Прочитайте онлайн Несущая свет. Том 2 | Глава 24

Глава 24

На следующий день в сопровождении десяти всадников Марк Юлиан переправился через Рейн и галопом поскакал по прямой, как стрела, дороге, проложенной Восьмым легионом, к боевой линии на северо-востоке. Цокот копыт подстегивал его нетерпение, а мысли забегали далеко вперед, обгоняя резвых лошадей, когда он размышлял, кого бы ему привлечь в первые помощники из числа способных проделать вместе с ним огромную работу по организации заговора. Однако через полчаса Марк Юлиан почувствовал успокоение Сказалось умиротворяющее воздействие тишины первозданного леса, которая окутывала всадников со всех сторон. Она спутала стройную логику мыслей и разворошила в нем старые мечты. Он словно вступил в союз с этой землей против собственного народа.

Девственная природа вокруг казалась траурной, будто оплакивала чью-то гибель. Пологие склоны невысоких холмов были одеты клубами тумана, а пелена неба между вершинами высоких деревьев блистала гордой, загадочной красотой. Стройные ели и сосны жалобно протягивали ему свои ветви, как бы стараясь изо всех сил обратить на себя его внимание. И опять у Марка возникло это навязчивое, зыбкое, как стелющийся над землей белесый туман, ощущение, что кто-то или что-то нуждается в его защите.

Когда их лошади уже изрядно устали и покрылись пеной, дорога резко раздвинулась. Справа показался прямоугольник из рвов и земляных валов, по верхней кромке которых шел частокол. Это был временный лагерь, разбивавшийся после каждого дневного перехода. Внутри укреплений взору Марка предстали аккуратные, ровные ряды палаток из козьих шкур, а в центре стоял большой шатер полководца. Сверху виднелся помост из бревен, увенчанный копной сена, которую зажигали в случае опасности.

Впереди слышались резкие повелительные выкрики, стук топоров, шум падающих деревьев. Всадники миновали повозки, запряженные мулами, на которых лежали инструменты для нарезания дерна, и вереницы солдат, несущих корзины с землей. Наконец, дорога кончилась, и перед отрядом Марка сплошной стеной встал лес, в котором сосны упирались своими вершинами прямо в небо. Здесь под командой двадцати четырех конных центурионов трудилась примерно треть Восьмого легиона — две тысячи человек. Работать им приходилось в полном вооружении, с висевшими на груди шлемами. Одни валили деревья, другие присматривали за повозками с поклажей. Отработавшая смена отдыхала, а в это время другая часть легионеров таскала обрубленные сучья, складывая их в завалы вдоль дороги высотой в рост человека. Они должны защищать легион от неожиданного нападения. Отряды всадников, приданных легиону, прочесывали находящиеся впереди участки леса в поисках возможной вражеской засады, исследуя попутно рельеф местности.

Откуда-то доносилось журчание лесного ручья. Работа шла быстро. В собранности и четкости действий легионеров чувствовалось, что они ощущали близкую опасность. Всем казалось, что в воздухе вот-вот засверкают молнии.

Марк Юлиан вдруг подумал, что находится на краю света. Хатты еще не показались, но чувствовалось, что враг близко и выжидает, наблюдая за ними. Марк Юлиан понимал, что у Домициана была еще одна невысказанная причина, по которой он послал его сюда. Император хотел, чтобы Марк своими глазами видел его успех: огромные пространства чужой земли, завоеванные в очень короткий срок благодаря совершенству его стратегии.

Валерий Фест, первый центурион легиона, подъехав к Марку, поприветствовал его. Это был суровый, молчаливый ветеран, побывавший во многих сражениях. Всем своим видом он излучал одновременно доброжелательность и непоколебимость. Ему было уже далеко за сорок, и волосы его тронула седина. Казалось, прибытие такой важной персоны, как посланец самого Императора, вовсе не беспокоило его. Марк Юлиан быстро осмотрел лагерь, задержавшись у катапульт различного размера и предназначения, установленных на повозках. Регулий, начальник легиона, к которому Домициан относился с сильным подозрением, не был готов приветствовать Марка, отговорившись наскоро придуманным предлогом. Но тот уже заметил венки, валявшиеся на земле, а также и другие признаки недавнего празднества. Возможно, отмечали день рождения одного из трибунов или центурионов. Марк Юлиан догадался, что Регулий страдает от похмелья и отлеживается в тихом полумраке своей палатки. Впрочем, такие мелочи мало занимали его. Когда же он поинтересовался, почему на месте не оказалось четырех когорт, ему сказали, что они посланы в помощь Одиннадцатому легиону Клавдия, который вел параллельную штурмовую дорогу в пяти милях западнее. У них случилась значительная задержка из-за оползня. Похоже, что все было сделано, как того требовал устав — по специальному разрешению, оформленному письменным приказом. В общем, Марку не удалось обнаружить каких-либо серьезных нарушений, все выглядело должным образом, но Марк понимал, что в этом трудно будет убедить Домициана.

Напоследок Марк пожелал, чтобы ему показали укрепления местных германцев. Для этого ему и Валерию Фесту пришлось около четверти мили пробираться через лесную чащобу и заросли кустарника, прежде чем они заметили впереди крепость хаттов — потемневшее сооружение, почти заросшее соснами, которое как бы с укором взирало на них с гребня Тавнских гор.

Внезапно Марка охватил ужас. Кристально чистый воздух обострил его восприятие, и он осознал, что это было не просто логово врага-получеловека, а место, где произошла грозная и жестокая трагедия.

— Ее взяли без боя? — спросил Марк Юлиан и поймал себя на том, что говорит слишком тихо, словно находится у могилы.

— Вряд ли это можно было назвать боем, — ответил Фест, изумленный как вопросом, так и поведением Марка, но не подавший вида. — Нам пришлось выкурить отсюда и уничтожить несколько десятков женщин с детьми, вот и все.

Марк Юлиан резко повернул лошадь.

— Я сейчас вернусь. Мне хочется поближе взглянуть на это место.

— Ты хочешь отправиться один? — в глазах Феста появилось выражение крайней тревоги. — Но это же неразумно! Я не могу гарантировать твою безопасность.

— Значит, я ее сам себе гарантирую.

Прежде, чем первый центурион успел возразить ему, Марк Юлиан пустил лошадь легким галопом и стал взбираться по узкой тропинке, извивавшейся среди молодого сосняка. Тропинка вела прямо к воротам этой маленькой крепости. Ему уже не было страшно, и он не смог бы объяснить, почему. Казалось, что его мысли каким-то сверхъестественным образом перемешались с мыслями врага, словно они обрели способность передаваться друг другу на расстоянии. Непонятно почему, Марк вдруг потрогал тогу в том месте, где под ней висел амулет с землей. Ему не давало покоя ощущение, что будто именно эта дорогая реликвия привела его сюда.

Марк чувствовал, что он будто бы поднялся в иной мир, старый, добрый, все понимающий, чья мудрость заключалась в терпении, накопленном им за тысячи лет. В воздухе, где-то совсем рядом, витал дух покровительницы этих мест, которая представлялась Марку старой колдуньей с молодым лицом и печальными водянистыми глазами. Ее всклокоченные травянистые волосы никогда не знавали расчески, а тело состояло из земли и холодного, вселяющего дрожь воздуха. Ее одеждой был ветер, задувавший со всех сторон и толкавший незваного гостя то туда, то сюда. В ветре же скрывалась и ее пылкая душа, которая заставляла поверхность воды играть волнами, которая врывалась в неведомые долины, поднимала ввысь лебедей, уносила пепел сожженных мертвецов, торопила дождь. Этот ветер дул привольно, в нем не было запаха городской гнили. Большой ястреб стремительно взвился ввысь из-за частокола и стал, быстро снижаясь и изредка делая взмахи крыльями, приближаться к Марку Юлиану, впечатлительная натура которого восприняла эту птицу неким часовым-хранителем, посланным местными богами узнать о том, кто нарушил их покой. Он почувствовал, что покровительница здешних мест приняла его.

Когда он подъехал поближе, то заметил, что частокол в одном месте завалился и повис, словно кусок мяса, вырезанный лентой вместе с ребрами из бока какого-то гигантского животного. Ворота были почти сожжены. Боевые тараны легионеров как правило оказывались бессильными против стен и ворот подобных укреплений, располагавшихся на возвышенности в этих северных лесах. Это происходило из-за их упругости, обеспечивающей устойчивость к сокрушительным ударам тяжелых таранов. Изнутри, словно из птичника, доносилось хлопание многих сотен крыльев — это из разбитых закромов неподалеку от ворот высыпалось зерно, и птицы всевозможных пород слетались сюда на нежданное пиршество.

Марк подумал о том, что мертвые, как всегда, питают живых. Он почувствовал, что оказался не во вражеском укреплении, а в храме загадок и чудес, очень старом, словно возникшем из-под земли на границе жизни и смерти. В поисках тайн люди всегда стремятся под землю или в горы, потому что в царящей там тишине отчетливо слышно шуршание духов.

Он проехал на лошади через довольно узкие ворота, почти физически ощущая присутствие в лесном воздухе чужой боли, той самой, которую чувствовали в свой последний смертный час женщины и дети, застигнутые в крепости врагом.

За полуразрушенными стенами, в молчаливой дымке виднелась череда холмов. Он не увидел там врага, вооруженного до зубов, да и не ожидал увидеть. Но у Домициана здесь был еще худший враг: сама природа, упрямо исторгавшая из себя все новую и новую растительность, которая никогда не покорится земным владыкам.

Наметанным взглядом Марк оценил качество сооружений, с грустью признав, что они скорее похожи на творения каких-то диких животных, а вовсе не людей. Их скорее можно было сравнить с птичьим гнездом или домиком бобра. Рядом с закромами был колодец, но инженеры Восьмого легиона осушили его, выкопав отводную канаву. Земля вблизи колодца была плотно утоптана — очевидно, там водили ритуальные хороводы. Ветер изменил направление, и на Марка Юлиана повеяло страшной вонью. Он взглянул на шалаш из жердей, находившийся в углу крепости, и увидел, как лучи солнца, пробивавшиеся сквозь широкие щели, освещали кучу трупов. Там лежали три женщины, младенец и мальчик постарше. Все они умерли, цепляясь друг за друга.

Потрясенный Марк Юлиан подумал, что человек никогда не сможет хладнокровно воспринимать такое зрелище. Нельзя безучастно смотреть в эти лица и видеть безграничный страх, сковавший навсегда их черты, на закоченевшую белую руку матери, обхватившую свое дитя в попытке спасти его. Кровь уже почернела, глаза мертвецов были открыты. Он с трудом поборол желание закрыть глаза младенцу, чтобы они не взирали на эту ужасную картину. Глиняный горшок, край которого все еще сжимала рука одной из женщин, да бочарная клепка — вот все оружие, которое было в распоряжении этих людей и оказавшееся бесполезным против коротких острых мечей легионеров, которыми они вспороли животы своим жертвам.

Зрелище было настолько отвратительным, что его охватила дрожь, и он чуть было не рухнул на колени. Волна тошноты подступила к горлу.

Большинство мужчин назвали бы это малодушием. На самом же деле это знание, которое висит на человеке как проклятие. Знание того, что о нем думают не как о человеке, а как о вещи, пригодной лишь для работы или убийства.

У Марка Юлиана появилось желание не покидать это место. Здесь он мог позволить жизни течь и развиваться свободно, пока ему не удастся найти секрет ее источника. В таком месте он мог жить так, как должны были жить человеческие создания с момента своего появления на земле, а не замурованным за стенами, покрытыми плесенью книг, раз за разом переписываемых людьми, никогда не видевшими того, что в них написано…

Каждый зеленый листок дерева около него казался изящным томиком в своем футляре, каждая трель ветра — голосом учителя философии.

Внезапно его лошадь навострила уши. Он вдруг с удивлением обнаружил, что слышит иные звуки — быстрые осторожные шорохи, приближавшиеся из глубины соснового леса с северной стороны. К месту, где находился Марк, легкими шагами приближались быстрые создания, напоминающие хищных животных. Девственный покой, только что окружавший его, словно по мановению волшебной палочки, превратился в кошмар. Лес ожил фигурами врагов.

Хатты атаковали. Марк Юлиан испустил проклятье, поняв, что попал в ловушку. Затем он спрыгнул с коня, разнуздал его и, ударив по крупу, пустил животное в галоп. Он понимал, что конская сбруя римского образца сразу бы выдала его присутствие. Затем Марк со всех ног бросился к вышке и, держа кинжал в зубах, быстро взобрался на площадку для часового. Там он лег плашмя. С одной стороны от глаз врага его прикрывал частокол, а с другой — полуразрушенный амбар с зерном. Через проломы в частоколе Марку хорошо был виден весь лагерь римлян внизу и хвойный лес на востоке.

Воздух огласился гортанными боевыми выкриками, вырвавшимися из сотен глоток. Сначала слышался низкий угрожающий рев, который вскоре перешел в свирепый крик, напоминающий шквал налетевшей бури.

Судя по тому, что крики раздавались совсем близко, Марк Юлиан определил, что орды дикарей сосредоточились на гребне холма и наступали широким фронтом, просачиваясь между деревьями. Разрушенная крепость находилась как раз у них на пути.

Далеко внизу в укрепленном лагере римлян послышались крики — это часовые на сторожевой башне подавали тревогу. Мгновенно весь лагерь пришел в движение. Загорелась копна сена. Загудели прямые металлические трубы и рожки манипулов, которые серией коротких, резких сигналов призывали легионеров к оружию.

Марку Юлиану показалось, что время сжалось в одну точку, которая, подобно маятнику на пути лавы, никак не может достичь крайней точки. Он словно находился на пути лавы, вытекавшей из жерла вулкана. Лес вокруг стал похож на взбаламученную воду. В просветах между деревьями мелькали сотни воинов, двигавшихся вниз по склону холма с грациозностью газелей и державших в руках причудливо раскрашенные щиты. Многие пробегали через крепость, но большая часть обтекала ее, как река обтекает препятствие. Все вражеские воины отличались большим ростом и прекрасным телосложением с мощной мускулатурой. Их длинные волосы развевались на ветру, как боевые знамена. Марк знал, что главным оружием этих людей были не примитивные копья, а яростная жажда мщения. Он мужественно противостоял страху, который, если ему дать волю, вполне мог свести с ума. Для того, чтобы такого не произошло, нужно заставить себя взирать бесстрастно на все, что происходило внизу.

Ему были слышны команды центурионов, которые они подавали хриплыми голосами и в которых слышалась тревога. Легионеры, несшие значки манипул, должны были встать в определенном порядке, чтобы воины манипул строились вокруг своих значков, образуя когорты. Сверху казалось, что кто-то ударил ногой по муравейнику, приведя в беспорядок хорошо отлаженную жизнь его обитателей, отчего они бросились в разные стороны. Однако вскоре построение было закончено, и римляне образовали компактную, монолитную массу, ощетинившуюся копьями. Повозки с легкими баллистами развернулись и изготовились к бою. На вышках загорелись факелы, передавая сигнал о помощи Одиннадцатому легиону, лагерь которого был расположен в пяти милях западнее. Этот сигнал служил вызовом вспомогательной кавалерии.

И в этот момент случилось нечто необычное. Марк сначала даже не поверил своим глазам. С полдюжины легионеров, стоявших в первой шеренге, внезапно рухнули на землю, пораженные каким-то тяжелым предметом Он приподнялся, чтобы разглядеть всю сцену получше. Что же все-таки произошло? Хатты продолжали сближаться с римлянами, но расстояние между ними было еще слишком велико для броска копья. И тут второй снаряд произвел новое опустошение в шеренгах римлян, свалив на землю еще пять солдат. Легионеры растерялись, сломали строй и стали мешать друг другу Снаряды, происхождение которых было непонятно, не давали римлянам бросать свои тяжелые копья.

Наконец, Марк догадался. Снаряды запускались из катапульты, установленной в редколесье к северу от крепости. Значит, тот слух, смахивающий больше на легенду, о том, будто бы варварам досталась катапульта, все же оказался правдой. Марк заметил место, где она располагалась, и определил дальность ее метания. Все это помогло ему сохранить присутствие духа и трезвость мышления в столь жуткой обстановке. Странно, но он почувствовал некоторую гордость за хаттов — они правильно выбрали место и время, чтобы воспользоваться этим припрятанным до поры оружием.

Варвары клином ударили по первой шеренге римлян, две силы столкнулись, и начался хаос. Над местом схватки покачивались флажки хаттов, в некоторых местах они были рядом со значками манипул. Все перемешалось. Варвары проникли в строй римлян глубоко и этим навязали свои условия боя, лишив противника его главного преимущества — сомкнутого строя. Воины бились теперь один на один.

Затем Марк стал свидетелем еще одного странного зрелища: на южном фланге сражения, где бой шел очень кучно, группа легионеров побросала свои щиты и бежала, покрыв себя позором перед своими центурионами. Было впечатление, что они бежали, увидев нечто ужасное. Но хатты подожгли повозки римлян, которые превратились в разбросанные повсюду очаги небольших пожаров, дым от которых мешал разглядеть происходящее и понять, что же могло внушить такой страх десяткам солдат и заставить их забыть о суровых наказаниях, которым подвергали трусов в римской армии.

Над побоищем раздались звуки прямых труб римлян, смешавшись с яростными боевыми выкриками, воплями раненых, стонами умирающих и лязгом мечей, напоминающим удары колокола.

Марк определил, что все это длилось меньше двух единиц времени, отмеряемых водяными часами, то есть, около часа. Вскоре он услышал звук труб, доносящийся откуда-то издали, а следом за ним топот копыт. С двух сторон на огромной скорости приближались отряды кавалерии. Жалобно затрубили бычьи рожки, возвестившие для хаттов начало отступления.

Хатты прекрасно понимали, в каком положении они окажутся, если не успеют отступить до прибытия кавалерии римлян. Их главное преимущество заключалось в неожиданности и быстроте натиска, а теперь нужно отступать в непролазные дебри, где, в отличие от врага, они знали все тропинки. Прошло совсем немного времени, и хатты, не давая римлянам опомниться, быстро оторвались от них, подобно схлынувшей волне прилива, оставляя за собой раненых и убитых.

Теперь они спотыкаясь бежали вверх по склону, с которого совсем недавно спускались вниз. Некоторые всадники направили своих лошадей по той же тропинке, по которой ехал Марк Юлиан, и которая шла прямо через разоренную крепость.

Наконец, Марк сумел разглядеть страшные последствия этого нападения. На поле боя лежало около тысячи убитых и раненых римлян и вполовину меньше хаттов. Это было удивительно, что римляне понесли такой большой урон по сравнению с варварами. Интересно, осмелится ли кто-нибудь сообщить Домициану истинные масштабы потерь?

Из земли торчал лес копий, пригвоздивших многих римлян. Даже с этого расстояния Марку Юлиану были слышны жалобные крики солдат, корчившихся в предсмертных муках.

На штурмовой дороге показались первые всадники вспомогательной кавалерии, за которыми на незначительном расстоянии следовал отряд из сотни арабских лучников. Первые хатты, издавая победные вопли, уже ворвались в крепость. Многие из них размахивали короткими римскими мечами и шлемами. Марк напрягся и приготовился подороже продать свою жизнь, понимая, что если его заметят, то за этим последует неминуемая смерть.

В этот момент, замыкая отступление хаттов, показался воин на сером коне. Марку почему-то показалось, что это была женщина. Впрочем, всадник находился еще довольно далеко и не торопился покидать поле боя. Человек на сером коне не просто уносил свои ноги, он был подобен заботливому пастуху. Часто возвращаясь назад, к отставшим товарищам, подбадривал их и прикрывал своим конем. Он словно был ответственным за них и потому уходил последним.

Марк стал раздражаться. Почему эта женщина испытывает судьбу? Арабские лучники уже приблизились на расстояние выстрела, и вот-вот туча их стрел могла наказать всадницу, выказывающую такое пренебрежение к опасности, угрожающей ее жизни.

Затем случилось то, чему поначалу отказывались верить глаза. Женщина-воин соскочила с коня и исчезла в гуще своих выбившихся из сил соплеменников. Через несколько секунд она опять появилась в поле зрения Марка, помогая идти тяжело раненому воину. С огромным усилием ей удалось водрузить этого человека на своего коня.

Арабские лучники уже неслись галопом по вырубке рядом с лагерем, огибая рвы и волчьи ямы. За ними клубились тучи пили. Они неминуемо должны были настигнуть варваров, бежавших в арьергарде. В этот момент женщина-воин вскочила на коня позади своего товарища и пустила животное в галоп. Однако уставший конь под двойным грузом начал явно отставать.

— Немезида! — тихо воскликнул Марк. — Ее же первую настигнут и убьют!

Его самого удивило, насколько близко к сердцу он воспринял драматичное положение этой воительницы, в действиях которой было видно бесхитростное и благородное сострадание.

Легенды о временах основания Рима полны рассказов о подобных поступках, но кто же может увидеть что-либо подобное в наше время?

В следующий миг Марк понял, кто эта женщина. Домициан называл ее Ауринией, а его отец — Аурианой. Так значит, она жива и вот теперь предстала перед ним собственной персоной! Тот дух, от которого Марк давным-давно черпал силы, был в ней столь же решительным, как и рассказывал отец. Но в то же время это была гарпия, хищница, питавшаяся кровью, ведьма, неистовавшая на поле битвы. Наверняка ее появление и привело к панике в рядах римлян, которую недавно наблюдал Марк и не мог объяснить.

Когда Ауриана приблизилась, он не заметил ничего колдовского в ее обличье, решительно ничего. И тогда он вздрогнул от возбуждения. Да, ничего пугающего в ней не было, но чем-то она все же отличалась от других. Чем?

Когда ее конь о трудом поднимался по склону, у Марка мелькнула мысль о том, что эта девушка станет добычей Домициана. По возбужденным крикам лучников стало ясно, что и они узнали ее. Их кони буквально стелились по земле — арабские всадники пустились наперегонки, желая во что бы то ни стало поймать ее.

«Я не могу допустить, чтобы такое отважное создание попало в его руки», — подумал Марк.

Она поднималась по той же тропинке, что и Марк. Другого пути для всадника просто не существовало. Повороты извилистой тропинки иногда скрывали ее, но вот она приблизилась настолько, что стали слышны возгласы, в ответ на которые конь поскакал чуть быстрее. Раненый начал опасно раскачиваться, рискуя свалиться на землю, его кожаная туника вся пропиталась кровью.

Лучники свернули на ту же тропу и начали подниматься по ней рядами в два человека. Их сильные, выносливые кони с каждой секундой сокращали расстояние до преследуемых. Марк подумал, что они настигнут ее за двести футов до ворот крепости.

Совершенно не заботясь о том, что его могут заметить воины хаттов, которые все еще просачивались через крепость, Марк вскочил на ноги и поспешно принялся собирать камни для метания пращой и складывать их в разбитую клеть для зерна. Им овладело страстное желание спасти Ауриану, но это означало помощь врагу, предательство, каравшееся смертной казнью. Однако Марк старался не думать о том, что угрожало ему.

Вконец уставший конь с двумя седоками миновал, наконец, узкие ворота крепости. Марк напрягся, приготовившись навалиться на полуразрушенную клеть для зерна, нависшую над проходом, и обрушить ее на головы преследователей. Он чувствовал себя охотником, который выжидал подходящий момент, чтобы броситься на приближающегося льва. Любой неверный шаг в этой игре со смертью может стать последним.

Когда Ауриана была на расстоянии всего лишь лошадиного корпуса от вышки, Марк отчетливо увидел ее лицо. На мгновение он совершенно забыл обо всем на свете. Камни высыпались из его рук. Это лицо вызвало в нем трепет, лишило памяти, и только один вопрос не давал покоя: кто же она?

«Я знаю. Я ожидал тебя, я знал, что ты придешь».

А что значат эти сумасшедшие слова?

Ему было трудно понять колдовскую притягательность ее лица, которое он видел лишь миг. Оно не только выражало цветущую женственность и тепло разума, но выглядело так, словно его владелица находилась в вечном поиске истинного значения вещей Это было лицо мудрой и вместе с тем вечно молодой сказочной хранительницы покоя этих мест. Это было свирепое и одновременно нежное лицо самой природы. Долго еще после этой встречи он размышлял над тем, что же снедает его и притягивает к ней? Возможно, все дело было в той надежде, которая была со всех сторон окружена безнадежностью, беспросветной, как сама ночь. Он знал эту надежду и жил ею.

Ее взор, полный отваги, был устремлен в первозданные леса, до которых еще не добрался топор римлянина. Гордо поднятая и слегка откинутая назад голова свидетельствовала о бесхитростных одухотворенных помыслах. Ничто в ее лице не указывало на тот страх, который неминуемо возник бы у любого человека, оказавшегося лицом к лицу со смертью. Это еще более усилило желание Марка Юлиана защитить ее.

Ауриана проскакала мимо, а он все еще стоял без движения, смутно ощущая в себе присутствие чего-то нового, некогда запрятанного в глубинах его души и вызванного образом Аурианы на поверхность.

Каким образом созерцание обреченной женщины может вселить такую надежду?

В следующую секунду тропинку заполнили ее преследователи, понукавшие коней. Они мешали друг другу и громко ругались.

Марк стряхнул с себя оцепенение и приготовился действовать. Еще раз взглянув вслед Ауриане, он принялся толкать полусгоревшую клеть, которая совершенно не поддавалась его отчаянным усилиям. Тогда он навалился на стропила всем своим весом, и деревянная конструкция, заскрипев, пришла в движение. Что-то хрустнуло и сломалось. Подгнившие дубовые балки не могли больше противостоять мощному натиску Марка, и скоро все сооружение с грохотом обрушилось в проем ворот, заполнив его бревнами, обломками балок и жердей и небольшой кучей зерна. Камни высыпались прямо под ноги разгоряченным лошадям лучников, гарцевавших перед этим невесть откуда взявшимся препятствием. Марк услышал шарканье копыт, поскальзывающихся на камнях. Речь возбужденных арабов была похожа на стрекотание стаи соек. Приникнув к щели в частоколе, он увидел толчею всадников с длинными бородами и в ярких одеждах. Все они оживленно жестикулировали, их лица еще горели жаждой погони. Один из них поднял лук и прицелился в Ауриану. Марк Юлиан приподнялся над частоколом и приготовился бросить свой кинжал в целящегося лучника. Он собирался поразить его прямо в горло. Однако бросок не состоялся. Седобородый предводитель лучников подъехал к стрелку и сердито ударил его по руке, оттягивающей тетиву. Марк Юлиан понял, что Домициан, скорее всего, отдал приказ взять эту женщину живой. Готовность убить лучника и тем самым раскрыться, спасая жизнь Аурианы, глубоко поразила его самого. Теперь он знал, насколько тесно связаны они друг с другом.

Среди всадников разгорелся ожесточенный спор о том, расчищать им завал или искать обходной путь. Наконец, они пришли к единому мнению и приступили к расчистке. Марк молился про себя, чтобы они приняли все это за дело рук варваров.

Пока лучники яростно работали, отбрасывая в сторону камни, разламывая клеть и разгребая зерно, на котором они поскальзывались, точно, пьяные, Марк увидел, как Ауриана и ее раненый спутник проскакали через задние ворота и скрылись в густом лесу, который надежно укрыл их от погони.

Он с облегчением убедился, что на этот раз дочери свободолюбивого племени удалось сохранить жизнь и свободу. Но ему было ясно и то, что это всего лишь отсрочка. Неотвратимое наступление римлян с одной стороны и херусков с другой скоро приведут к тому, что Ауриане просто некуда будет скрыться.

Марк Юлиан быстро пополз вдоль частокола. Пройдет еще несколько мгновений, и лучники проникнут внутрь крепости. Одному Валерию Фесту было известно, что он находился здесь во время нападения хаттов. Интересно, какую же взятку придется дать первому центуриону за молчание?

Послышались нетерпеливые крики — это первые лучники, наконец, преодолели препятствие и ворвались в крепость. В этот момент Марк вскарабкался на наклонившуюся часть частокола и, ухватившись за нижний сук ближайшей сосны, спрыгнул вниз. Сук не выдержал и сломался, но все же это значительно смягчило удар, который при падении с высоты в пятнадцать метром мог быть весьма болезненным.

Украдкой пробираясь вниз по склону холма, он увидел, что жизнь в лагере возвращалась к своему обычному распорядку. Так кровь начинает циркулировать в выздоравливающем теле. Укрепления в нескольких местах получили повреждения, но несколько когорт уже приступили к их устранению. Лекари склонились над ранеными, врачуя их прямо там, где тех настиг удар вражеского меча или дротика. Они извлекали из тел наконечники копий, перевязывали раны, а чтобы облегчить страдания несчастных, давали им вино и мандрагору. Некоторые легионеры плакали в предчувствии своей кончины. Легко раненые помогали собирать трупы и укладывать их на повозки.

Марк сделал большой круг, стараясь держаться подальше от лагеря, и вошел в него с противоположной стороны. Те, кто не принимал участия в отражении нападения хаттов, сейчас выбирались из самых неожиданных убежищ, и появление Марка ни у кого не вызвало подозрений. Прежде всего, он попытался отыскать Валерия Феста, в руках которого теперь находилась его жизнь. Выяснилось, что необходимость давать взятку отпала, потому что Валерий Фест погиб в бою.

Когда Марк Юлиан возвращался в крепость вместе с обозом раненых, то вдруг обнаружил, что смотрит на происходящее уже не глазами римлянина. Эта неудача Восьмого легиона для него теперь означала победу, пусть и небольшую.

У этой пустынной страны было теперь имя — Ауриана. Оно распахнуло дверь, которую уже невозможно закрыть. Эту женщину нельзя было не впустить в себя, как он это уже делал раньше с другими женщинами. Она быстро заполнила собой весь его разум.

«Моя жизнь может оборваться в любой момент, она подвергается постоянному риску. Но теперь, что бы я ни делал, я должен помнить об Ауриане».

Он знал, что утратил нечто очень ценное — душевный покой, обретенный ценой одиночества, свободой от любви и необходимости заботиться о другом человеке. Это давало независимость и порождало в душе пустоту.

«Я возношу молитвы всем богам, чтобы Домициану никогда не удалось разузнать о моих чувствах к этой женщине. Иначе он воспользуется этим и вывернет меня наизнанку».