Прочитайте онлайн Меридон | Часть 38

38

Они нацелились на меня, на убедительную славную ферму, которую я им нарисовала. Хорошее шулерство – битва умов, в которой шулер убеждает дичь сразу в двух вещах: что он честный и что они – умелые игроки. Я поглядывала на них из-под ресниц и видела, что Уилла они сочли слишком стойким, слишком неподатливым, а возможно, и слишком бедным для своих уловок. Но я была «роскошным молодым дурнем». Они переводили взгляды с набросанной наспех карты на мое открытое воодушевленное лицо и облизывались, как голодные при виде сладкого пудинга.

Я постучала картами по столу и взглянула на Уилла.

– Похоже, ты был прав, Уилл, – сказала я. – Мне это не потянуть.

Уилл не поднял глаза, лицо его не дрогнуло, но у него, судя по всему, голова пошла кругом от того, как я резко поменяла курс.

– Так давай доиграем и уйдем, – сказал он.

Он посмотрел на капитана Томаса и Боба Редферна.

– Вы уж простите, господа, и спасибо за радушие. Но я обещал матери этого юноши, что благополучно доставлю его домой. И с наследством в кармане.

Капитан Томас рассмеялся, так что зазвенела пыльная люстра.

– Да вы просто поводырь медведя, сэр! – воскликнул он. – По мне, так мистер Тьюкс – отменный игрок!

Он отпустил карту, которой собирался сыграть, и взялся за другую, дальше от большого пальца. То был младший козырь. Он, судя по всему, знал, что у меня козыри старше. Я взяла взятку, как он и планировал.

– Вы только гляньте! – сказал он. – Я прозевал, что у вас такой козырь, мистер Тьюкс.

– Давайте-ка откроем еще бутылку, – щедро предложил Боб Редферн. – Вырвавшись из деревни, надо получать удовольствие от жизни, джентльмены! Стыдно возвращаться домой, если рассказать не о чем. Все рты поразевают, когда вы расскажете, что играли здесь, я вас уверяю!

Козырями были червы, у меня на руках была пара младших карт. Я пошла с короля бубен, и все ответили картами помладше, кроме капитана Томаса, который сбросил младшую трефовую карту, отдав мне взятку. После этого я выманила у них младшие козыри одной червой за другой, пока на руках у меня не остался валет пик, и я поставила на то, что ни у кого нет пик старше. Но у капитана Томаса на руках оказалась дама, и в конце игры мы сравнялись по взяткам.

– Думаю, надо нам идти, – сказал Уилл. – Доброе завершение доброй шутки.

Я взволнованно рассмеялась, надеясь, что на щеках у меня появился румянец.

– Уйти, когда у меня полоса везения? – спросила я. – Да черт меня побери, никуда мы не уйдем! Я не встану из-за стола, пока не выиграю ту маленькую ферму в Сассексе. Это же только шутка! И час еще не поздний! И карта мне пошла! Я чувствую!

– О, у вас чутье на карты, – дальновидно сказал Редферн. – Иногда я тоже такое чувствую. Просто понимаешь вдруг, что не можешь проиграть. У меня такое случалось пару раз в жизни, и я вставал из-за стола с целым состоянием в кармане! Это редкий дар, мистер Тьюкс… можно называть вас Майкл?

– Конечно, Боб, – беспечно ответила я. – Вы верите в удачу, да?

– А какой чистокровный игрок не верит? – спросил он.

Он перетасовал карты, а я взяла бокал и стала пить, глядя на него поверх края бокала.

И тут я заметила.

Он собрал сыгранные карты и перебросил некоторые из них в правую руку, спрятав в широкую белую ладонь. Рубашки казались мне вполне обычными, но они, видимо, были краплеными, и он мог отличить картинки от простых карт. Или они были срезаны, по виду сказать было трудно, я поняла бы только на ощупь, когда подошла бы моя очередь сдавать. А этого надо еще дождаться.

Боб решительно перетасовал карты, оборки его сорочки съехали на его натруженные руки. Он казался особенно умелым или подозрительно ловким. Честная растасовка честного игрока.

Он протянул мне колоду, чтобы я сняла. Я тщетно нащупывала среди карт подсказку. Не было места, где меня побуждали снять, он не сдвинул колоду и не сделал мостик.

Ни-че-го.

Я сняла, как хотела, и вернула ему колоду. Он раздал.

То, что он сделал потом, было так очевидно и так грубо, что я едва не расхохоталась и перестала жалеть, что рядом нет па, потому что напротив меня сидел человек, жадностью и нахальством превосходивший па.

И теперь я его поняла.

Он не подтасовал карты, не рассчитал мгновенно, куда именно нужно всунуть картинки в стопку простых карт, лежавшую у него в левой руке. Он просто положил картинки поверх колоды и раздал самые сливки сверху мне и Уиллу, а нижние карты – себе и капитану Томасу. Детский простейший обман, и я бросила на Уилла взгляд, предупреждая его, чтобы промолчал, когда увидит.

Об этом можно было не беспокоиться. Как ни удивительно, он ничего не заметил. Уилл был истинным честным йоменом, он смотрел на быстрые руки Боба Редферна и взял те карты, которые ему сдали, не заметив движение длинных пальцев Боба, когда тот брал карту снизу или сверху, по желанию.

Я осторожно осмотрелась.

Казалось, никто другой тоже ничего не заметил. Было уже поздно, все были пьяны, в комнате стоял густой дым, свет еле пробивался сквозь него. Рука Боба скрыла все. Только я увидела, как он быстро сработал мизинцем правой руки, подцепляя карты снизу для себя и напарника, чтобы они точно нам проиграли.

Мне приходили хорошие карты. Хорошие шулерские карты. Не слишком роскошные, ничего чрезмерного. Я ерзала и дергалась, а потом задержала дыхание и надула живот, чтобы покраснеть, когда Боб сдал мне козырного туза. Я выиграла, на три взятки опережая Уилла, и вокруг захлопали и засмеялись, когда я завопила, как мальчишка, и подгребла к себе кучу расписок и документы на Широкий Дол.

Лакей тут же возник рядом со мной с бокалом шампанского.

– Победный тост за отменного игрока! – сразу сказал Боб, подняв свой бокал, чтобы выпить за меня.

Уилл нахмурился:

– Сейчас лучше уйти.

– Да выпей ты за мою победу! – сказала я. – Пойдешь со мной утром к лорду Перри, чтобы выкупил свою ферму. Как он будет хохотать! Выпей за мою победу, Уилл! Еще рано уходить!

– И игра так и витает в воздухе! – радостно воскликнул капитан Томас. – По-моему, моя удача возвращается! Будь я проклят, если нет! Останьтесь, вам везет, Майкл! Отважитесь поставить оба своих владения на карту… вашу новую ферму и ту, что в Уарминстере?

– Против чего? – спросила я с улыбкой.

Уилл произнес:

– Майкл! – безупречным замученным шепотом.

Лакей снова наполнил мой бокал, голоса, казалось, доносились откуда-то издалека. Я про себя прокляла вино. Я к нему не привыкла, да и после болезни еще не окрепла. Выпью еще немного – и я в беде.

– Да черт! Против этого места! – заорал капитан Томас.

Раздался рев одобрения и хохот, мне закричали:

– Вперед, сельские сквайры! Ответьте на ставку! Ради старого английского ростбифа!

– Идет, поставлю! – сказала я.

У меня заплетался язык.

По совести сказать, игры в этом было немного.

Мрачный взгляд Уилла, брошенный на меня, тоже не был притворным.

Я снова отодвинула документы на середину стола, и капитан Томас что-то нацарапал на листке бумаги с гербом и передал его мне с лакеем. Боб и Уилл добавили свои расписки.

– Вам сдавать, – сказал мне Боб.

Он сгреб взятки и пододвинул их ко мне. Я глубоко вдохнула и собрала колоду. Провела пальцами по ее ребрам. Легко перетасовала. Я направила все свое внимание в кончики пальцев. Возможно, колода была чистой. Они работали в связке, показывая друг другу, какие у них карты, так что, возможно, колода не была крапленой. А сдача сверху и снизу говорила о том, что они, скорее всего, не прибегают к сложным приемам.

А потом мои пальцы нащупали, что искали.

Легкая неровность на одном ребре, словно очень тонкой иглой царапнули по глянцу. Крап был только по одной стороне, так что отметина выпадала то слева, то справа, и ее было трудно распознать.

– Вы что-то нахмурились, – сказал капитан Томас. – Вы хорошо себя чувствуете, Майкл?

– Немножко… – сказала я заплетающимся языком. – Мне придется покинуть вас после этой игры, джентльмены, каков бы ни был исход. Я вернусь завтра.

– Конечно! – любезно сказал Боб. – Я к этому часу сам устаю. Знаю, что вам нужно, юноша! Немного кларета! Кларет – самое то ранним утром.

У меня забрали бокал из-под шампанского и принесли новый, до краев полный густого красного вина.

Лицо Уилла застыло.

Пока они занимались вином, я тихонько перекладывала колоду.

Я думала о па. Думала о нем по-новому – с какой-то печальной гордостью. Он играл на пенни на перевернутых бочках, но постыдился бы сдавать снизу, как эти шулера-щеголи. Только не он! Когда па мошенничал трезвым, он мог сосчитать, сколько будет сдач на всех игроков, и так подтасовывал, что всем выходили те карты, которые он задумал. Пока они пробовали вино и спорили, достаточно ли оно охлаждено, я быстро посчитала в уме: по семь карт каждому, вторая моя сдача будет самой сильной. Сильные карты должны были идти через каждые три, чтобы я могла сдать их Уиллу, сидевшему напротив меня. То есть в первой сдаче сильными были вторая, шестая, десятая, четырнадцатая, восемнадцатая, двадцать вторая и двадцать шестая. Я нащупывала крапленые карты. Я думала, что метят они только тузы, королей, дам и валетов… но оказалось, что меченых карт больше двадцати восьми.

– Готовы, Майкл? – приветливо спросил Боб.

Я быстро на него взглянула.

Он за мной не наблюдал. Он улыбался капитану Томасу, честной простой улыбкой, которая у этих двоих яснее ясного говорила: «Мы их поймали».

Я перехлестнула колоду. Стасовала я ее хорошо, как только могла, если учитывать отсутствие того навыка, который был у Меридон.

Я начала сдавать.

– Снять, – напомнил мне капитан Томас.

Я покраснела.

– Ах да, – сказала я.

В этом клубе перед сдачей снимали. Капитан Томас ждал, когда я протяну ему тщательно стасованную колоду, чтобы он снял, и карты, которые я приготовила для Уилла, легли вниз и выпадали непредсказуемо, любому из нас.

– Исполняем съем со сдвигом, – услышала я в голове голос па.

Увидела его грязные руки, выравнивающие колоду на козлах фургона.

– Видишь, Мэрри? Видишь?

Движение было непростое. Па его делал скверно – я научилась, глядя, как у него не получается.

Снаружи светлело, но здесь было по-прежнему темно, поскольку на окнах висели толстые сальные шторы. За одним столом спорили по поводу счета, и все смотрели в ту сторону. Я взглянула на капитана Томаса.

– Плохо дело? – спросила я, кивнув в сторону того стола.

Капитан Томас посмотрел туда. Один из посетителей вскочил на ноги, задев стол, и тот накренился. Я схватила колоду обеими руками, левой сверху, правой снизу. Одним быстрым движением я передернула нижнюю половину, лежавшую у меня в правой руке, и протянула ее капитану Томасу.

– Да ерунда, – сказал он, снова поворачиваясь к столу.

Он снял колоду, положив половину, которая была от него дальше, поверх той, что была ближе. Сам того не зная, он сложил перетасованную колоду обратно. И никто не заметил.

Сердце колотилось у меня в ушах, в горле, в затылке. Так громко, что я боялась, как бы они не услышали его сквозь шум и суету, с которой пьяного выталкивали по лестнице на улицу.

Я раздала карты с притворной неловкостью, и они легли на стол. Уилл взял свою сдачу, и я увидела, как у него слегка расширились глаза, но рука, протянутая к бокалу вина, не дрогнула.

Он, разумеется, выиграл.

Я видела, как щурится в свои карты капитан Томас, потом переводит взгляд на карты Уилла. Свои я держала низко, закрыв рубашки сложенными руками, на случай, если на них были отметины. Я наблюдала, как те двое подсказывают друг другу, что козырями надо назначать пики или бубны. Червы или трефы.

Это ничего не меняло. Уиллу выпадали король, дама и туз – в каждой сдаче. Остальные хорошие карты, которые я разбросала по столу, шли просто как приправа.

Они ничего не могли понять. Они ведь были уверены, что я – дичь. Видели, что я честно тасую, а потом видели, как сняли колоду. И верили, как многие дурни до них, что снятое нельзя подтасовать.

Я раздала последние карты. Капитан Томас взял взятку, она была у него третьей. У Уилла было пять, у Боба Редферна три, у меня две. Уилл, без сомнения, играл отвратительно; с теми сдачами, которые я ему обеспечила, он должен был нас по полу размазать.

– Я выиграл! – сам себе не веря, сказал он.

Боб Редферн побелел, в свете свечей на его лбу блестела испарина. Он подтолкнул тяжелую грамоту Широкого Дола по столу в сторону Уилла. Я пододвинула ему расписку на свою ферму, бумаги на клуб и расписки Редферна.

– На сегодня все, джентльмены! – сказала я.

Голос мой прозвучал высоковато, я сделала глубокий вдох и вонзила ногти в ладони, держа руки под столом. Я еще не ушла с арены. Потерла подбородок, словно ощупывая утреннюю щетину.

– Я выиграл и проиграл собственность, и свою тоже проиграл! Отличная ночь! Уладим все сегодня же, Уилл.

Капитан Томас слабо улыбнулся.

– Я вас навещу, – сказал он. – Где вы остановились?

– Хафмун-стрит, – правдоподобно ответила я. – Сразу за углом, у капитана Кернкросса, в номере 14.

Он кивнул.

– Навещу вас вскоре после полудня, – сказал он. – И лорда Перри приведу. Нам всем нужно уладить дела после нынешней ночи!

Вокруг стоял гул голосов.

Я улыбнулась всем.

– Суровая ночка у меня выдалась за карточным столом! – сказала я. – Не часто приходится играть в такой компании. Завтра вечером вернусь, если можно.

– Будем очень рады вас видеть, – любезно отозвался капитан Томас.

Его яркие глаза над закрученными усами смотрели холодно.

– Играть мы всегда садимся около полуночи.

– Великолепно, – сказала я.

Уилл поднялся, усталый, как выигравший боксер на открытом ринге.

– Мой плащ, – сказала я стоявшему позади лакею.

Уилл сунул драгоценные документы в карман сюртука и положил прочие бумаги и гинеи сверху.

– Завтра все уладим, – сказал капитан, следя за каждым его движением.

– Я не спешу, – солгал Уилл.

Он шагнул к двери, глядя на меня. Подошедший лакей накинул мне на плечи плащ. Я подобрала шляпу, которую отбросила во время игры, пригладила кудри и надела треуголку.

– Отличный вечер! – сказала я. – Благодарю вас обоих.

Я шагнула к двери.

Повернуться к этим двоим спиной было все равно что отвести глаза от змеи. Я была уверена, что как только я перестану на них смотреть, они на меня бросятся.

Я сделала два шага к дверям, Уилл уже был снаружи и начал спускаться по лестнице, я шагнула на порог и вышла. Спускалась я, останавливаясь на каждой ступеньке, нарочно замедляясь, заставляя себя ступать осторожно, как ходят пьяные.

– Спасибо, добрый человек, – сказал Уилл, пока привратник возился с засовом.

Он мешкал, словно нас хотели задержать. Задержать перед запертой дверью, пока нас догонят.

Я быстро оглянулась. Редферн и Томас стояли на верхней ступеньке лестницы, глядя на нас.

Я почувствовала, как горло мое сжимается от страха.

– Доброй ночи! – крикнул Уилл.

Голос у него был уверенный.

Я не решилась говорить, я просто помахала, всей душой надеясь, что лицо у меня не слишком бледное.

Последний засов был отодвинут, привратник распахнул дверь, и внутрь полился серый утренний свет и чистый холодный запах весеннего утра.

Мы вышли, держась за руки, на тихую улицу.

Солнце еще не встало, был тот бледный перламутровый утренний час, что наступает между тьмой и рассветом. Я взглянула на Уилла; лицо его бороздили морщины, словно он постарел на десять лет. Я знала, что мое собственное лицо тоже выцвело от напряжения, под глазами лежали тени.

– Мы выбрались? – очень тихо спросил меня он.

– Думаю, да, – сказала я.

Мы прошли пять шагов от двери клуба.

И тут нам в спину закричали:

– Эй! Эй! Майкл! Вы забыли трость! Вернитесь!

– Бежим! – сказал Уилл и схватил меня за руку.

Стоило нам пробежать несколько шагов, я услышала, как за нашими спинами кричат, сбивчиво велят нас отрезать от улицы. Мы помчались за угол на Керзон-стрит. Улица была совершенно пуста и тиха.

– Черт! – сказал Уилл.

– Туда! – быстро бросила я и потащила его по улице вдоль стены, надеясь, что нас скроет тень.

В переулке за нами слышался грохот сапог по брусчатке, потом они остановились, и громкий голос закричал:

– Туда! Они побежали туда!

Я поняла, что нас заметили.

Я потащила Уилла через дорогу и нырнула на Куин-стрит. Оглянулась. За нами бежали пятеро, немножко медленнее нас, и фора у нас была. Но капитан Томас понемногу нагонял, он был в хорошей форме. А я уже задыхалась и чувствовала, как слабеют колени.

Мы молча бежали по Куин-стрит, они отставали ярдов на сто.

Я не могла поверить, что на пути нет ни освещенных дверных проемов, ни экипажей, ни припозднившихся гуляк, даже простых свидетелей. Не было никого. Мы с Уиллом были вдвоем против пяти негодяев, и в кармане у Уилла лежали документы на Широкий Дол.

На углу я не замешкалась ни на миг. Я бежала, не думая, желая лишь одного – уйти от них. Теперь я пересекла дорогу и устремилась по Джон-стрит, надеясь скрыться в темноте, прежде чем они достигнут перекрестка и заметят нас.

У нас почти получилось, но тут мы услышали, как Томас крикнул:

– Стойте! Слушайте! – а потом с торжеством заорал: – Они бегут туда! За ними!

Дорога была узкой, и стук сапог по брусчатке у нас за спиной, казалось, становился все громче. Плащ закрутился вокруг моих ног, сдерживая меня, как стреноженную лошадь, я чувствовала, что замедляю шаг. Вперед меня теперь гнал только страх; и я бежала недостаточно быстро.

– Куда? – задыхаясь, спросил Уилл.

Мысли мои путались.

Я стремилась домой, повинуясь чутью, пробиралась по модным улицам и темным укромным переулкам за ними. Но я понимала, что не смогу бежать с той же скоростью. Они нас догонят, к тому же я все равно заблужусь в этом муравейнике новых изящных площадей и боковых улочек.

– В парк! – сказала я.

Я подумала о прохладных деревьях и темных лощинах, где можно спрятаться. О покрытой инеем траве, сверкающей в бледном свете раннего утра. Ничего более похожего на деревню в Лондоне было не найти, а мне так хотелось почувствовать под ногами землю. Мы с Уиллом оба были деревенскими, нам нужно было домой.

Мы метнулись влево по Фарм-стрит, и я увидела высокие деревья парка – казалось, он за много миль, в конце улицы.

– Туда, – сказала я.

Я бежала медленнее, горло у меня сжималось, грудь ходила ходуном.

– Беги, Уилл, у тебя документы. Спасай их. Спасайся с ними.

Он бросил на меня быстрый косой взгляд, в полумраке блеснули его зубы. Этот болван улыбался.

– У нас получится, – сказал он. – Беги.

Я так разозлилась на него за то, что он не понимал, что я не могу больше бежать, что дела мои плохи, что от злости ощутила прилив сил, который понес меня дальше.

К тому же мне было страшно.

И от этого я бежала быстрее наших преследователей!

За нами гнались злые люди, жадные до моей земли, но они не были напуганы, как я. Я слишком часто убегала в своей жизни, чтобы сердце мое не заколотилось, стоило мне услышать стук сапог по брусчатке у себя за спиной. Сердце мое бешено стучало в груди, дыхание было хриплым, как во время болезни, но все-таки я могла бежать, бежать и бежать.

Мы промчались через улицу.

Вдали виднелась пара экипажей, но достаточно близко никого не было, и потом – это за нами гнались с криками «держи их!». Позови мы на помощь, мы могли бы оказаться перед магистратским судом…

– Давай к тем деревьям… – задыхаясь, шепнул Уилл.

Его силы тоже были на исходе, он был весь в поту, его лицо блестело в бледном свете.

Он рванулся к рощице буков и берез. Они стояли, застыв среди мутных теней, их голые ветви тонкими темными нитями выделялись на светлом небе. Но они могли дать нам хоть какое-то укрытие.

Я оглянулась. Преследователи были близко, они уже пересекали дорогу. Они точно увидят, как мы вбегаем в рощицу, у нас не будет времени спрятаться. Они окружат нас и поймают.

– Беги! – велела я. – Я их задержу! Бога ради, Уилл!

Он резко обернулся ко мне, как только мы скрылись из виду.

– Снимай бриджи, – приказал он.

Я вытаращилась на него, а он стянул с меня плащ и бросил его под куст ежевики.

– Снимай ты эти чертовы бриджи! – хрипло прошептал он. – Сойдешь за мою девку!

Тут я поняла.

Я сбросила сапоги и сорвала с себя бриджи. Галстук полетел следом за плащом, и я осталась перед Уиллом в одной рубашке. Он без колебания сгреб меня за ворот и рванул ткань вниз, так что рубашка порвалась до пояса, открыв мою молочно-белую шею и плечо, округлость моей груди и розовый сосок.

Позади, на краю рощицы, послышался голос Томаса и крик Редферна:

– Смотрите на деревьях, на ветках!

Уилл бросился на меня и повалил меня на землю.

– Ноги раздвинь, Сара! – нетерпеливо сказал он и, перекатившись, навалился на меня.

Я почувствовала, как он возится со своими бриджами, а потом покраснела, когда он стянул их и остался с голым задом.

– Уилл! – шепотом воспротивилась я.

У него было мгновение, чтобы отодвинуться и взглянуть на меня. Лицо у него было озорным.

– Глупая ты корова, – с любовью сказал он.

Потом уткнулся мне лицом в голую шею и стал толкать бедрами.

– Оп-па! – заорал кто-то за его спиной.

Капитан Томас резко остановился, а его громилы вытянули шеи из-за его плеча. Уилл не поднял голову, я отважилась взглянуть поверх его плеча. Они на меня пялились, на мои раскинутые голые ноги.

Я опустила голову, уткнувшись в теплое плечо Уилла, и про себя прокляла их, и всех чертовых мужчин на этой сучьей земле!

Я ненавидела Уилла, капитана Томаса и Широкий Дол каждым дюймом своего ледяного злого тела.

– Вы тут не видели двух джентльменов, пробегали мимо? – выкрикнул Томас.

Уилл заревел – то ли от ярости, то ли от похоти, которой помешали.

– Какого черта, я вам тут что, в дозоре? – заорал он. – Не видел, конечно. Вы как думаете, я тут чем занят? Проваливайте к черту. Я заплатил за двадцать минут, и я свои двадцать минут получу!

Они заколебались, двое отступили.

– Они туда побежали… – сказала я.

Голос у меня был шелковистый и невнятный.

Я выбросила руку и указала направление, и они увидели в бледном свете мое голое плечо и очертания шеи.

Капитан Томас насмешливо мне поклонился.

– Весьма признателен вам, мэм, – сказал он. – И прошу прощения, что побеспокоил, сэр.

Мы услышали, как он сделал пару шагов.

– А леди-то не так увлечена, как мужчина, – сказал он, и его люди засмеялись.

Потом его голос переменился.

– Это они? Садятся в экипаж? Черт! За ними!

Мы услышали, как они с шумом ломятся через подлесок и кричат кучеру. Уилл и я застыли, тихо, как зайчата в вереске, слушая, как отъезжает экипаж, как они бегут следом, крича, чтобы привлечь внимание стражника.

Потом наступила тишина.

Они ушли.

Уилл Тайяк лежал на мне, уткнувшись лицом в мою шею, вдыхая запах моего пота, терся лицом о мою кожу и настойчиво упирался сквозь мою задранную рубашку в мою глубокую, укромную сердцевину, где я намокала. Я была насквозь мокрой, как влюбленная потаскушка за стогом сена.

– Все хорошо, Уилл, – сказала я теплым от смеха голосом. – Можешь перестать притворяться. Они ушли.

Он, вздрогнув, остановился и поднял лицо, чтобы взглянуть на меня – оно было исполнено любви.

– Господи, как я тебя люблю, – просто сказал он. – Я бы дал себя повесить за шулерство, чтобы разодрать на тебе рубашку и полежать у тебя между ног – вот за это мгновение.

Я потянулась, плавно и чувственно, как кошка.

Мне казалось, в моих венах прежде никогда не струилась кровь, никогда до этой минуты.

Я вся была теплой, вся была живой.

Кожа, внутренняя сторона запястий, подошвы ног, теплые ладони, трепещущий кончик языка, каждая крупица меня сияла, как золото. И глубоко-глубоко между ног я ощутила стук крови, словно я никогда раньше не была там живой, словно Уилл был плугом, который должен был взрыть землю и сделать ее плодородной, и тело мое вдруг перестало быть пустошью, оно стало богатой пахотной землей, жаждущей сева.

– Не сейчас, – неохотно сказала я. – Они вернутся, когда остановят экипаж. Они же не глупые.

Уилл вскочил.

– Нет! – сказал он. – Вот! Твоя одежда!

Он полез в ежевичный куст, топая ногами и шепотом ругаясь, когда обдирался о колючки. Потом он из нелепого рыцарства отвернулся, пока я одевалась. Я нахлобучила шляпу и завернулась в плащ.

– Домой в Широкий Дол, – решительно сказал Уилл.

– Мне нужно забрать Море, – ответила я.

Уилл остановился и посмотрел на меня, словно я пошутила.

– Нельзя! – воскликнул он. – Мы не можем так рисковать, вдруг нас выследят, если пойдем туда, откуда пришли? Надо нам уходить через парк, на запад, а потом вернуться по своим следам.

– Мне нужен Море, – упрямо сказала я. – Море доставит нас домой. А тебе нужна твоя лошадь.

– Они их потом пригонят… – начал Уилл.

– Они – нет, – твердо оборвала его я. – Я покончила с Хейверингами навсегда. Они мне и носового платка не пришлют. Я заберу своего коня из их конюшни, прежде чем они поймут, что птичка вылетела из клетки.

Уилл помялся, посмотрел в мое решительное лицо, потом на городские улицы, на которых с рассветом начинались шум и толчея.

– Я не поеду без Моря, – сказала я.

– Ох, ну ладно, – набычившись, отозвался он, и мы вышли из рощицы плечом к плечу.

Между нами не было ни искорки страсти, даже нежности не было.

Мы шипели друг на друга, как злые кошки.