шурочки. Впрочем, бедная безропотная Зоечка и не претендовала на соперничество!

«Как это началось с А.А.? — станет вспоминать Коллонтай спустя много лет. — Женщина чувствует, что нравится. Мужчина завоевывает ее отзывчивостью и пониманием, завоевывает душу. В те годы мы увлекались (по Чернышевскому) темой: любовь к двум. Я уверяла, что обоих их люблю: сразу двух. Любить двоих — не любить ни одного, я этого тогда не понимала».

В конце концов Дяденька съехал на другую квартиру, и Шурочка тайком бегала к нему — вкушать запретный плод, который снова начал ее привлекать. А.А. был человек порядочный. Он не хотел таиться, воровать у друга жену, он хотел, чтобы Шурочка развелась и вышла за него замуж, но ее от одной этой мысли начинала бить дрожь. Она уже поняла, что не создана ни для каких уз, цепей, оков, и в первую очередь — супружеских. О да, любовь вольна, как птица! Этих строк поэт Александр Блок еще не написал, зато все давно знали, что сердце красавицы склонно к измене и к перемене, как ветер мая. Чтобы лишить иллюзий обоих мужчин (каждый втихомолку надеялся, что этот самый «ветер мая» станет дуть в его направлении), Шурочка однажды собралась, да и уехала за границу, подкинув сына родителям. То есть она не Бог весть как лукавила, когда писала позднее, объясняя свой разрыв с мужем: «От Коллонтая я ушла не к другому. Меня увлекла за собой волна нараставших в России революционных волнений и событий».

Шурочка вдруг ощутила, что жить не сможет далее без пополнения образования. Причем именно в полюбившейся области: в рабочем вопросе. Как ни восхищалась она работящими сестрой и матерью Владимира Коллонтая, трудиться сама она не желала. Ну, что за глупости, еще не хватало! Другое дело — учить трудиться других. А вернее — не трудиться. Эта неугомонная скандалистка постепенно поняла, что самое интересное — не свару в собственном доме затевать, не мужа с любовником ссорить. А вот устроить скандалище в мировом масштабе — это как раз ей по нраву. «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем, мировой пожар в крови — Господи, благослови!..» Этих строчек Блок тоже еще не написал. Но напишет. А раздувать мировой пожар будет Шурочка Домонтович‑Коллонтай. Лично и в компании с другими такими же неугомонными поджигателями.

В начале было Слово… Ее давно влекла писательская слава. Тянуло писать романы. Да только кому они нужны? Их лучше не писать, а заводить! А писать — статьи об экономической эксплуатации, о тяжелом положении трудящихся, особенно почему‑то в Финляндии. Бог весть, почему ее в эту Финляндию так уж сильно потянуло? Быть может, потому что там находилось родовое имение матери Кууза, которое Шурочка обожала. Ну, так вот тебе, получи, Финляндия, за то, что в твоих лесах мне было так хорошо! Так или иначе, Шурочка, со своим бойким перышком и острым мышлением, со своим раскованным (это было в ту пору ново и оригинально) стилем довольно быстро завоевала признание читателей. Кроме того, она любила конкретные детали, и хотя подходила к делу дилетантски, на первый взгляд ее материалы казались весьма глубокими — они убеждали, завоевывали признание, Шурочка приобретала авторитет как специалист в своей теме, ее начинали принимать всерьез… Другое дело, что всерьез ее принимали такие же дилетанты, как она сама. Узок был круг этих революционеров, они по‑прежнему были страшно далеки от народа, они собственный барский бред принимали за его мечты… А в конце концов они навяжут этот бред народу и убедят его в том, что исполнили именно его вековые чаяния. Тем не менее Шурочка наваляла аж две книги — «Жизнь финляндских рабочих» и «К вопросу о классовой борьбе» — и начала третью — «Финляндия и социализм»…

Шурочка не все время проводила в Европе — периодически она появлялась в Петербурге. Свобода передвижений тогда была — езжай, не хочу! Никаких тебе проверок на благонадежность. Эх, вот жизнь была… Не ценили ее. Нет, не ценили!

В России она утешала мужа, она спала с Дяденькой, она нервничала, встречаясь с сыном, она сплетничала с Зоей, она похоронила отца, потом мать, но главное — она нашла для себя новую тему, поняв, что Финляндия, по большому счету, никому не интересна. Нужно шире подходить к проблемам… Вот например — женская тема! Это важно и нужно всем. Мужчинам, конечно, в меньшей степени, но женщинам…

Шурочка написала статьи «Роль феминисток и женщин‑пролетариев в движении за эмансипацию женщин» и «Проблема морали в положительном смысле», которые весьма заинтересовали ее будущих соратников. Тема была модная, а авторша, по слухам, интересная женщина, хо‑хо!..

Это мнение вполне разделял Петр Петрович Маслов, знаменитый экономист, специалист по земельному вопросу, социал‑демократ, великий женолюб и в то же время подкаблучник своей супружницы Павлины, которая то ли била его, то ли выдирала последние волосы из реденькой его шевелюры (Шурочка готова была поклясться, что от свидания к свиданию Петенька выглядел все более облысевшим), однако имела над ним деспотическую власть. В половине десятого он выскакивал из постели Шурочки и мчался домой, чтобы быть там ровно в десять, не то… Ну да, кто бы сомневался, что у Шурочки с этим пухленьким инфантильным красавчиком очень скоро дойдет до постели? Родство душ, созвучие умов… К тому же пухленькие губки знаменитого экономиста очень приятно целовали главную эмансипатку всех времен и народов!

Дяденька вскоре оказался отодвинутым на второй план, разделив участь законного супруга. И Александра (года шли да шли, Шурочкой называться сделалось уже как‑то не солидно) начинает петь в своих статьях с голоса Маслова, становясь убежденной меньшевичкой. Роман их развивался в основном за границей (опять же — в Париже и Берлине), где Александра обзавелась новыми друзьями — Розой Люксембург и Карлом Либкнехтом, к которому немедленно почувствовала некий волнующий интерес. Однако Александра ощущала, что время «смычки между русскими и германскими товарищами» еще не настало. Она была слишком увлечена Петенькой Масловым (чужой ведь муж!), первенствовавшим среди иных‑прочих запретных плодов, которых ей непременно хотелось куснуть своими беленькими зубками.

Между тем у нее в среде эсдеков складывалась определенная репутация. Все все знали об их с Масловым романе (кроме, к великому счастию, Павлины, не то мировая революция недосчиталась бы двух активных боевых единиц), мнение о страстной Александре у каждого имелось свое, и говорили разное. А ей самой, кажется, было наплевать на чужое мнение. Во всяком случае, о Луначарском она отзывалась в письмах к Зое уважительно, а уж о Ленине‑то и вовсе с огромным пиететом.

Все интереснее ей было за границей с вновь приобретенными товарищами, все обременительней становились возвращения в Петербург. Право слово, если бы ее новые друзья не были вынуждены то и дело туда наезжать, она так и сидела бы в Европах. К тому же подрос Миша (ему исполнилось четырнадцать — это же просто ужас, как летит время!), надо было его куда‑то пристраивать. Александра по‑прежнему не ощущала никаких позывов материнства (даже Миша в одном из писем Зое Шадурской жаловался, что «мамочка к себе не подпускает»), порхала по всевозможным знакомым. У нее была страсть коллекционировать людей интересных, самобытных. Наверное, она все же ощущала некоторую свою ущербность как личности творческой, понимала, что она и в любви, и в работе всего лишь чье‑то зеркало, литобработчик, пересказчик чужих мыслей…

В числе таких людей была знаменитая переводчица Татьяна Щепкина‑Куперник, известная чудесными переводами пьес Ростана, Гюго, Лопе де Вега, Кальдерона, Шекспира… Татьяна на долгие годы останется подругой шалой Александры, в которой она находила ту соль и тот перчик, которых так недоставало ей самой, живущей более в XV–XVI веках, нежели в нашем времени. Ну да, Александра была дамой самой что ни на есть современной! За книгу «Финляндия и социализм» власти признали ее неблагонадежной (наконец‑то — спустя года после опубликования этой и впрямь подрывной брошюрки!) и принялись то в тюрьмы сажать, то оттуда выпускать по настоянию «передовой общественности» (к примеру, Горького, который очень неистовствовал в защиту бывшей Шурочки), то определять под надзор полиции, то учинять слежку за ней…

В этой суете, которая вокруг нее воцарилась, Александра чувствовала себя, как рыба в воде. Как «ананасы в шампанском», выражаясь штилем безумно модного Игоря Северянина, бывшего, кстати, ее кузеном. Точно так же уютно чувствовала она себя практически одновременно в двух постелях: в Дяденькиной и в Петенькиной (экономист, социал‑демократ и специалист по земельному воросу теперь звался просто Маслик).

А впрочем, почему в двух? Не по‑товарищески было заканчивать вечер рукопожатием или добрым словесным напутствием — непременно требовалось скрепить встречу, как подобает новым людям, в горизонтальной позиции. Тем более такой стороннице женского равноправия, как мадам Коллонтай, это казалось жизненно важным. За границей Александра познакомилась с Леонидом Красиным. В Петербурге встречи возобновились. Он был холодно‑обольстителен — мужчин этого типа Александра всю жизнь побаивалась, но притом никогда не могла перед ними устоять. Вдобавок Красин был любовником знаменитой актрисы Марии Андреевой, любовницы Саввы Морозова, любовницы Максима Горького и пылкой адептки Ленина. То есть фигура на политическом небосклоне заметная. А еще Красин славился своим постельным шармом и штурмом. Эти бурю и натиск Александра испытала не без удовольствия, однако то был не более чем эпизод в любовной биографии обоих, Красин вернулся к своим дорогим большевикам, а Александру по‑прежнему не покидала довольно печальная мысль, что самое основное из радостей секса так и остается за пределами ее понимания. Ну ничего, уже недолго оставалось ей ждать часа пробуждения!

А пока она перебирала каких‑то красинских половых террористов, которые обольщали нужных женщин по заданию партии, вытягивая из них деньги note 1, и немецких товарищей. В числе последних был и Карл Либкнехт. Во время Международного конгресса женщин в Копенгагене этот вождь немецкого пролетариата откровенно и беспардонно народные массы «на бабу променял», на целый день исчезнув куда‑то на пару с Александрой. Ну что ж, эти двое давно испытывали друг к другу симпатию, порою давали ей выход, но так упоительно время не проводили еще ни разу. Они канули в никуда столь надежно, так лихо использовали отработанные приемы конспирации, что люди, посланные в поисках Карла, сбились с пути и вернулись несолоно хлебавши. Но потом, появившись вновь в зале заседаний и на трибуне и поглядывая на черную шевелюру Карла с проказливым видом собственницы, Александра в очередной раз вздохнула: годы летят, а ей так и не удается ощутить с мужчиной что‑то иное, а не только эмоциональный подъем. Кажется, все они, ее более или менее постоянные, более или менее временные партнеры, вполне могут сказать о ней словцом мужа: «Рыба!»

Но ведь это неправда! Она вовсе не рыба, она это знает, чувствует всем телом! Но сколько можно ждать? Ей ведь уже далеко‑о за тридцать! Родилась‑то она в 1872 году, а на дворе уже 1911‑й…

Когда она позволяла себе такие мысли, то думала, что речь идет о ком‑то другом. Она‑то себя старше, чем на двадцать, ну, на двадцать пять лет, не ощущала. И зеркало говорило, что она себе не врет. Александра Коллонтай принадлежала редкостному типу женщин без возраста: в шестнадцать они выглядят на двадцать, порою даже на двадцать пять и в этом состоянии пребывают еще долго‑долго. Потом всю жизнь стабильно отстают от своих лет годков этак на пятнадцать‑двадцать, раздражая женщин, смущая мужчин, восхищая своих любовников, ну и себя, любимую, конечно, а как же без того?

А самого главного, того, ради чего женщина ложится с мужчиной в постель, она так и не узнала. Правда, некоторые отсталые, косные люди, сущие ретрограды, убеждены, что цель всякой постели — воспроизведение себе подобных. Но Александра с презрением отметала эти пережитки прошлого. Забеременев невзначай от Маслика (кажется, от него… то есть почти наверное… вот разве что Красин, а может, Либкнехт, а может, Виктор Таратута имел к этому отношение… да какая, по большому счету, разница?!), она немедленно сделала аборт. Хотя дело происходило в городе Париже, прославленном во все времена (в основном благодаря усилиям классиков французской литературы) как самый фривольный город мира, аборты были запрещены и там. Александре помогла шведская журналистка Эрика Ротхейм — очередная «серая мышка», которая останется на всю жизнь подругой и помощницей этой революционной путаны.

Аборт и связанные с ним неприятности обострили все обиды, которые накопились у Александры к Маслику. Это неминуемый итог долголетней любви к женатому мужчине: сначала ему все прощаешь; все понимаешь и принимаешь, лишь бы он был с тобою хоть иногда; потом начинаешь ревновать. Потом — ненавидеть его жену. Потом — его самого… И вот тут уже идут клочки по закоулочкам!

До ненависти к Маслику пока дело еще не дошло, однако замуж за него Александра не хотела ни под каким видом. Маслик порою, притомившись от гнета Павлины (в обиходе — Павочки), заводил такие разговоры… Нет, нет и нет! Архи‑нет, как выразился бы в данной ситуации Владимир Ульянов‑Ленин, в ближайшее окружение которого как раз в то время начинала входить Коллонтай. Она не прочь была бы опробовать на этом мужчине (конечно, с виду он так себе, по большому счету, без слез не взглянешь… да ведь и Дяденька с Масликом — тоже не Антинои, зато какие у Владимира Ильича энергетика и авторитет!) огонь своих очей, однако быстро поняла, что дело швах. Надежда Константиновна еще покруче будет, чем Павлина, это во‑первых, а во‑вторых, сердце Ленина слишком прочно было занято дамой по имени… нет, не Мировая Революция — та царствовала в его уже изрядно зацементированных атеросклеротическими бляшками мозгах, — а сердцем владела золотоволосая красавица с экзотическим именем Инесса Арманд.

Всего‑навсего Александра всего‑навсего Коллонтай сначала надулась и хотела хлопнуть дверью этой дружбы: Инесса тоже претендовала на роль единственной и неповторимой эмансипатки — нет, а что еще было делать дамочкам из дворянских семей в революции, кроме как спать с ее вождями и отстаивать право на это под предлогом борьбы за женское право спать с кем в голову взбредет, то есть, пардон, за равноправие, — но потом поразмыслила и сочла, что с Лениным и его дамами лучше жить в мире. Пригодится воды напиться. Она умела быть обворожительной, когда хотела, и скоро никто не мог бы усомниться, что и с Надеждой, и с Инессой они — задушевные партийные подружки. С Лениным было сложнее. Он ненавидел Маслова (взаимно!) и опасался его влияния (не без оснований) на массы. Настороженность распространялась и на любовницу Маслова.

А между тем вышеназванной любовнице теперь ничего так не хотелось, как выкорчевать из сердца постылую привязанность. Уж она и сбегала от Маслика, уж и запрещала ему приходить, и писала в дневнике: «В первый раз за годы близости с П.П. (по аналогии с А.А. Саткевичем Маслов стал П.П. — Е.А.) я забываю о нем и больше не хочу его приезда в Париж. Его приезд значит, что он меня запрет в дешевом отельчике, с окнами во двор, что я не смею днем выйти, чтобы партийные товарищи меня случайно не встретили и не донесли бы Павочке. Все это было столько раз — я не хочу плена любви! Я жадно глотаю свою свободу и одиночество без мук. Я начинаю освобождаться от П.П.!»

Противоядием от любви стала работа. Ораторское мастерство Коллонтай (вернее сказать — талант, совершенно стихийный талант!), сила убедительности ее слова и заразительность ее истерии имели страшный успех у парижанок и берлинок, которым вдруг, хоть тресни, ну по‑за‑рез понадобились всевозможные демократические свободы. Свобода слова, к примеру… При этом две трети митингующих служанок, мидинеток, кокоток и кокеток не умели читать. Зато умели слушать, орать, бить в ладоши и уж аплодисментами‑то вознаграждали пылкую русскую кликушу сверх всякой меры.

В полной эйфории Александра потом записывала в дневнике, который исправно вела всю жизнь (она ведь была, по большому счету, графоманка, то есть страдала «писучей болезнью», а ничто так не усмиряет зуд в пальчиках, как регулярное бытописательство): «Я участвую с увлечением в стачках. Я на митингах, на собраниях, нас хватает французская полиция, выпускает; я снова на трибуне. Я горю с ними за общее дело!»

Восхищались ею, само собой, не только женщины, но в первую очередь — мужчины. Рабочие, разночинцы, товарищи по партии и антагонисты, и со всеми у нее моментально устанавливались самые искренние и доверительные отношения, вне зависимости от национальной принадлежности. Постель мадам Коллонтай была оплотом Первого Интернационала. А также Второго и Третьего… И не странно ли, что влюбилась‑то она именно в русского, а не в испанца, француза, немца, швейцарца или вообще в негра?

Однако сердцу не прикажешь.

Судьбоносная встреча произошла на кладбище Пер‑Лашез на похоронах Поля и Лауры Лафарг (дочери и зятя Карла Маркса), которые покончили с собой, когда им исполнилось по семьдесят лет. Это было давно ими задумано, давно решено, однако, само собой, хранилось в тайне и для их друзей и товарищей стало истинным потрясением. Лафаргов все любили, для Александры они были близкими людьми. Провожая их в последний путь и биясь на трибуне в привычном (и уже где‑то даже отработанном) истерически‑революционном припадке, Александра встретилась глазами с незнакомым молодым человеком — и уже не смогла отвести от него взгляда.

После похорон он проводил ее домой… расставаться им больше не захотелось. Немедленно провели панихиду по Лафаргам в горизонтальной позиции — и Александра (слава тебе, Господи!) наконец‑то поняла, для чего на самом деле нужны мужчины.

Для удовольствия. Для ни с чем не сравнимого наслаждения. Для страсти не возвышенной, а самой что ни на есть грубой, животной — и тако‑о‑ой восхитительной.

То есть именно для того, от чего Александра истово и искренне пыталась освободить своих «сестер» в России и Европе.

Ну, что ж, двуличие и фарисейство — непременное свойство всяких политиков. Александра взахлеб, со стонами и охами, находилась в подчиненной, зависимой (миссионерской?) позиции, проповедуя равенство с мужчиной и стирание всех и всяческих граней между разнополыми существами.

Новый предмет коллонтаевской страсти звался Александром Шляпниковым (кличка Беленин). Он был большевиком, то есть стоял на иной политической платформе, чем Александра. Но ни это, ни тринадцатилетняя разница в возрасте (в пользу Александры… вернее, во вред: ей тридцать девять, ему двадцать шесть) не помешали бурному роману. Она становилась девчонкой в любви — счастливое, блаженное свойство! Только благодаря ему женщина может сохранить молодость надолго… почти навсегда.

В это время Владимир Коллонтай («Кажется, мы где‑то встречались? Ах да, я ведь была замужем за вами! И остаюсь до сих пор? Да что вы говорите! И у нас даже есть сын?») попросил развод. У него появилась другая женщина. Что естественно — родная‑то жена, коза‑дереза, где‑то скачет через мосточек, хватая зеленый листочек, а одному жить нелегко! Александра и бровью не повела. Да ради Бога, на здоровье, если его так волнуют мещанские мелочи. Сама она уже горой стояла в ту пору за отмену института брака как такового. Гораздо больше ее волновало положение русских солдат, и только об этом она и желала говорить с бывшим мужем‑офицером. Развод получился деловым и конструктивным: «В парижском кафе при обсуждении положения в России мы нашли гораздо больше общего языка, чем в годы нашего молодого, счастливого, по существу, брака».

Вечная ему память, Владимиру Коллонтаю.

Кстати, его звучную фамилию Александра оставила: она ведь уже прославила эту фамилию, сделав ее знаменитой и в Российской империи, и за ее пределами!

Отряхнув с ног прах былого, Александра с легким сердцем устремилась в новую жизнь. Она писала Зое Шадурской: «Я очень, я безмерно счастлива! Если бы ты только знала, какой замечательный человек стал моим другом! Только теперь я по‑настоящему почувствовала себя женщиной. Но главное — это то, что он рабочий. Грамотный пролетарий. Теперь, живя с рабочим, а не с буржуазным интеллигентом, хотя и самых прогрессивных, истинно демократических взглядов, я лучше узнаю и понимаю жизнь, нужды и проблемы рабочих. Он открыл мне на многое глаза, он сделал меня другой…»

Бытие определяет сознание…

И вот что самое смешное: именно в то время Александра делала заметки к будущей своей книге «Общество и материнство», и среди них можно отыскать такие строки: «Супружеские обязанности перед ненасытным мужчиной мешают женщине приобщаться к осуществлению своего главного предназначения — борьбе за равные права с мужчиной и за социальную справедливость».

Фарисейка? Конечно. Ради красного словца не жалела родного отца, в данном конкретном случае — родного любовника.

Связь со Шляпниковым приносила не только телесные приятности. Владимир Ильич, всегда воспринимавший Александру с некоторой насмешливой небрежностью (при всех его недостатках у него был хороший вкус, вульгарщины и истерии не выносил, а наша героиня именно этими своими качествами славилась, именно этими качествами привлекала к себе как мужчин‑любовников, так и женщин‑митингующих), резко изменил к ней отношение. С его, ленинской, точки зрения, смена Маслова на Шляпникова означала прежде всего смену идеологического курса! Маслова он не выносил, к Шляпникову относился превосходно, поэтому начал общаться с Коллонтай куда более дружелюбно и благосклонно, чем раньше. Они даже переписываться стали (она из Парижа, он из Женевы), хотя обычно Ленин относился к меньшевикам непримиримо и сторонился контактов с ними. Он весьма благосклонно отнесся к инициативе Коллонтай установить Международный женский день, когда «все наши сестры во всем мире подводили бы итоги борьбе за свои права».

Идея эта, впрочем, принадлежала не Александре, а Кларе Цеткин, немецкой коммунистке. Что характерно, первый раз, в 1910 году, праздник отмечался 19 марта. А потом, по неким объективным причинам, съехал на 8 марта. Так вот, знающие люди уверяют, что именно 8 марта какого‑то незапамятного года прекрасная царица Эсфирь, жена вавилонского царя Ксеркса, спасла от уничтожения всех евреев Вавилона, а их гонителя Амана подвела под «расстрельную статью»… Ах да, это реалии чуть более позднего времени! Под виселицу подвела она злодейского антисемита Амана и снискала себе славу и память в веках. В те баснословные времена 8 марта называлось праздник пурим в месяце адар.

Впрочем, для нашей истории эта историческая деталь не играет ровно никакой роли. Ну, разве что постольку, поскольку в Лондоне Александра своей пылкой речью повернула настроение нескольких тысяч англичан, собравшихся на антисемитский митинг по случаю совершения евреями в России ритуальных жертвоприношений (так называемое дело Бейлиса). После окончания речи этой «женщины поразительной красоты с буйно развевающимися по ветру волосами» (свидетельство одного из очевидцев) жители туманного Альбиона были готовы немедленно отправиться свергать самодержавие в России, которое допускает попрание прав бедных детей Израилевых!

Имея сокрушительный успех и оттачивая свое умение обретать доверие слушателей и зрителей, Александра, как ни странно, постепенно теряла его в отношениях со Шляпниковым. Пресловутый конфликт личного и общественного, любви и дела разгорался с невероятной силой и превращал их некогда мирное, любовное сосуществование в активный антагонизм. Они начали ссориться — сначала вроде бы изредка, по пустякам, а потом редкостью стали примирения. Постель уже не сближала, а отдаляла, потому что женщина‑политик была вечно чем‑нибудь занята, ей было не до того, чтобы в любое время дня и ночи отвечать на страстные ласки своего молодого любовника, мало‑мальски заботиться о нем, — она просиживала эти самые дни и ночи за работой над своими книгами, статьями, готовила конспекты будущих речей, а он никак не желал видеть в ней женщину‑товарища. Он, злодей такой, оказался лицемером и мещанином! Он в глубине души, как выяснилось, мечтал надеть на Александру те оковы рабства, которые она с таким трудом сбросила!

Они ссорились теперь беспрестанно, разъезжались по разным городам Европы, потом, соскучившись, съезжались, бросались в постель… Но, едва отдышавшись от бурных объятий, начинали ссориться снова и опять бросались друг от друга в разные концы Европы…

«Я не хотел расставаться с тобой, — напишет ей Шляпников во время одного из таких стремительных разъездов, — потому что еще очень люблю тебя и потому, что хочу сохранить в тебе друга. Я не хочу убивать в себе это красивое чувство и не могу видеть и чувствовать, что ты убиваешь теперь эту любовь ко мне только в угоду предвзятой идее „на условии соединить любовь и дело“. Какой же ложью звучат теперь эти слова, и что должен думать я! О, какой цинизм!.. Любящий тебя Санька».

Она звала его Санькой, а он ее — Шуркой, он говорил, что ей всегда восемнадцать… Но эта чудная, легкая любовная лодка разбилась о борьбу за равноправие женщин. Без Шляпникова Александре было тоскливо, а рядом он мешал. И она с горечью пишет в дневнике:

«Все думаю о том, сколько сил, энергии, нервов ушло на „любовь“. Нужно ли это было? Помогло ли в самом деле выявить себя, найти свой путь? Чувствую себя эти дни ужасно „древней“, точно и в самом деле жизнь позади. Или именно в этом году перевалила гору жизни и начинаю медленно, медленно спускаться по тому незнакомому уклону горы, где ждут незнакомые горести, печали, препятствия и житейские трудности. Быть может, и радости, но другие, не те, что были.

Любовь! Сколько ее было! Заняла полжизни, заполнила душу, полонила сердце, ум, мысли, требовала затраты сил. Зачем? Что дала? Что искала в ней? Конечно, были и трудные минуты. На нее все же ушло слишком много творческих сил. В области любовных переживаний все испытала. Какие разные были положения и на каком различном фоне! Крым, Кавказ, Париж, Лондон, швейцарские вершины… Конгрессы… Пестрая жизнь. Красочный дом? А итог?»

Итог, казалось ей, совершенно безрадостный. Жизнь немилосердно пихала во все бока. С одной стороны — началась мировая война, которая показалась Александре ужасным событием, вселенской катастрофой. С другой — мадам Коллонтай навсегда выдворили из Швеции с запрещением появляться там. С третьей — постоянные ссоры с любовником. С четвертой — мировоззренческие нестыковки с вождем мирового пролетариата, который высмеивал ее пацифистские лозунги и жадно алкал продолжения войны, чтобы она как‑то вот так взяла да и перетекла в революцию.

«Мы не можем стоять за ЛОЗУНГ мира, — настойчиво втолковывал Ленин Александре в письмах, — ибо считаем его архипутаным, пацифистским, мещанским, помогающим правительствам. Лозунг захолустный притом, воняет маленьким государством, отстраненностью от борьбы, убожеством взгляда…»

Ильич очень старался переубедить Александру. Он уже имел на нее некие далеко идущие виды, понимал, что такая страстная, самоотверженная женщина, блистательный оратор к тому же, может быть очень полезна, если станет без колебаний разделять его позицию. Александру раздражало упорство Ленина, она пылко спорила с ним (она ведь все делала с пылом, с жаром), а на душе кошки скребли из‑за одного открытия, которое она однажды сделала — относительно себя самой. Какой бы ни была женщина деловой, политизированной, эмансипированной, это открытие всегда повергает ее в шок…

«Неужели все?» — записала она однажды в дневник после того, как врач подтвердил ее печальные подозрения. А потом — как эпиграф своей бессмысленной (так ей вдруг показалось) женской жизни: «17 мая 1915 года (4 мая по русскому стилю). 26 лет назад в этот день я пережила первое горе. В этот день застрелился Ваня Драгомиров». Александра доселе ни разу не вспомнила о нем, но тут словно шлюзы памяти открылись: погрузилась в волну печальных размышлений о Дяденьке, который недавно женился на какой‑то совсем уж простой женщине, о сыне, который ей чужой («Не верю, что даже Мишулечке я дорога. Вот не верю!»), о себе и о Шляпникове…

«На днях приедет Саня. Опять начнется: „Сделай это! Найди то! Напиши для меня… и т. д.“ И потом. Меня прямо пугает мысль о физической близости. Старость, что ли? Но мне просто тяжела эта обязанность жены. Я так радуюсь своей постели, одиночеству, покою. Если бы еще эти объятия являлись завершением гаммы сердечных переживаний… Но у нас это теперь чисто супружеское, холодное, деловое. Так заканчивается день. И что досадно: мне кажется, Санька и сам часто вовсе не в настроении, но считает, что так надо!»

Когда тяжело на сердце, частенько хочется что‑нибудь сломать, уничтожить, разбить. Может, полегчает… Но просто «чего‑нибудь» Александре сейчас было мало! Хотелось весомого, грубого, зримого! Самым подходящим и достойным приложения сил объектом казался ей сейчас «весь мир насилья». Озлясь на себя, на Дяденьку, даже на бедного Ваню Драгомирова, который когда‑то заставил ее испытать «первое горе», она решительным почерком, от спешки прорывая пером бумагу, записала в дневнике: «С меньшевиками я хотела строить, но сейчас время разрушать. Дорогу большевикам! Дорогу левым! Какие уж там „реформы“, строительство и т. п. Еще надо воевать и воевать. Не строить, а разрушать приходится. Война открыла нам глаза, отрезвила нас. Я испытываю чувство громадного облегчения и радости, когда слышу от левых, от большевиков‑интернационалистов, настоящий, старый, забытый революционный язык. Язык „чистого социализма с его непримиримостью“! Надо вверх, вверх от земли. К идеалам!»

Итак, она «дала обет верности» Ленину. Затолкала подальше прежние разногласия, забыла обиду на Инессу Арманд, которая, с подачи Ильича, вдруг сделалась теоретиком в тех же самых женских вопросах, которые Александра считала своей вотчиной. Чтобы вернуть веру в себя, а заодно — еще больше укрепить доверие к себе Ленина, Александра отправилась в лекционное турне по Америке. Практически ничего не заработав (по глупости не обговорила вовремя условий турне), она тем не менее нашла издателей для ленинских опусов, которые в Европе как‑то вдруг перестали пользоваться успехом, а главное — получила необычайный заряд бодрости благодаря успеху, который имели ее лекции. Это вынуждены были подтвердить даже агенты царской полиции: «Лекции Коллонтай вызвали самый живой интерес у американской публики, среди которой преобладали русские и евреи». На гребне успеха Александра перенеслась в Европу, дала отставку Шляпникову, что было тем более просто сделать, что он рассорился с Лениным, обозвав его «чухотой», надулся, обиделся, что вождь его недооценивает, мечтал найти утешение в любви…

Но не до любви сейчас было. Надвигались СОБЫТИЯ! И Александра подумала, что природа избавила ее от всяких рабских‑бабских проблем очень своевременно. Теперь она всю себя сможет отдать только Революции!

Не тут‑то было.

Не зарекайся.

Никогда не говори никогда!

В феврале 17‑го Александра находилась в Норвегии, в прелестном пансионате Хольменколлене в горах — дописывала очередную агитку. Здесь она услышала об отречении царя. Здесь получила письмо Ленина с требованием спешно (архиспешно, само собой!) возвращаться в Россию. Здесь же узнала, для чего потребна такая архиспешка.

В благостный Хольменколлен к ней прибыли два загадочных субъекта: Яков Ганецкий и Александр Парвус. Эти деятели партии большевиков обеспечивали все ее финансовые дела. В частности, вели некоторые спекулятивные операции, контролировали работу издательства «Знание», которое основал Горький, и тому подобное. Но сейчас их задача была поистине архиважной: они привезли германские деньги, выданные Ленину на поддержку грядущей пролетарской революции. Выезд Ленина из Германии в запломбированном вагоне был уже делом решенным (компанию ему предстояло составить двум женщинам его жизни — Крупской и Арманд, а также группе наиболее приближенных к телу товарищей), а вот как переправить в Россию денежки? Сумма была поистине баснословной (по разным данным, от 70 до 150 миллионов марок!), абы кому не доверишь. Александра же Коллонтай на деле доказала, что твердо стоит на правильной марксистско‑ленинской (второе слово — главное!) позиции. Забегая вперед, следует сказать, что доверие она вполне оправдает, поэтому ее роль в совершении Октябрьского переворота окажется не менее (а где‑то даже и более!) судьбоносна, чем даже самого Владимира Ильича.

Итак, деньги она благополучно привезла. В Петербурге встретилась со Шляпниковым, в очередной раз дала ему понять, что «все кончено, меж нами связи нет!» — не до амуров, дорогой товарищ, когда надобно, натужась изо всей силы, раздувать мировой пожар… «мировой пожар в крови, Господи, благослови»…

Едва прибыв в российскую столицу, Александра была избрана в Петроградский Совет от военной организации большевиков, а спустя малое время и в исполком Совета (вместе с Каменевым, Шляпниковым, Троцким и др.). Исполком заседал непрерывно, аж дым из ноздрей валил, так что у Александры нашлось только десять минут, чтобы навестить умирающего Владимира Коллонтая, и ни единой — чтобы побывать на его похоронах. Наверное, у нее скорее отыскалось бы время навестить Дяденьку, но она просто струсила, представляя себе, что может от него услышать.

Кстати, Дяденька на похороны Владимира пришел…

Ну, а Александра встречала в это время в Финляндии Ленина, который потом немедленно помчался в Петербург и там с броневика вывалил на ошалелую толпу свои знаменитые Апрельские тезисы… Доводить до сознания масс (вернее, настойчиво вдалбливать в это сознание) вышеназванные тезисы предстояло самым проверенным товарищам, в числе которых была, понятно, и Александра. Ей это удавалось как нельзя лучше. Вот впечатление специального корреспондента парижской газеты «Журналь» в Петербурге Поля Эрио:

«На узком возвышении витийствовала женщина с острым, выразительным профилем и пронзительным голосом. Она металась из стороны в сторону по этой импровизированной сцене, безостановочно жестикулируя, то неистово прижимая руки к груди, то угрожающе разрубая воздух ладонью и завораживая внимавшую ей толпу. Она яростно клеймила врагов революции, обещая им неминуемую расплату. Этим оратором в юбке была знаменитая Коллонтай, подруга Ленина. Ее слова находились в полной гармонии с той истеричной атмосферой, которая сразу же возникала, где она только ни появлялась».

Само собой разумеется, что слово «подруга» здесь употреблено не в каком‑нибудь неприличном смысле, а как синоним нашего гордого слова «товарищ», которое нам — ей‑же‑ей! — дороже всех красивых слов.

Как уже было сказано, истеричная атмосфера, которую немедленно пробуждала к жизни Александра, пользовалась почему‑то жуткой популярностью у трудового народа, будь то рабочие, солдаты или матросы. Именно для вящего убеждения этих последних, публики ненадежной, переменчивой, как волны морские, товарищ Коллонтай и была командирована для проведения агитации на корабли Балтфлота.

Сопровождать Александру в Кронштадт и Гельсингфорс из Петрограда был назначен мичман Федор Раскольников, красавец богатырского сложения, вдобавок человек вполне начитанный, давненько уже играющий в революцию и, как «большой», даже имеющий партийную кличку — Ильин. Он мгновенно влюбился в Александру и всю дорогу пялился на нее с вожделением, лелея мечты о том мгновении, когда надо будет перебираться по трапу с причала на катер, а оттуда — на корабли. «Перенесу ее на руках!» — думал он.

Однако Федор малость оплошал, задержался с исполнением желаний. В Гельсингфорсе их встречал председатель Центробалта матрос Павел Дыбенко. Огромный, красивый, бородатый, светлоглазый, он происходил из крестьянской семьи, а потому всяческие мечтания считал пустым делом. Большая ценительница мужской красоты и злоехидная эстетка Зинаида Гиппиус описывала его так: «Рослый, с цепью на груди, похожий на содержателя бань». Оказывается, вот уже когда начали носить цепи на груди! Сбросили их с ног и, чтоб добро не пропадало, малость позолотили и обмотали ими крепкие шеи… Впрочем, Бог с ними, с цепями и шеями. На вкус и цвет, как известно… Зинаиде нравились интеллектуалы, Александре — мужланы. Suum cuique! note 2 И вообще пора вернуться на Центробалт.

Едва поздоровавшись с товарищем Коллонтай, Дыбенко подхватил ее (или правильнее сказать — его, то есть товарища?) на руки, снес в катер, и Федору оставалось только губу прикусить, потому что не стоило труда догадаться: выносить красавицу‑агитаторшу из катера и вносить на корабль будет только Дыбенко, и никто другой. То же произойдет и на обратном пути. Не замай, Федька, рук попусту не протягивай, ты мне друг, но…

Но женщина дороже.

Эту невысказанную мысль Раскольников понял и скрепил сердце свое. Особенно когда заметил, какими глазами смотрит товарищ Коллонтай на товарища Дыбенко, как прижимается своей пышной грудью, немилосердно стянутой кожанкой, к его поистине богатырской груди, как смирно лежит в его лапищах, в которых она казалась маленькой‑маленькой, будто девочка…

Вернувшись домой, делая торопливые заметки о впечатлениях этого дня (вести дневник времени архи не хватало!), Александра черкнула в блокноте: «Неужели опять?!» С того времени, как она с трагическим выражением лица записала: «Неужели все?», минуло два года.

Как выразился бы поэт, что шевельнулось в глубине души, холодной и ленивой? Досада, суетность или вновь забота юности — любовь?

Так точно, товарищи.

Это было время взлета души, ума, чувств, политической карьеры… Это был страшный, роковой, переломный 17‑й год. Александра находилась в ближайшем окружении Ленина, пользовалась грандиозным авторитетом, успех ее выступлений был просто‑таки сокрушительным, и любая попытка как‑то обуздать неистовую валькирию революции вдребезги разбивалась о реальность. Этой самой валькирией ее назвал кто‑то из иностранных журналистов. И красивое прозвище прижилось. Особенно нравилось оно солдатам и матросам, хотя большая часть из них и слова‑то такого ведать не ведали — валькирия, що це таке? Точно знали, что зовут этого товарища, женщину, — Александра Коллонтай, ну, а валькира чи балькира, — видать, работа у ей такая…

Однако «работа у ей» была не совсем такая — на Шестом съезде партии товарища Валькирию избрали аж в ЦК. Правда, заглазно: сама Александра находилась в тот момент в Выборгской женской тюрьме — по обвинению в махинациях с германскими деньгами. Однако вскоре она оттуда вышла, чтобы снова кликушествовать на митингах. И везде, постоянно наталкивалась Александра на обожающие взгляды Павла Дыбенко. Пока что наивный матрос называл прекрасную даму «товарищ Коллонтай» и мечтал об одном: когда‑нибудь закрыть ее своим телом от пули. Учитывая семнадцать лет разницы, которые между ними существовали, это было вполне естественное желание. Однако высокая духовность быстро начала сменяться натуральными плотскими желаниями, потому что товарищ Коллонтай, почуяв, что она не только сама влюблена, но и любима, начала стремительно хорошеть, а годы ее словно бы пошли отматываться назад. Вскоре она изречет достаточно сакраментальную фразу, до безумия правдивую и точную: «Мы молоды, пока нас любят!» Следовало бы добавить: «И пока любим мы!»

Ей казалось, что такого мужчины еще не было в ее жизни. А уж он совершенно точно знал, что такой женщины в его жизни — не было!

Вообще что особенного и было‑то в жизни этого малограмотного крестьянского сына из украинской деревни? Землю пахал, коней пас, сено косил, девок портил, да вдруг припала к нему жажда обучиться грамоте. Но было ему тогда уже годков семнадцать, не в школу же с малолетками идти… Да и где она, та школа? Поп сельский, человек добрый, сказал: «А что б тебе, Пашка, не учиться у моей дочери? Все равно девка от безделья мается. Платить нечем? А ты мне гусей паси…»

Не ведал бедный поп, что творил…

И стал Пашка ходить к поповне. Учительница была старше ученика тремя годами, считала его недоумком‑переростком, черной костью и сначала очень задирала нос, встречала ученика с презрительно поджатыми губками. Потом слегка подобрела. Во‑первых, он так хотел учиться! Во‑вторых, он так хотел поповну! И очень старался этого не показывать, да вот беда: Пашка рос слишком быстро, портки вечно были ему узковаты, а рубашка коротковата. Очень трудно не заметить того, что так и бьет по глазам.

Не то чтобы она была так уж хороша собой, эта поповна… Но какая девушка не красавица в двадцать лет? К тому же Павла уже тогда тянуло (и всегда будет тянуть) к женщинам необыкновенным, к тем, кто превосходит его умом, образованностью, воспитанием. Не терпел соперников среди мужчин, а вот перед женщинами охотно преклонялся.

Ну и допреклонялся перед поповной…

Конечно, все, что произошло, осталось между ними. Вернее, то, что происходило, потому что длилось это несколько месяцев. И если поп недоумевал, с чего вдруг дочка ревела белугою, когда Пашку Дыбенко забрали в действующую армию, то решил, что жалко ей расставаться с хорошим учеником.

И что тут скажешь, все верно: жалко поповне было расставаться с таким хорошим учеником!

Между прочим, им еще суждено будет встретиться, но…

Но об этом позже.

То, что Павел Дыбенко, красный революционный матрос, председатель Центробалта, влюбился с первого взгляда в Александру Коллонтай, совершенно неудивительно. В нее все влюблялись с первого взгляда или не влюблялись вовсе. Опять же, повторимся: она находилась в расцвете своей красоты. Как выразился однажды Иван Сергеевич Тургенев: русских девушек страдания и переживания облагораживают. Поскольку страданий и переживаний в то время было несчетное количество, нет ничего странного, что Александра хорошела на глазах. И вскоре Павел Дыбенко принялся засыпать ее любовными письмами, пусть и невыносимо безграмотными, однако написанными довольно высоким штилем (видимо, поповна‑учителка любила романы. — А.Е.) и напоенными той неотразимой пылкостью, которая для женщины важнее всей грамотности на свете:

«Милая, дорогая Шурочка! Как бы мне хотелось видеть тебя в эти минуты увидеть твои милые очи упаст на груд твою и хотя бы одну минуту жить только‑только тобой. Но в эти минуты я лишен своего духовного счастья. В эти минуты я не могу сказать тебе ни единого слова. в эти минуты я не могу услышат звук твоего любимого голоса. О! как я одинок в эти минуты. Шура, милая, ты может быть получиш это письмо тогда, когда не будет меня я прошу тебя одно напиши и не забуд мою маму и успокой ее. Шура, я иду умират за свободу угнетенных. Вперед, к свободе! Прощай, милый мой Ангел! Вечно с тобой Павел».

К ошибкам в русском языке Александра вскоре привыкла и даже находила в них свою прелесть. Куда важнее было, что их с Павлом объединяет ДЕЛО, что он не намерен ставить буйную валькирию к плите или корыту, что он безоговорочно признает ее интеллектуальное и духовное превосходство над собой, а главное, что она для него — самая красивая, самая желанная из всех женщин в мире. Подвиньтесь, девушки! И вообще, идите вы все… на Центробалт!

И Господи Боже, какой это был мужик! Никто из прежних любовников Александры не мог сравниться с ним даже отдаленно. Наконец‑то, ну наконец‑то она встретила того, кто был воистину для нее создан!

Павел, впрочем, был убежден, что это она создана для него, но сие уже детали.

Запись из дневника:

«Где мой Павел?.. Как я люблю в нем сочетание крепкой воли и беспощадности, заставляющее видеть в нем „жестокого, страшного Дыбенко“, и страстно трепещущей нежности — это то, что я так в нем полюбила. Это то, что заставило меня без единой минуты колебания сказать себе: да, я хочу быть женой Павлуши… Много вероятия, что именно с Павлушей осуществима та высшая гармония — сочетание свободы и страстной любовной близости, которое дает двойную устойчивость и силу для борьбы. Павлуша вернул мне утраченную веру в то, что есть разница между мужской похотью и любовью. В нем, в его отношении, в его страстно нежной ласке нет ни одного ранящего, оскорбляющего женщину штриха. Похоть — зверь, благоговейная страсть — нежность.

Это человек, у которого преобладает не интеллект, а душа. Сердце, воля, энергия. Я верю в Павлушу и его звезду. Он — Орел».

Правда, испытывать сладость любовных объятий Орла Александре было ужасно некогда. Как‑то незаметно навалилось 25 октября 1917 года, когда несколько испуганные собственной смелостью, решительно не знающие, что делать дальше, большевики взяли власть у растерянного Временного правительства. Когда Ленин озвучил мысль Наполеона: «Главное — в драку ввязаться, а там посмотрим!» — и старая добрая Россия полетела вверх пятами…

Впрочем, оговоримся сразу. Если кто и был в той ситуации испуган, то это интеллигентские хлюпики вроде Зиновьева и Каменева. Товарищ же Коллонтай сомнений не ведала. За что и была удостоена министерского портфеля — стала наркомом государственного призрения. Одновременно с ней в большевистском правительстве оказались два ее любовника — нынешний и отставной. Кстати, Шляпников вообще был единственным рабочим в рабоче‑крестьянском правительстве и единственным сторонником многопартийности (но был задавлен массой сторонников исключительно большевистского правительства).

Пока Шляпников дискутировал с новорожденным Совнаркомом, Дыбенко по личному указанию Ленина изымал в бывшем Министерстве юстиции все документы, касающиеся контактов Ильича и его ближайших соратников с германским военным командованием, финансовые документы, подтверждающие получение немецких миллионов, — то есть сведения, с риском для жизни добытые русскими шпионами в Германии.

Ну а Валькирия в это время, грохоча крылами, с делом и без дела пуляя в воздух из «маузера», так, что досужим наблюдателям могло бы показаться, будто «ветреная Геба, кормя Зевесова орла, громокипящий кубок с неба, смеясь, на землю пролила», брала штурмом Александро‑Невскую лавру, где было решено, выплеснув в канаву опиум для народа, устроить Дом инвалидов. Вот только досужих наблюдателей в то время не сыскалось: боялись нос на улицу высунуть.

Натурально, ошметки старого режима начали возмущаться этим дьяволобесием и, используя свои старорежимные методы, предали комиссаршу анафеме со всех амвонов. Вечером в Совнаркоме была распита огромная бутыль самогонки, которую принес по этому случаю товарищ Дыбенко своей даме сердца (вот так — самогонку, а не букет душистых роз, и не тюльпаны, и не лилии). Впрочем, где было взять букет душистых роз в октябре 17‑го года?

С одной стороны, возмущение Отцев церкви было Александре глубоко безразлично. С другой — она была дама мстительная…

Ответ ее на анафему не замедлил явиться.

Видимо, вопросы брака и семьи подлежали юрисдикции департамента, возглавляемого Александрой, потому что первым узаконением, внесенным комиссаром Коллонтай на утверждение Совнаркома, был декрет о гражданском браке, который отныне заменял собой брак церковный, а также о равенстве супругов и признании равенства внебрачных детей с теми, кои родились в браке. Декрет был утвержден единогласно, так же, как и второй: о разводе. Отныне брак мог считаться расторгнутым по первому же требованию одного из супругов. А внизу подпись комиссарши Коллонтай.

А вот получите, святые отцы, гранату!

Вот так они и проистекали, первые шаги молодой Советской республики…

Конечно, рождение нового государства — дело хлопотное. И Дыбенко, и его возлюбленная были заняты день и ночь государственными делами. Чаще всего — в разных географических точках. Однако их отношения стали главным предметом сплетен новой советской элиты, и эта тема лидировала по популярности среди других: очередного раскола в Совнаркоме по поводу свободы слова и печати, отступничества Шляпникова, Рыкова, Милютина, Ногина и некоторых других, подавших в отставку, потому что «Совнарком вступил на путь политического террора».

Кстати, Шляпников вскоре в Совнарком вернулся.

Кажется, единственным, кто еще не участвовал в обсуждении романа Александры и Павла Дыбенко, был простодушный Федор Раскольников, который продолжал платонически вздыхать по обворожительной комиссарше. Однако, чтобы сразу исключить все и всяческие недомолвки, Дыбенко (по собственной ли инициативе, по просьбе ли Александры) проинформировал его о создавшейся ситуации, на что Федор ответил печальным письмом, смысл которого сводился в принципе к следующему: «Я боготворю вас, но раз вы и Дыбенко любите друг друга, то я, как третий лишний и ненужный, должен уйти».

Любовь бушевала точно так же пламенно, как и пресловутый мировой пожар.

А если без ерничества… В самом деле, это была великая любовь двух поистине великих личностей: безумной красавицы‑валькирии и одушевленного пулемета «Максим». Каждый любит, как умеет, и они любили, изредка встречаясь на разных фронтах и в разных столицах, беспрестанно переписываясь и осыпая друг друга несчетным количеством разных по качеству, так сказать, ласковых имен.

Она — ему:

«Мой любимый, мой милый, милый собственный муж! Не хватает мне твоих милых сладких губ, твоих любимых ласк, всего моего Павлуши, все думы о тебе, о твоей большой работе. Милый, иногда мне кажется, что в эти знаменательные дни, пожалуй, лучше бы, если бы ты был ближе к центру… Когда человек на глазах, ему дают ответственные дела, ставят на ответственный пост. Я все еще как‑то не верю, что мы далеко друг от друга, так живо ощущение твоей близости. Мы с тобой одно, одно неразрывное целое. В тебя, в твои силы я верю, я знаю, что ты справишься с крупными задачами, которые стоят перед тобою во флоте, но знаю также, мой нежно любимый, что будут часы, когда тебе будет не хватать твоего маленького коллонтая. А большой, пожалуй, даже чаще будет нужен тебе. Нужна очень интересная агитационная работа — думаю, как бы помочь тебе в этом?.. Мой милый, милый Павлуша, чувствуешь ли, как мои мысли летят к тебе? Ласки вьются волною вокруг тебя и хотят проникнуть в твое сердечко. Как хотелось бы обхватить обеими руками тебя за шею, вся‑вся прижаться к тебе, приласкать твою милую голову, найти губами губы твои и услышать твои милые ласковые слова, в ответ на которые так сладостно вздрагивает и сладко замирает сердце. Милый! Любимый! Твой голубь так страстно хочет скорее, скорее прилететь в твои милые объятья!..»

Он — ей:

«Дорогой мой голуб, милый мой мальчугашка, я совершенно преобразился, я чувствую, как во мне с каждой минутой растет буря, растет сила!.. Шура, голуб милый нежный любимый несколько слов пишу тебе под звуки боя… Я потерял в бою почти весь командный состав. Жажду видеть моего мальчугашку и сжат его в своих объятиях. Невообразимая тоска охватила меня. Кипит работа. Но все это тоска кроме моего мальчугашки. Ты единственное достойное существо, тобою наполнены все мои фибры…»

Это довольно мило и даже местами трогательно, особливо про фибры, хотя и несколько пошловато. Только вот в чем штука: их нежно тянущиеся друг к другу руки (или все же крылья, раз уж пошел такой птичий рынок: орел, голубь?..) были в крови невинных, а потому отношения Дыбенко — Коллонтай умиления ни у кого не вызывали, скорее наоборот. И нечего удивляться тому, в каком контексте упомянута Александра в одном из писем, которые граждане новой России слали на имя своего вождя. Среди них на диво мало было пылких восторженных излияний в любви и всемерной поддержке курса правительства.

И еще дополнение к теме: когда о безумной любви Александры и Дыбенко стало известно на флоте, застрелился морской офицер по имени Михаил Буковский. Он знал Александру с детства, был некогда в нее влюблен, образ ее был для него символом всего самого прекрасного в жизни, дорогим, почти святым воспоминанием. Услышав, что прекрасная дама из его снов, потомственная дворянка, дочь генерала, сошлась с красным матросом, хамом, мужиком, Буковский не выдержал — с его точки зрения, то было последней каплей в чаше позора, отмеренного России.

— Этого еще не хватало… — пожала плечами Александра, когда до нее дошло известие о самоубийстве офицера.

Он был третьим из тех, кто из‑за нее решил покончить счеты с жизнью… Но это был их выбор, они — Иван Драгомиров, Виктор Острогорский, Михаил Буковский — добровольно решились умереть. А скольких отправила на тот свет Александра и иже с ней против их воли, против вообще всякой жалости и человечности!

Кровь и в самом деле пьянит. И если в октябре 17‑го Александра была в числе тех, кто голосовал за отмену смертной казни в новой Советской республике (вот какой декрет был первым, а вовсе не о земле и мире, но беда в том, что его приняли в отсутствие Ленина, который как раз в то время размышлял о мире и земле, так что по возвращении в кулуары Ильич немедленно потребовал отмены «такого проявления мягкотелости», что и было сделано, — мягкотелый декрет не просуществовал и суток), — то буквально спустя месяц Александра уже твердо стояла на ленинских позициях «пулей погуще по оробелым, в гущу бегущим грянь, „парабеллум“!» и только презрительным пожатием плеч отметала все и всяческие просьбы о помиловании, направленные к ней. Вообще она научилась очень высоко ценить свою власть и не стеснялась потрясать этим самым «парабеллумом» (а может, «маузером», но это детали), надо или не надо. К примеру, следуя на пароходике в Швецию — будить там задремавшие массы, которые что‑то не спешили примыкать к братской России и устраивать у себя кровавую баню, аналогичную русской (командировка, к счастью для Швеции, провалится), — Александра с возмущением записывала в дневнике:

«Ночуем во льдах. Я требую свежие простыни. Капитан Захаров явно не наш, хоть и расшаркивается: „Завтра Стокгольм, там будут и простыни. А сейчас обойдетесь“. Пришлось перейти на другой язык: „Я народный комиссар Коллонтай. Именем революции требую выполнить мои распоряжения!“ Простыни принесли…»

Какой дивный эвфемизм: «Я перехожу на другой язык». Не на этот ли: «Тише, ораторы, ваше слово, товарищ „маузер“»? Или все же «парабеллум»?

А вот кстати о таком пережитке прошлого, как чистые простыни и воплощенный в них комфорт… Эти самые пережитки оживали, хоть тресни, в душе народного комиссара все чаще!

Она, как девочка, радовалась удобному вагону и обильной еде, когда выезжала на какой‑нибудь фронт в командирском вагоне декламировать свои агитки. Она не устояла от искушения, узнав о реквизировании вещей знаменитой балерины Кшесинской, бывшей любовницы последнего русского государя, выбрать из груды дорогого барахла горностаевое манто и порою надевать его вместо пропотевшей и надоевшей кожанки.

Кстати, Матильда Кшесинская в воспоминаниях так отозвалась о своей единственной встрече с Александрой: «Я однажды рискнула поехать в Таврический дворец хлопотать об освобождении моего дома от захватчиков… Помню здесь и Коллонтай сидящей на высоком табурете с папироской в зубах и чашкой в руке, закинув высоко ногу на ногу…» Но это так, к слову…

Неожиданно выпавший летом 18‑го года трехнедельный отпуск Александра решила провести не где‑нибудь, а в Царском Селе. И не в домике, скажем, привратника — для себя товарищ Коллонтай выбрала… покои Екатерины Великой. И потом она запишет:

«Я и не знала, что Царское Село так полно красоты и поэзии. Дворец Екатерины, ее личные комнаты и покои императора Александра I — это же чудо красоты и изящества! А парк! Царское вполне может соперничать с Версалем и затмевает Потсдам. Мне все мерещится молодой Пушкин в тенистых аллеях парка…»

Какое счастье, что дворец был сразу отнесен к числу охраняемых государством строений (дача для привилегированных комиссаров!) и его не постигла, скажем, судьба того же особняка Матильды Кшесинской, которая позднее вспоминала: «Когда я вошла в свой дом, то меня сразу обуял ужас, во что его успели превратить… Чудный ковер, специально мною заказанный в Париже, был весь залит чернилами, вся мебель была вынесена в нижний этаж, из чудного шкапа была вырвана с петлями дверь, все полки вынуты, и там стояли ружья, я поспешила выйти, слишком тяжело было смотреть на это варварство. В моей уборной ванна‑бассейн была наполнена окурками… Внизу, в зале, была картина не менее отвратительная…» В общем‑то, это еще ничего, мемуары русских изгнанников переполнены куда более «живенькими» описаниями разрушений мира насилья до основанья…

Ну а что же затем? Как в планетарном, так в личном масштабе?

В планетарном был красный террор, о котором Горький выразился следующим образом: «Дни безумия, ужаса, победы глупости и вульгарности», и даже закаленная в кровопролитиях Александра Коллонтай записала в дневнике не без уныния: «Стреляют всех походя, и правых, и виноватых. Конца жертвам революции пока не видно».

В личном — те же грабли… Орел осмелился считать голубя «карманной женой, — возмущалась Александра, — забыть, что у меня есть свое громкое имя, что я — Коллонтай!».

Слух об их ссоре прошел по всей Руси великой (ну да, титаны скандалят), а поскольку одновременно у Дыбенко случился конфликт не на жизнь, а на смерть с Николаем Крыленко, членом Чрезвычайной следственной коллегии при ЦИК, то язвительнейшая Зинаида Гиппиус облекла происходящее в такие строки: «Дыбенко пошел на Крыленку, Крыленко на Дыбенку, друг друга арестовывают, и Коллонтайка, отставная Дыбенкина жена, здесь путается…»

Нет, пока еще Александра не была отставной женой, но свое право на самоопределение вплоть до отделения отстаивала с истовостью невероятной. Никогда еще ее борьба за женское равноправие не достигала такого накала! И счеты к Дыбенко приходилось оплачивать всему трудовому народу. Были приняты один за другим законы о семье и браке, о школе, по поводу чего в дневнике Александры появилась восторженная запись: «Брак революционизирован! Семья перестала быть необходимой. Она не нужна государству, ибо постоянно отвлекает женщин от полезного обществу труда, не нужна и членам семьи, поскольку воспитание детей постепенно берет на себя государство».

И апогеем этой борьбы за уничтож комакоЀ��го государст(ца между проч�ла таново�! Се��ся счошФи п�о п� Эй АнЂемле, так чще Александѵх похеще �ла про��тигась очезма н��нательнѰ повтилет�!)� — ста�на��кир« — с��ома�пов��ел».

�. Поскольбя товарищ Коллонўна, к�ление уло извес�,�ре привыкн�� тали л�ка, р� �рекрасно, к сл��кн�кои резноге Оуда��ив вооб�тако�губѾда��ее бы�ом оЂы одак ра�� пис», и�ку �, ско�ся �,�ла в с�� в однго общеѺст�руд�й л��втипуть п��вавѽо потр��адосѴа будео так жл проѲую, као внчитє с��оа�пов��м�И что тма начил�!�ет Ѓрмом АлексанклЋ�� стилось

ПравлятѼся: ннд�кое�етел не Ѐазу сущестам бунящегЏ: ннд�кв�ло низу ��вфе��бли��, то было познно� то���на��кирня сра�рестажь п�а по популяѲшей и нач�же, п� всевест�просущесивлятьил нЀ�нта��рак��ила

Кс� в нев вообщу в�о приня�а, каио прроѳон б� к ценика �ь иЃ�шиедо�т в �ай с��нула по� если�о�! ��, т�ымиак р��елый пр�й мин�т не �ву т��ратЭто добуди�ердо п��иванЌю нм „же��рженнѸе м�и в н�т �из��шенЂеллЀатЭѷу сущесетЗ�мина�»�ся в пр��, идобиль� �аспо��ни� и устра� есдии иѸнѸсь

ЛюбоМы: оче�и ду��до ине б�: оче�и д�,��на��кирнє с��ома�пов�,�сь пски ��оди�у отношенЂь п���»�ья…

�ь фр� бы� и даие Лен�! �: «Симого � дв�,�то Ќ сбель есь ��спита��еромо, вопњс� Ђь пнта� чеоре� др�ль ��ку од�й лю�,�ыл для нег�осущество� оЂы кина женѰйк�ы киая любони ″а нурѐ�карм��(ѝю на��льд фрресѺарт� Со� не быжл проѳде�жл проѵще �и с� точна ее л� самая женѰЌко‑това�,�не Ѿ кото��ры Ил�,� (а можиями � ты бы�ждѾ р� ввязатьс��кн�� т�! ��, шел��а н�ии Ќ ф�ь о св��из�опартив��иа повтилет�)�ет, и�лая, унко прихо�

Воѵ дволитичес�дя, и п��литичес�д��агобильнои розмущадност�о пр�Ќ сб��ляе��, и Коллонта� ней� сл�ий ары Ильам зодуш� это м, шК�тисоѦ�шме�н�сь�>Вем эт�на��к� он�нє с��ома�пов�ия!�е м» (а мол� рски лобетилЁт�о�ни��ки лобетил�! >

Конеч�таж года �ам удЂ�руд�й л��втушенас, но ѹстн�нфо��дельнда человии пѽ�нфо��дел�б Ѓше слитиѻм тѵрет на умкв�им г��есь�е буд�внчи �ь л�, мтом��го не ��, л� весь�ою на����адосѸ дост��адосѲ ее борсле Ѽая женѲек, у коѱимыѵ лич��ии роков пер�о детаеѰна �пролЂа� не

Не�

НЂо, э�. МнЏ каже�ия, Ѻ револю��тая…

��евестго � дв�,�ии рокна и Дыбенко ст� Сучил�й, иногло АлександѶл проѵщела в�го �ь ��н� те�т так � тали�нала, чѾй постилоѽ�ила пр, пШвеѰла, чѾй �их в� был�, оговазать ѽнам встѼерть��очи�не бр… � и у�а и дажв н�ѹ,т о граждан��мы

Правле, это б� по пер��ой советсыне б�же � сочета�,�ты и ��ероо в своай зап��с� оуя нолЋ�� саже��сь

Правлят�ая, соят перЏл соисьи. М св� ед�о иуя сво�, сундрѾ перв� о граждан��ком брером�о Росс

«Я�й ПаЌно решело такм встѼерла на тоу сл�ѹ,т И ес, Ѻ револья, я катКип� и п��тож к� мои�го вме��ки обоЃжимле��гроро�о граждансыне б�же � сочетанко стаей единствегим завенны� н�нфо��делупосѱ�. Были просками� он не намеозвала�олл�й блачиваѽе м��му отношеире, �ис��окуме�ы и Пав(. И есмк бы тож м�илсp>Это�цы последнено �х п�ь�е бскоо вме�)ы и поколеесма мен����тоЍто быд��агобиЂорый звес�„Я наронных комиссаѾра».

иногло известие в том, ч� к ДыбенЁь и Коллонт«ла рас��азалера»� то ес�тине � начилЁтыжл проѳде�жл проѵѾ заставиуя свай запнии �ж г нее�ле�к стлюц(ия о�, и�к�ки взило� в этЋ п��тож к),�ее дошЂо�Ѹе Ленинф�ь � и нач�ж��меокаЌютсѵ�вазных, а поѺий выразилда в �ом, смстье, чим сам�о, стрерв��ю заказениЋл дл�пр, небрачнѴа будЁлу охтож ко�з суп��ичес�да� чежности ы, хо�ндѸн в�лученго гота. и), наже оуди�е� доеннло Александал �ба том крамент�т так оно с П�в ��«ла рас��азалер�оуя но прек��ешилЁ�ние с��нь � Паритк�а са��ко сталЌ интере�:с��кн��т ну��т, и � рас� осжала �а� чежнлосѴ�ив���, до отиальло вив��иду м� пр�?ще!

<� оказ��лЁ� рас� осжгов. о�аеѹ Паная…

ят на�ретвег�полюб�ы и Павом ‾ таи, как тѵрЋй люлоло �ы пое��на женѰй�ло послед��� и любо� (�»� то ес��о Александра быЃ�ш��бождала, ч, и эая любо�емуо не послпуире, нм буня� бы поможла, ч, и � мы дален�рые �!)�етна ��, прибель�де, Конечн�й с том, ч� и � �ы и Павей н�которо вме��не по�ий, �е новом револю�.и��, то�ерла рх пднол�им�аресро вме��не по�иднеей любовЀ… (а мобимый любов�!�к), �p>Какят пе�а н�иЂвоео быву трзнм»?

С одн �ь � в ной —,�зма н���,�ой подде��вовно переольн�ры�скольке к �!к�а са��ло ужаѼике� са��� и о� од�: �ичт� и), вызыЇто,г к дрѱан�ь гообщЦ >

и�ей уль��то Ѓ�ля неый любоо�����сѺаыр�я!к��плоѱ�еныу пр��, моа�тоз�,�ай �е ннском, ч�билиыслЏ рас� какЦии� � и у�а и даЂь гоонско и тольн�кяѼ вовб�еном гол�е�ыса��р�лЁ�нео так ию �и б�— мя� неѷ��ю звет на Ковые слнья…

��х: оч��p>С одн �ь ет сопер� бы показилло Александ�о, стрнеѷ��ю з� �ь ��н��д�о� сразѸ � ревообранала, чѾм пис� записае���ой ��омственнть декѸсса�ь и

Она�ли��Ѽи� �и �ор отв��Ѽи� �и �зѹ Пвест�ы, пре��ойное существ��мпе� �азмарк и э�я, с�то я, которве оказала� к тенноо�лы��а� н�!».

<� сам���� мадоѵрв��л дке Александто б� з�омн��ся, что все ции ��итгоне ��оч�(а моб�,��(а моб�,�г�аго� на�(а мо� еще,�сь�е буня� би пр� подлип���вым,� ещй.а… о св��ей �

Кстобиль� �� какртеб� вокорженнло из��асныу ман��кбы п��аконенесь��внар��� и любо� � и Па�,�ми Александра��вии став��да, �— дѰч�ж��а�� пя, ра�, — зЂво� оЂ�ич ках. Однана жил�й, и�ья, рео т�по��, одп�оминней в �, — шевЁоблиб�нфоох�:�ы�луй�� и в�,�му не зЂвоше�! Memento mori! >

Вты оди рео ѽскиѸ�беЁнов, по�и у коѱимѵ�нои ес�тиак хотелЇко. Їто‑ак рло АлександѶл Пришло�о� � точ�и, отстичать с крас�ах и пуѵлам��кнуыл дЉу бчестОн быи тольЂы од… ‰ парох��тым Дич ��авр��аврероо��нфовое �ву ��но м�ое се��ебя�����сболпри��зни докумделам�е что‑Ѹи п�в, п����ни�о, стмуѾ�ся �,�от захЀотгу воспибе� с кра� теождезак��дрѾ перв� с делЀа нас��ляое �в�ицно м�ое се��елето тЁе жго у� по�л�рел�м ��ьил ал Алексанния: ¸сс��: их�ми троваю�е ��очЂо еѾра».

� оЂѽ�ае�чег�люло бог��стОн �а�ту!

��ст� бйся ситуенЂь ��коѵснял�:Я�й ПаЌих�ми тр� бы�¸сс��:�ер��ля неѱ�. Быне ��оѰту!

�о Александѷ�етравиЋу м��ла, ч,неразривае�лыѲ г��ес�но хочно ѹс�а мслЇк��но о��тѷу ��� хот� на�ретвоакяѼ писись�б милѾм голие на�лей ву, �о тво ла!.. Шур� при��р� при��р�ы дороной� нежнѓй голу��ой милицуи �д�ала ���Ѹл����уреей в ��ов пишу те�х, и ��ишя свои�а, ривадам. Мн�. Ник� на дру� его не ну�, на другЂо у мен

дах.ллуреако, чтобе в �г о очасы, когЂо у ме� А бол��н

нии моеГь голѝе�

�ом, смс��го в жизн� и у�а�о меня сњип� и в��уя нкм вўна�л� своег�емер��дн��� нежно Ѕодя�мы о Ѱда

Этл вся мены единственно у��нес��еб�ны единственная �е дЂся…»

�е в ээто �нар�Я�й ПаЌ�>И еще ��ног�ышдился�й любЏѼ пиствегак ‵ со всых фроуго�не уенно, когда ��, ри� оЂѺ�ыр�я по п��авлятѰм�И �ы�ждѾ раллзатѵ коес��еке Алексанаря, ��роваЂ не У� с �й мЇем, гЏ сввоваз в то вром?.. ��ов, п� смо�,�ак льку нѲ�н�. е, этй б�о у менКакоа друг�ь�ь гозык�о пЅватчечами Александто бями ��ых ��к���м Ѵ… ��ст�к�а �и вѶет� гро�, и�тобЁых ��к���м�усскоЁа правительссти�о у� ��р� павш��ы���казлупос�, с�ой р�Ђѽ���умдд�о� сра� и несколски�ежнл��ованнѳѾ рмеет,��общЃ нѲ�ит че�на гбимый, моло�,�ер по имен�! Цаит�.�та�� пр�в!) и еЁк Александт�, когму не �ѵ коана�ие не�ля неѱ�. Бнно���о�н��ощенны во�м ��е�чеит чаннѳѰ г� й, —�ли�оѵѾ засдилоѲе с ��бъ�,�, и�куоѵще� и на����дн��ону��об�оѲую, к� и�лЋ�� сѴилѷ�тм��вати�енее�� и в��ке� ва�х и пѽого застреа� е�)�а».

�И �ы�ж,��об� А бол��з с� пратить любоа�, �� вс�ѹ�вятые отношение с Александ�,Я�й ПаЌ�р�Ќ с��на ж�х и �аро��тьѸак р���, бы покнлосе одру� ЕкаѱоЋк�о о�м ��треть ды дорог�,�ей знаменикого г� для � мте�ции ��юбоатоэ�я, с�т�ру‰�вии � мтном, то�нЈ�на�ие в�ет силыѾ смотрвую, кП�уга� би пр�ои ре�ть,п�ива� к дрѱан�й комиссЁтвѽ �ь ей к��ив � положла, �ак бы � сказат�т так � �х, емы дорго�о АлександѶ�тые ��твеѽала, чѾй ��� Со� е�общѵ писоно � пр�,�то и п, радовала�остоѱщест� и �их: очеред��ся молодет сопер�щй.а».

��я,,�ие не��оегл прибе�дд��я �е дЂитту!

�о Александѱи ппо� е� кП�� ПаоѲе��, зд��од��иход��оу сд�,��ь, что��я�мы а ��кѿ�лзазѹ Пзвала��я любони с кр� то���ч�(а моонтла:с кр� то���й�� и�гастиа, к�ле��Ђво� о�я� би ��ть ѽнми Александри, п�и п��исы�й в зѵчао�чн�уш� Ѹзост�в то ар�Я�к бы �о гон�уш� Ѱчиваѽе�. А ёак рЀа не бнн�а гл�ы и Пався иня� и любо� ���ой ж��ва! И есв � и да�ыми здде��во�‑вс�ег�е��ене��кЋми здде��во�‑в� и пѽ�!)�Ќ, чти дв� ��о�е б, ктг�мирал Џ «ме�Ѿ�о�бя товаѷѵчаи р�асшт��ом��ѽе м� то вреЍ�есто п�д � начо�губѰ�зѲому �е Ѿ �� и п,�иат���т �из��атеѾлвк� �лья долж�, осо�, и�ѷазѹ закомя своебв жи И�дк гоо�). — Александр�риходалЀ� дѽее���й р�Ђ�Кадетств��вые слишЇто‑Ѵя сов��енѳ чти дноше� ка�ов, по�ис� оствег�не��онтай оддер��но, когой ПаЌом вернуние узя но�вол��ер�ь уд��р, ���аст� н�ѹ�(а � в эѿ�олорезрителово, това�и!)�е��нин�й встЀот�воего ��о�и�о д�, о оснЂак скинаии.

�а межн�ѵчали в�поко��знн���о� ��во�ние�аждм?..ак ��од��, п� выни.е�ыса��вуеѾ сдабыть, чѽо хоуано, �. Мне вое ра�.ту!

����ье, чио слуѸшлосѾ� в т�ак � ѻ�авб�: оче��но � неы

�оему тру��ра решилось ��ряса�у, в ��шмес� кь�е бун��ро � мем�в ��сь�й ПаЌЂо��е сѴри,�цы⾁твен���, п про��ернун п�в, п�е решки�о Ѐод�о у мем�итеискн��сь ��нес��ем�о котом�ые тапе р�т?…» �ем�и�л пр�.�ан ��аже�о кот�ебя когму б �ы пешилось�оѸ�те�и ре� саЈлосѾ�ы

� уеумкый те� ча��ни�. Услыбыла заст�.�ой ПаЌ�одл��шел к пламеикбы ���, п Ёых � � пишу ��далму т��оска к��ам�й ПаЌЂо�Ќ�>И е�е���.и… ��оЍњ�екрасноЗй знам�ж��ме��цио��� и в��ет, и ��ке про��ой � ��ть серота� начилажь п�и�мле� тльные Ђой борьбы �воена жил�ода �Ћ⾁��бы �воеич ��опартенный п�те у��

¸ �д�авиЂл вѴы п���, и�к�их об��коне��Ѳе с�па�й ко��ожл��¸сѴовалас�— пратиый п�те у�ы и Пав(.�к оЂ�ение уне зн��� А бол�, кот�е�— дѰч�,�сь�А бол��Ђо мена са�)�ст. л по в��, и водало Ѱда��сколько поздн�нине знала, чѲ на т�из��арищ�с кр� то���й�� и�га�ия!�Ѿ застав� �х, еи в�ь эряс� ���ищ��у, и�нЂеу, и�Џ: нЁь⑾слпилый Па�!ой. Онаии во� о�яоеб�оволя�мы а ��жико� «Когд�ие�ыезжаве с�па�й �.ту!

��� А бол��н

���раЀихода� и Па�.�оа�нена оказалане менеь ��н��ско� в��, � и начнеь ��начилам�й ПаЌ засЌЂо��е с� нол�апривлятст�в Ѻк во мв � а, был катКтре�иями � взд��зри�е дах. я чуврадовЂом, ч� и�, и в�>ниЃ мез�алв�рной п�те у�ы�ом, что ела застѺий в�ра ич ��парохо����тѼ�агобиЂебу� в �Ђо у ��н�ѵчора».

��p>Каеде, КонечР— вЁа���ие в колько �й в р� поварствже ччтЁ�, рад� го�й, �ь ��Ѷдала, чтоба застѺий в�ра у� в �Ђ�к�ы кольБ⾁��ть��оыйт�ря, раѾненповарств���о�нко �й �

К��нско а пото�е, чи�аѾнила межак революциас�ах�з суп��ѵчаи�иео�нил�й��етео вместо�еѰм�И �ы�жке ни�лятьо�лиее не�би нес��овечно�, об осво�и�лятьо�п� и ��ейти�наѾлитичес�д— ше�й � ��посѾ>Вем эчеит челоайка, моегЏ молодой лю�,�ск Александра решим уоехн �ь �?..ак ��оты и ��авей бы п��аЈки� дет� �Ђ��ы�скольЇ�, кто�ооб��обномз в то вречь генетельнть декѸс� в��,��о. �опар�. >

Конеч�бя кого�ужн��ы, пр�а мо� � ес�ти самвЂом, ч�рохмерла ры п��аЈки��х, �,�би нес��ове�,��ерЂи ����асвр��ав��� м����уя �а� чежнлоть и расшаркаЈл�, с ней �� с де��го еще ми ���ие н�ств��в�мо�,��т, и ��да будно это�даб� о оснЂ���о�оснала, чтоЁлу охтмерна жилло Ѵа�ыие с����ей � жн��ато� так чѻ�, М� но бема нач�.ту!

�о Александѱ�, вопњ��тилоѽ�ида Гакр��литичичнут равўнабы г охтм��од��ением�й ПаЌке с нон не �м г�

НЂо, э�ас� ечн��сь пс��

К��реннон���ой ����а�!�⑾с�ис� оѰннѻа пр, ��алу� оуя ноо слуѸ��оа�т�о кож ко�м Чрезвычерв�� но�воЄоохльнымые сром��аг�е�ле��дь, посЂѷу ��� хот� н�: очерльнть любоакяй ����ЂнѸсь�е с���прего вме����й с ��днгле п� иняиЃ мкЦии��ья,��. Никогго не�арихо� <��шу тЂиа, кк�на женѰ��дь,�о� в��оБ�, эта болна высо� �,�ба болие н� п�те �о Ѐод��об�ть ннѳѰ гзуба�в�еь сер��о� «Когд�Ѐ� и���ат�шу тЂи��сл� не д� м��ляе��алЏ…»

Не�о �,�ли в�поко��з�: �ост� бй� и � �е уйн былеи��сл� не д� м��ляе��ной —�� не быжл проѻие н� п� м��ляиЂл в� и Пав� к Дыбееет,����изл Пришло��а ��, влят�аѵем эт� я катетеВ планетарнеѷ��ю кож �нЂ�о ценЏтьил В�ака�>К��р�и� д�е ака��чес�к), �p>� �тозв��бяс кр� Ѿ��тьѸ� и�г�у»ок), ��охмерже с н�пиужн�ее ºнуы�окоид�, �ост� бй �е уе�кый �ѷ�еѴби нес��овЀи��з�ем� члеЁсии�и�а, рЂьо�п�� уло � читту!

�о Александ�т� и),�� прзжало�вавѽа жилѱ�ѥ�ав����ецден(�рес� ум�м��аг�е�л�Ѹ до�н

н�ле��ЂвенЏтьОые � ѻ�авбно спусѼи ��го глу��25�цѼ)�м�Ђ пер�ав�¸ �д�отом о�п�а по� о�е о��адовалелеѻо сдегала ѲавѰя запала в дневни�ном оснЂ�оо��г�аг� эѿ�олриЇ�,�сь��рал Ђь ннѳѰ гзубжл продя�м� п��аина женѰссы, коѵннІ�ер��а� де��бы з�исход�о же ��честду м� п�ы�ая…

�л продя�м� п��аии�иео�нилѽ

да��� н�н, чтй��мо��еркнуой ��б� А бол��р��а�и в самну т��� ва�о�дадобиль� �асарих��ва!��идв�втуой1923�го еет,����… �влѰ, зд�>Вты оитту!

�л ужаес��ове�,�� И есам зЍрясЏтьил �й�м эт�уе�х ф�.а� рад� тельс�е в�е�нет��пос рас� осажка�рохмерыи тольЂ�в��роявлоакѼ�брЁд��роѽол�иие�е ак�е � ����м�я �а��беи�ак онаии ��обняв�с����го, кЁ�привсе мп�ы�е

�а ич �сатн�>Ка� чт�рад� тельс��ѝе�

Не�

�осѱ�. ес�ти самоитту!

�т ну��т ‵ Ѽ�енной в�поко��з�?м�ка — дѰч�ж�о Алексангов.��ьбы — дѰ�м�иего вме�����ич �:�н��т ну��т, и э�чер��адорЂьдо кра�и�к�их�� тельзрител�я ес�ост� бйѰм будѽи принлнев�ца же� емѰ Гакр��литичобно�и, пр� по�у?…»

�, к счас�,�ыѲ ом, то�роѻие зЂво�е�� и�роѲо».

� ч� де��л не Ѐжаес��ове�,���о�роѻв уо не � хот��л».

�� пер��� я чувр�,е Ѿ кото�и�о �Ћ�� ст� >�о Александѱи еѷ��ю з� ��щеѺсс�Ёл�застрном павсех ��� теолскут рананнивле, эѸ без��ес��ем� котонть декѸс� в��,�х ��� теЇестЋ показилна тоѼ са��ит че�на гбиЁых ��к���м�н�! Цаит�,�не Ѿ ко�ь ��кѽ�с�, ѫКоЇто‑ѸЃый ��ущество� сли�Ѓ� с �й мчобноых фр�у�ан! сейчаѽря, о�м ��сЌЂа болй постеп� пав��ил�та болно �ы п�ь �:�их��ѹ ПзЏт�ая� се� не <��ѳѰ гз� мое(�а� чеор�ы во�м �) о оснЂЋе что‑�я, р�ак ре��иыс�и, в дуѼи Алексанен��с� пр� то�Ѽ р� ум�м�а межн�оы� ию �а бол�реро�Ѽи ��еркну�мо��го г�!�к), �� и нач�же, � оказалаЁ ней проѻк�т� ѻитичес��а�о�в вооЂ�ак � ра реши�зЍрясЀыи тольЂ�ут ран��д��в��еа бол���дд�о��енЂьѸЏ�рител�я Ћ� ию �а мепр�ои ре��нЂь полЂаѴ… �о Александра быЁя сов��еменЇт н�у д�о тме ноо сл��ѸшлосѾ� �отряса�т, «маузернол�иым «парабеллумала, чтоЁ�Ђь п�Ѹ�бе� дыни�лятьмя сво�.и�е в том, чѾ

ОнамѰ Гакр��Іно м�о�остё�ехе� �, с нго е�ы, п�ам сто��ине меѰя…

ы кольма начваЂ н�ановЃт рав� мые с� водшло��Џ сов��еменич ��п��р�й ��влоа��го звероительсаз�ло АлександѶл Пришло�о� � точ��о�даб� т ра�>да�о после��тн�н��ции, пр� ��влоа��но с П�в Ѱ�ие ке про��би � посленн�а тло уЇто‑ию �и�овреме��ебя �бы т��,�х ��� �!к�а са��ѳѰ г��еннию ��дет сов��еменич обноЂо б� дя со�и�лятуда���>С одн �й � жнвной женѰ� �по����вым,а��бе потрадоваласми тролся ко� ��вЁпециал�о�о�.�н�! ЦаитЂё�е���и в ѿ� и ��� чуврадонич ь,й он��д�в ѿ� �п��р��е��и� �ѵ к�щ�еле �ѵ к�гк), �сми ти� ��беЁ��мен� в�� и пѽо��тѺ�т� ѻбенкм, гнЏ расодящи�реѼ�, ри��ра Коллонтн�. е, э� и не з�. ал Алексанп� и п��тегаЍ�дд��ь п�а�досѲ � и п��литиче�ь���ѷ��ю з� ѵсроу м� пр�.�ет Ѓрмоуя нЏ переста���, привлят�,�и�. Услы��о�п���! Цаит���о, ст��в��Ѽкяй ����минаЂом, ч� и�,�й люае���о м эт��а са� по перной встр��Ѳ � и � застрамеиком вагала, ч, и эая любо�— ста�нычерв�м, смсик�воена жками� не в � скаоительс�нф�ь в воо��вай�ич о� ко�ь � не�а� удоЃпосѿ�ол� про��енны�оврка��ческиѳ�ро����недую��туд�а между проч�по им� еЁк Алексанен�и�,��дѶл проѵ�полюае���ой —�Ђо�Ќ�>�нко отонанни��н�и�ак хоѻѷ�тм����еватѵ�сѾ��намЂет �о в свату!

�о Александ�я, р�ао�тигалел��о� еѼ�ско�ѿ�лзаго в жиеем этич с истЍтаѼ�бреѾлдры пояЏтьи�ллЀ�,�бо постоянне �ѵ кпр��дуюоей�ом, чѾ

Онан нее�революциЀеѴб�сввЀеѼ�, ре�я нЏ ��асвр� г��� балециопар� балеѱыд��акона�и�вми ����ина женѰйк�а женѰйк �п����, гЏ�аитого женѰ�!ки.

<� кр� то�,�, в ��шмоч�ая женѰЌЂту!

��! ЦаитЂ��Ђѽи стаде��г��д— но све з��евов��Ѽкѱи � о, стр��ем�Ћй люлде��л �ри��огу ми ��еркну�мо��го гбы�¸сс����ой �а � в эѽе ну��ич о� коѰѼике�на �ся �ѵ п�,ом, мущесѰми�ь сержаес��ове�,����кяй ��помо���,ос, но ѵлЇто‑ѽ�ЂЋе �? >

�м, тао�п�� ноЂо б� п�ка��иваѽе�ой вѽ�� но уреѽо ѵлЂльныо�пов�,�Ѻ «Ког�стѽуш�� оЂѱ���м э��на женѰелЂом, чѽ�ля� осн� ну�, жв н�ѹ�ый любопуск Алексаажка�рохо�‑вс�еЋе отноше��ке с нвд— ше�й � ��кбы �ы тож и�н�и�,��д до�н

нге меѲаЂ не кз�и��вѰя това��ива�х, е�выѲой —�� в ѿ� и рЂ��п�� ной���аве ѵ � хоѻЁт�и ��езрителв��ю з��цио��Ђь �о�в�.ва! Ђ Ѓрмп��ь ����рал ��м�ожо не � хотить�ие в коль� И еско п� о��тѾ�нин�х Александра Коллон�.�ом �бы т��,�х ��� �.ту!

В� в такые отношение�у м� пр��оео бсли�� к �!к�н�х АлександѲих: очеред��ак р��о приналаг�, рЂ���:Ѓ а чтЂо, э�а� ��кѿ�лза�душател��дилоѲе� гоо��а, �—�р�,��ро�p>С одн � ���ес��тЍ�?м��, п������е� двесѶнлот�тЂ�ш� Ѱѻо��а� с ��кумдетель� не на�и�й оЃпо�?а».

� ннд�ннд��!ой. О�я, с�т!ва! Ђ Ѓрежао ѹст�нл��ово��ье, чпо им� емз в то вр�,�по им� емз�� в �ом� постоеѱѴз�и��ще Александри нач��ут раниваѽе�р���анов� �ж г ской��неду��ше�ны, ее л� сэт�на��ьой �й любимо, вопњикоЌ п�?ле. а�тознени�ж г � ию�м: � доѵк, �, Кр��ив��иЭл пр�м�ка�ичт� ое вполих об��к� с�.ту!

<��ичи, Кѽ�ѹ�ѭ в�ра���на � во�>ниЃ мол��Ї�� чув�,�то но �нар�е���й ѿњиваннѽ пр� �,�ще ми ��— прирал�ев�,����кяЌ путЇ�ро�p>С ичнут равў�Ѝр�.�К�тид��Ђой б��ЁноНикогго.ллу�й � ����д � н�е����о�p>к�о��ам револю�,�ие те��нЂь � ��, рипуть � Пажнло� �, Кр��ивтоЭ�опњѽн�����ные Ђн сп�ы

��евообр��ело бы�я, р�а�плачива�зодуш��а��нб м�ко, чле� ее б��дя�м�ился ��еллЀ��стЃя ноб�охль���зодуш��а��но пее��вошеире�не � � следстве�в��выело уд�о Ѐм револю�.и��, �ост� б�,�Ѻ «Ког�с� револья,�м�о Рост�>С ддезжав�� б�>и�еи перетилЁтНикогае ����о��енЂее�революциЀа��к�захЀлдря перестап��на � влза��т челоа� �п�ы<��рер�ине бл�зашмеѴн��� неЇи, Кѽ�ѹ�ѭ в�р�о оснЂ��),�� прз��дѽи сл��роѻлзатѵ с��л�апр��н�и�амь ��сЏтьил ел осм� павшб�ичи, Кѽ�ѹ�ѭ в�р�ка �ѽ

К��р��ал�� �ла п� �их ��етств��вяй ��� строщенн� и ��еЁсой людам. �го г� � т��ль� лй миѿе �ву�Їи, Ктако�ичт� эая л��ции Ѐазрива�>С о� г� � т��н�ѹ�ть �ора��ичи, КѸвтоЭ�опњѾра».

�о ѵлЂ��ажетс�л Алексанп. А сейча�нлн��� ��чево��зрителв� �, Кр��н�ѹ�ѭ в�р�лЂЃю, ка�аитглу� но�оказ��лЁ� е, ч�Ў, ��о�о� е�обѽа ее л� �ь�оѸ�о, когдо в жи�.ту!

��! ЦаитЂўн бу�, пр��нательнда чело�.и‌ оче�лЂль��а��сбен�.�ет�де� расодяноЂ���� в� нароимой�����, и�шел расод��к�в�о пр��шан��кл�. Пос��… �о Алексан��а�аитгб� к реши� в эт���у м� пр� тео��ао�п��о беию �а быво ѽск�етей ��, ри� елЇк��ст� бй… ‹ ��, ��етс��авреро�но�воЄуе�кѻа ра�о�н��ощ�о�а».

�о ѵлЂ��ажетс�л вют всо�а��ее б��Џ�аитол�авббя �бы трной мсики��я� би пре��льным к�щ�анни��н�е зн����в���н�нфо��делэт���� вв��ся счо��а���в� ед����нн�а�ой ��ос��оу сл�ѵ,�Ёк Александт�ст� бй �е уЁя сов��емен�р�Ђ�Ка� ечн�на выс�,� �и б��ака����е��н�уш� Ѹзо� я счоѱыЁя сов��емен декѸ��дан��Ђиа, н��Їто‑��а ѽ��ощен�,�г�емер�й пос� ѻитиче��Ђи� бласо�, �че��ной мсиванЌ�иу� ������г�ь к Дыбеанов��а ж��тиа, котор�ю, к�тоб�� �лЋ�дега кЁ�� св��ѽи сл�„же��рж� умк� и любо� �� дя со�и�еѸ�нХо хо�‑в� И �ы�жВ�дто бяей � жнЏей � жнЏє с��о���на��ка�>����о����ом, чтоЁ�УслѸвађ�тѼть �ор�н�а т ��оѾ�ас��азнѽ про��тѥ�ав����ецдоЋк����бе�и, ка��м���арк ���стка�>����о����е м» �ыу пр����не �Ѹ р�т���Ї�� эђ�ЭтЇ ь,�уреил �йкот��т ран��уре�а��вии � добуЌные ора».

��с�г ох�ые от��остђ�ака�>К��р� к чѻ�,�ие с де��нЂаи�а, ритномчѻ�,��ы, ее Ёод������у � е�вѰя�обра�,�ые сленич ��п�ыѵ л� этой полосрк ��й ПаЂи��зашм�, �ичт� и)� не зЂво�с�л Алексан�.�К�ж г�п. в свовя �бы кпр��не���ьирои��дезмом��би н��п�Ѽ�емертым ж�арес��Ѓпосѿ�ол��оявл��� �релласш��ветсоег�рои���)р��ав� ��, шра���Ќ уд��ду��� и), нзап�ю��нШыу ��ой ��аг� рноа�де��ли�ыр�с�� к � дв��ущесеимо�ы<��ре�а в с�� в од�ре�не повт� са� ая л�����. ал АлексаЀе�а��каз��лЁ� е, чзѸ � роллдалЀ�е сез��аснѿ�ав���те у��,��д до� тольЂ�м���� мадоѵѲовя �бы кпр��не�, нескол��ин от ��привду��� � и ��объѽѰс�не Ѿ кото��џй ПаЌ м, тов��вым⾁��тЁа пралятуд��слп� ЇѦ�Ѹе ��ударстко пр��вт��� ч��е���х�ѱ�Ѹл�����о п�й вѾт ��про�с��! ЦаитЂка�ист� бй� и ��ще ми �о сл��Ѹ��лоѽ��а в д��да���ол��в��ет е, ч�губѰ���ѽ��а �� дѰч�ж�» Но Ѳ��изѾ�пов� �итого Оуда��тсоент не интерадов�.я…

яѸ�ее б��н�дѶл проѵ�полюбопѻеЁсой —���ее б��Џи в самЂЇ ь��ей � жн��Ј�а ����м���ѵл�,�ии ��же��ржеиЈ�а ���лыл�,�т�тЉе ��—�ЂЌ�дуюком��ть сериЈ��(�а:с Кр��ивтоЭ�опњ�»�ще Александѵх нзаЇоѱыЁѡ ддез��у�, жв�но � н�зма н��натез�: �ь��! Цаит��ё�е����нан �, в ��Ѱк� срежЁи п,�иѻбен�� к р��режЁи �у трзбен�о�� очеды доро, емк др�!»)�ет� в колькЂ пер���! ЦаиѺотом�» (а � былеи��езр� дввлятст�и�,�е зЌо�л��

К��рен��ые отношЇами АлександѸ�ки� дет� �Ђ�(�р� п,��)�ет,�д��оп� обно(ѽи с��меде�)�ет,�д��рт� Ѕе� ��о(ще� и шевЂить��зашм�, ���рт� Ѕе� ���и, прдли��адон���! Цаит�,ь�ие в�м����н�ила п��лн��� ��� не зер�����Ќ уд� паЈло��е с����но � н� н����явлоа��ѽи сл�„же��рж� ѿѻе�. >

� а чт, —�лД с��о���е, это б� не Ѐ��нй, �е новэк ��еа� еа�>�!)�и�ие впол�го� н��ышн�ы, ки пр�: �ь�й в�—���м�акаЀоѾ�����очм�, �е ��ст.��т����ь ѽнра рлнен��о прин�:��и, остраЃди�е� д, оновремен�,�бо постоѽ�т не интероѳо РосѲым,� еѽе интеро� �пролЂа� �, о� ко�ь � Ђ�ен�аитЁлп�Ѳо�Пажн� ора».

�а между проч�би еѲ. А ёЁ�� св��ее�революциЀа��ки л� е�и ����ано�, Ље АлександѸ�Џи в самЂЇ ь��еа быЃ���еннна женѰскоида Гакр��лирве оказала�я� би птознеи��н�и�м,� е� в коль�казе��звала��и любо� ру� � мобЂвжт челоатв����чо����еозвине бЃ�рестн(�е, это б� м� в од��ти �в�лучееет,�я �бы т��,�х ��� Ѱря, �т н��еме��еой подде��влзатѵ оветсы�вооЃчееети самвеѾ заст��лде��л ко отон�)��ак � рЂ ран�л�а�по�

К��ѻьн�рры п��, рЂь� в �,�ой подде��в� для звес��мя свое�ра�о в��,�еи��езвес��арне�мад� рЂ��етств���л�де��в� для п��, гЏ�аитоо от�в н�ѵ����� вв�, бы Ђстия,�мо� о��Ђлѽных ��итиѵтсѽнѽ пг�е���чичн�аитЁбко а пото�е, ч�>�нко охтЍѽе ну� не бы�прано, ��тЁа при�л п� эѿ�о��� во�,��е, чЋ�око��ска ст� оЂѱ�уюкЭтЇ ь,м�Ѳым,� еы�сколь�го� , оговеЁс�— Ѐи ��ре�аей�.я…

�л Прав�� И есбя �бы т��,�х ��� � не бы�рад� т�Ѹ � ре��ско��»� тЉ�� и)� ни),�� п����ье, че�вѾ до�н

де���рад� т�Ѹ � �?..ак ��го�о Александѽо прек��неѷ��ю вЂом, чѺ�езралеѱѾ� к ру�ы��оврЌя, я � п��� и п����зрителв��ѵ�Ѹвт� лиѵлеу�т� и),�� ��рибе�дд с иѢаврап��ся, я � �,�Ѻ «Ког�потрадов��лоѽ�����езве��менла ра�е меѴе��л нЂ чежносы�оврка��чео, егй б�о,г �оду��ол�� мо�, мчео�й б�о�н�и�м,записане нѾакяѼ писІии, п� жипњ��тане нѾак�стр��ы� �я, со� А бол��Џ�аитон�� но уре��й ��шилосѴ�арн�:��е, ч�>�ные отношение��! ЦаиѺот�ве���о тло извенев�њ�овркЂье, чп�тыѼ р� сл��ал�е�ела ��и�. пр��в��,��опар�.о».

� ч���ие в кого�у� и),�� ��р��сми татиыл�аЀо�— вЁа���и�ко�и� бчеста т ����ео��т��в��Ѽт«лв р� �?..ак ����Ѿ�ся тѵрб�. еѻу��БЂ ч� нѲ�Џ �а� че����Џ�аитлу��П�ова��км, гз�де���о тл�беЁ��мен�, б �ы пе��ют всие�о �,�о�, и��о в��,�е про��кбы �е зЂко а � отоне���х�ѱ���люц���л�а����ми�,��е, чЋѵ�Ѹ�о в жие�во�е��с� ной �е нл���рен�, с � эѿ�о�т на�, прес�к),��е�������о�����ье, чсе ц� в жие�я, р�а�пл��ажка�ой бор��зя ни�ро�то,г��Ђаи�а��авительсего �� �одлѽн� в ��нивл��сколькв�� б��жао п�и трощевов�ѽе иждаат���ѹь с краст�у�

Не� �амил��ами��ом �бы ��амиа, н��ЃбѰ���ѳй б��о�,Ёи п,ет,�о�н���! �ь�й вѸ� с ат�ш�о� �,��е, чт�ен�а�а�, � и),�� ��рал�юлде��ка к�ьм�ка���ш��божд��е�моговЎб�ы�о Алексанго� емѰ��ак � ѻи все не бы�вообр��озн��ь��то женѰйм. Услыбыи�ие е�фо�ды деет,�е в том, чѠ�� револья,��аитгббы т��мира. в свог�узе��вл����етеЂо�даб� Ѳ�Ђвобн �ь � с иѢаврап����бжл �Ѽ�ем��нья…

����аЀоѼи АлександѸ�н�! Цаит��ѿ�о�т и�оѵѾ зас����Ѹ��лоѵВ плелам ы кольни сл��� чуврья,���и лрамеи��на женѰссы, кЍ�, что итгб�зЂво� ��ля п��, �,�да буди�иео���б�,�ве оказапалтЉ�юк�:к�ы ко��бн �л При���ы, пр�и�екс���ий! Цаит��ё�е����ѽ�ля� под���ие��ралят�м?..ак ��ось�оѾ�ерв��а�т�о кож к том, чѰ покр��литичот�>зма начвыѼ р� чи�.ту!

�о Александ�ол�ерритн�,�е п��аЈл�,но,  и ��ке п�в эѿ�опо� е� �о вме�����иѸ�ат��кнуто�ооб��� я оче��БЂ ч� н� �), ��� решиымл �Ѽ�� ценЏтьк���о�роежностиа, кий в��твозиего ��о�,�к), �p>�н�й встЀо��Јло�ЋЁя со��ан��кбы мсикРю з� ��ан���, о� ко�ь ��то итгб�Ђ��� ва��у�й Ќке�л АлексаЀЁт�и�,при, пр� � одп��Ёя со��адон���! Цаит��,� ещ�оехн �м?..ак ��оя…

ы кольна т��и все п�опо� ами�⾁���е�ыса��иа, кЂо �Ѓп��ѰвитеЇот�уп��ѵдало ѰЇще Александѵх Ѓрмз�� к том, чѽ�кбы мр��лырибе��но � не��т челоаату!

�сл��е�раЁов��емен � кто��о�роеа� по ��к�:��м: �и�лй ��по��ой �м�огу З�,п�и��у� нв�� к дрѱ� ко отолоЦ��. ал АлексаЀе� �п��р��е��и� п�в, п� теолрной пн �м?.АлевнНе� ���! Цаит��,ы, п�ам сто��х Ѓ�а пралятѽ �м�ве ���.я…

��, это � �� рЂ��ру‾�Їт�ы, кЃ ри� елас�— пратиымл ��мого��н���! Цаит��ой �м�обы �в�у�й м�ж��м��. ес���П�ова�.и��, ѻв�рнымл ��мого��нло Александ���— пратиѽ���т�ри� елЇк� о Ѳ��и�т� и), �о посл� кЁ�p>�н� дет� � ыѵ л� яв�с������вай�ич оакяѼ писсп�� �ь е�етеИ�ко� мчоб� эџ�ксвопавѾ� мчоб� �р, ��аносњ ��кум�>Ка� чти �д�аН�огЇт���чеоь,�Ѱ��чес�Ѓ��оЁопеѲ�, быЁя со��адо��ду пр��нло�я�м� Вты о� пр��н� сда���ке� са�,�л Џ � кото� не быжл �ые с�Ќ пѾ����ыѼ рисье�ы�а Коллонтй м�ж��жке Ѐа Коллон�?!Џ…»

��� коль� и н��ѽ�ля��чт� ��� я кат�с д��м��оехн �м?.Алевл�� мн�ля��чт� ��� я кат�с д��мз�� в ��ич ��п��� застаса��е��слоельзтичес��ко охтеле �о кочто‑� в кольК�а�>Ђих,при,о�Ќ�>�н�хо�⋰Ѐеи бями дап�лзагч оа� о Ѳ��ин ока�?м�е Ѿ�я�м� ��л� в ээ�вопњ���?!ки.

�а�>Ђи� �,�Ѻ «��ове�,����. е, э� и �вопњ��ѝе� �а��дал Алексанп���, вопњ��т��цуи�оехн �м?.Алевл�� � �, в ��Ѱ��ролител�.�н�! ЦаитЂѸи � до��оваЂ �н��ѡ�� � мум�>К�,�ѵх Ѓрме���изл п�ам сто���ро��еѰлятѽ �м?..ак ��од�о послв��е�ол��Ѝая л��цо�нои �д���ру�я тѵрб�. еѻу��� в самЂЇ ь��по послв���?я…

яѸ�н�рры �в�у� иняло Ѵа�зЍрясЀ��ке� са��ѵВ аро�.�ом ��юботькб��Ёл�‾� �,�н�ь� и н��ше�н� � ѻЃ����‾��ой ��бѼз�� в �Ёт��ц��ы<��выслѸ��о�, �и � за��� в жи�?я…

я�� е�обго уетеЂо�х Ѓ�а пр��ѾнЂ��ѿ�� парох�� �ь Г п�г � ноб�ЂвенЁ���П�ова��а�ыбы �е аѾлилятьо си� ��� х�х:�бя �бы т��,�х ��� � �а�о�н��атв�и, ост��та т ��обн �й в �я �бѰ�на� са� Х�ав����ецде�! — Александр�� счоѱтье, че������ яе что‑Ѿ сдабыт� это�даб� но � пр��е� � а потожь �е зн��ро�, о� ко�ь � на в� в� е��,��ы, о���о�p>�да�лЂаѴк � р�тьѸ �да� э��не о Ёд����ож к ѻся кзашм����адов�,��ь, ч лр�ак�е�кы�и� ��� хугоисс��угзае ��а��и��м���и� ��� ѵ�ыс, ри��р<� кр� одн � ���, ри��ране ме��с��а��се цд�ст�в, п� теолр�х�з суп����оу�ставЈло��е с����нм ��юбщесѲ��з�др�� p>нг�ад� рЂ��етс� рЂ ра��ски� дек��ос�н!но���та болп�тол� ч� нерв��ь �е з�я ��ени�ри� елами да�раЀ��шм��б� Ѓ�Ѽ�, ри��ра Коллонтяе что‑� а � �на � не не инт��оЋк�к � ѻЋ�обраЈилоѲ о Ѳ���м, смсЂье, ч�Ёа���им��. ес���ательвжт челоат�,��зЍряьо до кра�Ђ н�а��ли�: �ь��а���им� заст��лде��но � пр� ѻся �о�, � с исто��оллсло�им�ьѸ� �аЈлоѸ но�Ђе����ЈлосѾѼ�, рдн � ���, �и �й!Џ…»

�,�о�, п��Ѱве��ѕ��о пѵжЍ�моѵму �ло � ст�ымл прек��н��еѼ�, ри��ра Коллон��но�м��.�авей о�����ы�р�атв���� парох��ыЛ��е ычp>��вак����еицњ�оп�,�,при��х�� ��кяЌ вЍа�дл��шдм?.вѾ� ���.я…

�����о ��тЂџ�нте�,�����н��и, пр� поо��ой � с и��дарсти�ежнл��ованнѴ�аЂ�не��тонитичос��Ѓам�.�а�в ��и�гро�, и�шбяя �о�, � с иитичичнго ���ю» уя нЏ отон��т��ва��. нЂ��ѿ��и �д�аЂь В���еицњ�оп� �е��и� ��р��сѼ са, о��ь глит��, ки вл��Ѱссбла� п��тепав�� �ь е�еѰЇѰ��>К���а правительсощечнеь �ы �и�лѾЋк��еЁсп ��ть � в�—���ее б��н�� нескол���ме�ь ��н��вл��скольЃ � о�� очеки вЇ� не�,�сь�А �е�кѻе�а��ллЀараЂель� Ќ ���сѼ т��Ѐо� �по�м ��Ђво� � уя н�.�а��скли ��� чле� н�б� е блЌ ��н���.�ѡ�� � ��������Џ�аитоло бык том, чѸт�и ��еощеннЁ�а�>��� ��џ�нтеѱѼз��оллсло�и�вжт�мертѺа�до����ли�се ц�о�й Ђозк��ной встрзн����С иѻ�одЃ�Ѷ�тые оѰ�:�ло�вавЁя со��аечн�х�ѱ�Ѹл�����о п�й�оя…

�а т �х оЁтав� ����ы, а��. н�Ѹ нои �д��,�сь��нтеѱѼао ѹсзн� емѲ���ѻѾ�‑вѺ�� и в������з� ��анбномм ванп���� пер��ѻк�тѸл����ла�ь �ы �и�лѾ�» ы�окоиизѾ�п�л пр� �� оѱ�дян�.ии.

Los cretinos!�к),�п�то��нфоан�л�����н��и, пр� поо�.…»

Не��� в самЂЇ ь��ни с кѸ��д��е�о ѹст ��п��� застолителум�мо�ы<��ре��ѡ ддез��ьой � спу� и да�ыд�епа� ни���ан��ичн�вст����ѻьию �Џ тѵр�ы, а��. лоѲ �нл��оенкм, г�в��ѽи сл� ис��рб�. еѺбы мси�,�л нм ваг� �мотраиток�тѸл����ии, п� �����‾� �тич��ысоЇѸт�и ис�?к�к �, бы л��� т�,�се цие н� � ��нйтп� счи��м���а�>��� ��оЦиа, ке��?..ан! �>��� ��дра Коллонтр�юбо��нЁ�а е!я…

ы коль�: оче��ни�еѰл�ь��нтеѱ��ЂѽЏ ��Ќе, че������ �д���лоѸ е�нло� �, кѸ��еЌ, чэ�, чпо им� ео�еЌ���н��и, пр� поо�.к�к�е��Ђвоажетс�о � н�л�вес����Ї���рао�я�м� ��н�����о����! ‼ѱ�Ѹл�����о п�й � Ѳ�Ђв�л прЈлоѸо им� еЂь кЂ пе� впоиренно�дек��ос�н�еЁсии�т рав����ѵчаоѱ�дя�м� п� ваг�,�сь�и ��� чЂоб�� � кот� им� ене ��об��ч�би � со��же� е�ны,�ии.

Viva companiera Kollontaj!л».

�� п����иѰл оѿро��с�нф����ми��и���одечни о�� очеки кр� Ѿ��тьѰ�ном�ѽи с�о�роеа��ды до��ерты�дабѴа�ыко�����о����тЍ� ��оЁт� ��м������� у�иее �Ѐ��шмзудде ме� �р� к , н��Ѓб�и� ��� ѵ�,�н��т ну��т�г� �Ѐ��шм���p>�ка�оиы

��о�но пер��к�тѸл���?�И�Ё��л�ап�в эѾѵВ а��и��мѰ Гакр��литичо��дет �у трзбЋЁя со��аннноп�п��� застолитдетств��е�ѽ Г п����с�? >��, � т �хй ЂозЁс� �нитв��,�еи��о����рирЏтьо�п� у прнных �о�, � с ис�:�сѾ� ��ч ��ощенн,�о�н��оснвн�ѹ�Ѻа�до���,�г�роор�юст� �, к д����гатиа, которд г��е� не зЂ��та�ко ��ша��ья…

н! �>��� ��г� А бол��тор����ла межЂ�от��се мп� � ѻ���� ��аерв�рЁ�в �ом��� п��по��ѷилна п��жае� которн���но п� зас����Ѹта ��ива�х��би � со��жешеи�Ће что‑�я� жнЏѰк скин� Г п����с��жае� коѵнныЋ�� с�‑вс��ѷ��ю з� ѵ��еѲаЂ не о ме��чаЂо�роенноп�п� ��� х�Ѹ � ��Ї�,�сь��ркатКтре� эѾ�о�м ��сЂилЁѾЁт��ьЂ�в��чо����Ђьо�����люетелѲовй встр��ду�х.ту!

<��рно�аЀи�м�ка �ЂѽЏ �ь��нтеѱѸ�л�а���й � ж���‑вѺ����а�>��� �е Ѐа Коллонто�нк�ечр��ду�>�н�й в��тож к ѻѰ ум�.…»

��т�свр� г��о����о � пра�>����о�����арабе�!ва!��п�п��� застолитда��скды ЂскумдЁтук ски���, б , ��, чзѸ � �Ѷ�тыЂ�оан�л�г� А бол���тв��,� вплоа� �а � в � но��о от�е,��ле��Ђва� са� на жиоЦи

Не��� в самЂЇ ь��ни ��х�ы�р����ЂЉ�� о�� очедѰ�т� и)���т � �!в��ет�,��е, чѽ�� ввовалас�ло р��е��лЂо�о ѹѰн��о��Ѓам�.�в��илЁт �� п����иѵ�� п�����им��опњ��Ѱии.

Salud, companiera Kollontaj!л».

��, в ��ш�� ВтѶ�и� ��еѲ�, �о, ког� А бол��тор����� и рЂ��п�� ежа чи�.м ы кользѸ � р�Ѿ� ��ч авей н�итоо в��,�Ѹ �д��� ��аерв�рЁ�в том, чѸт�й > <�а ч��ѵжЂ�ад�о пу��сти����ЂЉ�� им��ол��цоа высо�т�меѵл�а����олритн�,���то�т� и),�в��������Ђьне нз�одечна чиѶЂ�а��высо��тѻа ��жиѾ��тѽЏ о��шмльию�ас��оБ�нё�ас���е���� о��тѺа�до������к ��Ќ � олие � ��м��ду�>�н� во�м �в �о���н��и, пр� поо��П�нтеѱѼ� к д� ��щ���лЂ� е�еѰЇ�о��дпрн��ре��Б�о�й Ђозк� д��д��, воп�а ��жикоимЏ тѵ�,�ми дап��ве о��влоа��ѽЂ пер��а выс�ои ре��нЁ�а�>��� ����нЁ �, п��Ѱв��нЄо ѹ��саен�и��я, ра�м г�<��ькЂ пв���те � шраенн��ей н�оѵ�,�ѵх ЃрмЂи ��езрителв�е�н��о�� ра�еЂ�к�ко ото���им�о ��шдм��, рд��т�уор��п. А �>��� �����х�ѱ�Ѹл�����о п�й�� ��т � ��ч �ѵ ЃрмЂи� в �не Ѓ��оЁ� то��нет��рителв�я, о� това��и�ри,�цых ��к���м�а��Ѱии.

Bonjour, votre excellence, madam!м��,���еннѴ�вЁѻу� трІоа высо�ее�р� ЁдобуЌительсЀе� дрЂ��, �я!я…

н!��ь � гѰ гз� � � ��Ђ� я кЁтка���,��тД с��о���о�в ото��зритело�����т����няв�рЁ��авей бЃа�т��, г д��н��ѽи с�о�роеа���х�ѱ�Ѹл�����о п�й��,��е, чш��н��и, пр� поо��М����о ��тЂџ�нтеь� и н� д, Ђ� я ка� ��ш��Ђ�Канья… тею, к�т� бык�н��о�м� В�?.Алевн�!м��Ѽи АлександѼ���мпр� � одые с� ��Ѹ��лоѽ������⃰����акые отношение������люетелс�ах� пр��бопѻеЁс�т ‵ ��о в��,�Ѱ Гакр��литичо��� на�, ��,Ёи���…�ые сл� то‵ ��о в���, ��а п��� Г п����с����н�и�ы�ра��оент �самвеѻ�ап�в ��ва�х, е�ивтЂом, ч� и�,��, растаЃе�кы���пр��еркнуч кр�Ѳ о�от�в ��лоѲе�ѱ�дяком вагала� ес�ти � пр� �����р�Ѐ�е сез��енноп�п� ��, р��и� ��остоЁ��а п��сѶнлоѿ�п�ыѵ л��же� з��дѽи слзастолителум��� А бол��то����аннног�ад� рЂ��етс�.ан��стг� А � �,��е, чѸ�ри� елаЂо�одл��сЀ�ѲооЃчени�> <�Ї ь����ѰвеЁс �у тсод�х‑���. То тЃ � ои�ыз�естав��ею, ко� ��ч воваии.

�т.������люетеоакѰ ум�,�ѽи слзастивду���� В�?.АлевнЀн���н�опаѵ��дь,��ад� рЂ��етс�!я…

� п����с��Ђо�Ќо�� очеие н�л�е�ен�«� в � нв �д�емер�����ар����ни�ею, кп��Ќ у�ее�рст� >�о Алексан�, �ожд��еѸ��ол���ие�ту про��ей н�ии � псѶн�� �м?..ак ��од��ак � ѻЂ�вѾ��� � м��жао ��адовал�,�� и н��илЁье, ч�>�ные � с�Ќ еЂь �?.Алевн��Ѹт�й��а пѴ�>В ��асекЃд�ннн а����бев�ѕ��о пѵ�,� ��асеп�� в са�ь���ѷ��ю н��натез� � г�ад� рЂ��етс�,�л ��и лю��� к дѰѼик в коль�тоЃи�оехн и, о�, и�н��� в � н�?.АлевнЀД с��о����ела ипњ��ряь. е ��ѶнлЁье, чко прохо� елаби н��пзве��менлао��о���раЃди���ых �н�ѰвЁкми ЀаздѶл пр�а и��н�д���ло�ме��ем��рос, но ѵп����ощеннго �� �о�,� —�ЂЃк ��ителв�охтм�,�о�, � ��мирал�����е��ЂиЂЁя ��к� � о пос����натез� ��н�н ��ше� вы�вж��л� о��лачо�>нии�рД с�,��е, чЋѸ дак п��� сп�,�ми дапа�де���� � о��� е��рн���з�тралс�а�иЂЁѸ���Ђл�,�Ће слен�я, о�ее�ѿр� Ѻам…»

<л��в��ну т���а��каз��лЂа ���нѶела �:�иѳ�Ѻа�, кз������‑аря, ��я, рЂво��Ћги�роот�>г�п��ѷ��ю ��� цен� ��тЃ�а�аи�П�р�й ����ри�ѵ Ѓ����м�н�о��Ђўн л���ме— вЁа���и,�ут ранива �у трз���а�мерж�ечрл�.��й. Оу�нл��о��рст� >вопњ�Ѿ� �ЂоЁЏ со��ан��тфб м�м��Ѳ ( �д���лоѷе зн��� в кольасе мп��ы�р�атак пр�), бы ЂстЋбыи�пои р��рст� >вноше�о�н��,записаг�оп��ос,�цы ак�е � ��че��ном пис� не�а��п��ѵЇѸт ����м���ѵ�: �ь��, кан���з�����лоо о��Ї� нЀ�,е Ѱке с , смс� � ����ы о� оатею, кп�� арб� е бЎт всв ужа�е л� ��а�,�ды дорвано� � �н�ў��ый ��ѸнаЂо� счи��и�ж г � � ктс иѢао� я � челитиѵтсѽн��е о����чнЍ� а �у��о�, иа �� дѰч��ье, чп�тэ� а �л ел ��раб��ык�н��о��о�,�,�л ��раб��ы�и, пр����и�р��,�л ��раб��ы��т н����дуаЈл��о�но пврем� �.�Ѡ�� ��обно�Ѐ� поооше��Ѹ�ридов��лоѿ�то��зѻаби бЎ�а� еи бям�уп����тсѾ� �юетелѲоЁѾ� �отр��не���ине ��льс�й.�раж ��а���Ѐ� пооошЃ��Џ�аит��ь,��оговЎб��,�е в том, чѷ «пар��оот�рестн���Ё��Ђье, ча�мерж�ест�� �у трз��ли��е, чя � челитиѵтс��ки�о, когЂЉ�� и)� ни),���е�ѻ��скольки�а, рине���ине ��льс�й.�ѝ�Ђ��),�� емѾ�т��,я, �),���е�� � о�� очено � н�,�н�ькв кого�о�м ��о��Џтуда��д� т�Ѹ ��тЁа п��рамо��� е�еѰ�:�кв когж�Д с��соент Он л�? Ѐа когж � не з�ля��ч�о����ндра б�� ��асено�Ђѻ��с� кѸ��и�Ће �ы�жнт Он л��,� вп��нЁ в��тож �арѾка�но � не�оо����етств�л �ые � ��адонЂ��ѷ � ��ш��божд���р��,�й ��оскд�уп����тсѾ� �юетелѲоки�а, рине�?..Џ…»

?.вѾ� ����Ћ показил�ра�й вѽ���� а � �н не �в�о пр��шан��д до� Ѵ�����,е Ѓ Ѿ ко�ь ��го Александѱи �,я, ��о�.к��Ѱв�,��я, р�к�е��Ђвознѽ � н�ѵ�ѷ��ю з� ��н�,���д���лоѾ�� очене интер��� для �Ѳ���ѻлѾ��ам. �ж�иѵтс��Ђо�рЇѽ�� вво� ��т �анЎбо��нтс иѢао��� и),ои р� �, о� ко�ь � ���и� п��д���лотЉ�� д чко прох� > �а�>Ђи� �,но, ��беаІио��риеаом?.. �л р�й в��но�важл�������сату!

���ы оЀД с��с��ми �л р�й лоѰл Алексанп�ю, Їто‑�я,ь к�пр� ��авей экж�еч����с� �, п��Ѱв��еѼ�Алевн��бе� Эл А�ѽ пг�.�Ѡ�� решил�зашлде��бѰ���ѽ���� о��абы�в �н��Ѿ� �Ђьне дь �е��ѵ���ле ���, о� ко�ь � �рохо� �� ��л� в ээѾ вме��р��да��� кольк�п��Ѱњ��т��но у�,�,при��х��то‑� а . Услыб��лоѺи вЇс�т �Ђ�а�Ћ.к��ѵ����т��но у����на�Ѹ����нѰйк�е ��о�, ���да� емз �ля��Ѽе���� оснЂ��),�� ��Ѹ��лоѵ�аврсчо�����р�� �Ђ�а�Ћ.к��тавЈло��ао��т ну����а��но пе��п��ѵжеиЈ�а��т��ос��ча р�Ѿ� ��Ѹ�начс�т �Єо �Ї ь,м�т �хй ро��ми �л р�й л�, не�а� удоЅ�я, р�к�е��ЂвЏьо е�ноп�п��ро���:���д���лоѺ�п�����й ��но � ��иѵтс��к�,ои �Ђ�к�сы, к�я,ь к�п� в � ноЅ �н�Ѱвиком, гно�� о��� бями ���,езЂ��ткасе м��ыЋ�� ���.и�о Александ���, чЋѾ рол��не �ѵ к��Ўб��,�о РоѾЋк�к � Ѓи�оедал�п��рнѽ прам…»

��в�� к дѵд��ак �, — то вр� экж�еч����ссп ��тѰ�нл��о��нѻя �Ѳ���ѻлѻ�,�т��аст� че�, Ље Ал�