Прочитайте онлайн Мальчики Из Бразилии | Глава четвертая

Глава четвертая

- Мы можем исключить только четырех из одиннадцати, - сказал Клаус фон Пальмен, расправляясь с толстой сарделькой, лежащей перед ним. - Не кажется ли вам, что вы спешите, говоря о прекращении?

- Кто говорит о прекращении? - Либерман разминал картошку тыльной стороной вилки. - Я сказал лишь, что не могу позволить себе отправиться в Фагерсту. Я не утверждаю, что отказываюсь поехать в другие места и также не говорю, что не мог бы попросить отправиться туда кого-нибудь другого... кому не нужен переводчик.

Отрезав кусок сардельки, он вместе с порцией пюре отправил его в рот.

Они сидели в «Пяти континентах», ресторане франкфуртского аэропорта. В субботу вечером, 9-го ноября, Либерман сделал тут двухчасовую остановку на пути домой в Вену, и Клаус примчался из Маннгейма, чтобы встретиться с ним. Ресторан был довольно дорогой, но мальчик заслуживал хорошего обеда. Не только потому, что он все выяснил о человеке в Пфорцхейме, чей прыжок, а не падение с места наблюдали не менее пяти человек: после того, как Либерман связался с ним в четверг вечером из Гладбека, он успел смотаться и во Фрейбург, пока Либерман посещал Золинген. Кроме того, сухие четкие черты лица - выступающие скулы, обтянутые кожей, и блестящие глаза - при ближайшем рассмотрении дали понять, что мальчишка просто недоедает. Да ест ли кто-нибудь из них, как полагается? Так что пошли в «Пять континентов». Ведь они не смогут толком поговорить в какой-нибудь закусочной, не так ли?

Август Мор, ночной дежурный на химическом предприятии в Золингене, который, как Либерман и предполагал, был в свое время гражданским служащим, таможенником, скончался в больнице. Руководство пожарной охраны провело тщательное расследование взрыва, погубившего его, и выявило целую цепь накладок, которых нельзя было предотвратить. Так что Мора, как и Дюрнинга, трудно было считать жертвой заговора нацистов. Скромный бедный человек, овдовевший шесть лет назад, он жил со своей прикованной к постели матерью в обветшавшем строении, которое смахивало на ночлежку. Большую часть жизни, включая и годы войны, работал на сталеплавильном заводе в Золингене. Почтовые отправления или телефонные звонки из-за пределов страны? Его хозяйка откровенно расхохоталась.

- Ему даже и тут никто не звонил, - сказала она.

Во Фрейбурге Клаусу было показать, он что-то нащупал. Местный житель, чиновник из водного департамента по имени Иозеф Раушенберг, был убит ударом ножа и ограблен рядом со своим домом, а соседи заметили, как кто-то в предыдущую ночь наблюдал за его жилищем.

- Человек со стеклянным глазом?

- Соседка не заметила деталей, она была слишком далеко. Крупный мужчина сидел в небольшой машине и курил - вот что она рассказала полиции. Она даже не могла назвать марку машины. В Золингене был замечен человек со стеклянным глазом?

- В Гладбеке. Продолжайте.

Но Раушенберг не имел отношения ни к каким международным организациям. Еще мальчишкой попав под поезд, он потерял обе ноги до колен; в результате он был, конечно, освобожден от военной службы, и ногой не ступал - то есть протезом - («Прошу вас», - буркнул Либерман) за пределы Германии. Но он был старательным и неутомимым работником, преданным мужем и отцом. Сбережения достались его вдове. Он не оправдывал деяния наци и даже голосовал в свое время против них - но и все. Родился в Швенингене. Никогда не бывал в Гюнцбурге. Среди родственников лишь один достиг определенного положения: кузен выпускал «Берлинер Моргенпост».

Дюрнинг, Мюллер, Мор, Раушенберг - ни один из них, как ни напрягай воображение, нельзя было считать жертвой нацистов. Четыре из одиннадцати.

- Я знаю человека в Стокгольме, - сказал Либерман. - Гравер, родом из Варшавы. Очень умен. Он будет рад отправиться в Фагерсту. Был еще некий Перссон и еще один человек из Бордо - имеет смысл проверить лишь этих двоих. Барри упоминал шестнадцатое октября. Если ни один из них не окажется тем, кого наци могли и должны были убить, значит, мы, должно быть, ошибались.

- Пока вы не найдете человека, который вам нужен. Или, предположим, он был убит в другой день.

- «Пока», - сказал Либерман, разрезая сардельку. - Вся эта история построена на «пока» это, «если» то, «может быть» третье. Черт побери, как бы мне хотелось не слышать этого звонка.

- Что он вам сказал дословно? Как все это произошло?

Либерман поведал ему всю историю с самого начала.

Официант убрал их тарелки и принял заказ на десерт.

Когда он завершил повествование, Клаус сказал:

- Вы понимаете, что этот список мог быть дополнен вашим именем? Если даже это и не был Менгеле, которого вы якобы телепатически узнали, - во что я ни секунды не верю, герр Либерман, и могу только вам удивляться - но если любой нацист был на том конце провода, он, конечно же, первым делом постарался бы узнать, с кем разговаривал Барри. Эти сведения он без труда мог бы получить у гостиничного оператора на коммутаторе.

Либерман улыбнулся.

- Мне только шестьдесят два, - сказал он, - и я не гражданский служащий.

- Не шутите с этим. Если убийцы, разъехавшись, принялись за дело, почему бы не дать им еще одно поручение? И такое, которое они должны исполнить первым делом.

- Тот факт, что я еще жив, позволяет предположить; что их не послали вдогонку за мной.

- Может, они решили немного помедлить, Менгеле и Объединение Друзей - выяснить, что вы узнали. Или даже решили свернуть всю операцию.

- Теперь вы понимаете, что я имею в виду под «если» и «может быть»?

- Вы хоть понимаете, что вам может угрожать опасность?

Официант принес вишневое пирожное Клаусу и кусок лимонного торта Либерману. Клаус заказал кофе, а Либерман - чай.

Когда официант отошел, Либерман, разорвав пакетик с сахаром, сказал:

- Я давно уже подвергаюсь опасности, Клаус. Я перестал думать о ней; в противном случае я должен был бы закрыть Центр и посвятить жизнь чему-нибудь дру¬гому. Вы правы: если убийцы существуют, я, скорее всего, в их списке. Так что продолжать розыски - это единственное, что остается делать. Я отправляюсь в Бордо, а Пивовар, мой друг из Стокгольма, отправится в Фагерсту. И если окажется, что эти люди тоже не могут быть жертвами, я проверю еще нескольких - просто, чтобы обрести полную уверенность.

Клаус, потягивая свой кофе, сказал:

- Я могу поехать в Фагерсту; я немножко говорю по-шведски.

- Но для вас мне придется покупать билет, верно? К сожалению, и с этим фактом приходится считаться. Кроме того, вы не можете позволить себе пропускать лекции.

- Я могу вообще не ходить на лекции в течение месяца и все равно получу диплом с отличием.

- Надо же. Какая голова. Расскажите мне о себе; каким образом вы обрели такую сметливость?

- Я могу рассказать вам о себе нечто, что удивит вас, герр Либерман.

Либерман слушал своего молодого собеседника серьезно и с симпатией.

Родители Клауса были в прошлом нацистами. Мать поддерживала дружеские отношения с Гиммлером; отец был полковником люфтваффе.

Почти все молодые немцы, которые рвались помогать Либерману, были детьми бывших нацистов. И это был один из немногих фактов, который все же заставлял его думать, что хоть медленно, но божьи мельницы все же работают.