Прочитайте онлайн Несущая свет. Том 2 | Глава 34
Глава 34
На следующий день шпионы Домициана, шатавшиеся по городу под видом торговцев рыбой, принесли ему тревожные известия. Труппа бродячих актеров поставила пьесу на передвижных подмостках, установленных напротив храма Меркурия. Доносчики сразу же учуяли нехорошие намеки, таившиеся в сюжете спектакля, и решили, что Император должен узнать об этом в первую очередь. А сюжет был такой: молодой парфянский царевич враждовал со своим отцом, желая занять престол, законным наследником которого был его старший брат, презиравший непомерно честолюбивого царевича. Претенденту на трон удалось подкупить нескольких военачальников, а затем спровоцировать войну с варварами, которая принесла не славу, а позор. Рассерженный отец удалил царевича со двора. Неудачливый царевич был высок, лысоват, очень любил евнухов и увлекался стрельбой из лука. Было совершенно ясно, кто осмеивается в этой пьесе.
— И каков же был финал? — раздраженно спросил Домициан.
Доносчики сказали, что царевич умертвил своего брата, но царем так и не стал — возмущенная толпа разорвала его в клочья.
Плотина, сдерживавшая гнев Домициана против жителей Рима, на которых он уже очень давно был зол, дала первую серьезную трещину. Его постоянно преследовали слова Аурианы, что он не годится в Императоры. И если раньше Домициан считал их вздором, выдумкой завистливой, взбалмошной женщины, на которую не стоило обращать внимания, то теперь эти слова все чаще казались ему пророчеством, исполненным глубокого смысла. Они проникали все глубже в его сердце.
Когда актеры расположились на том же месте вскоре после доноса, внезапно появившаяся стража преторианцев арестовала всю труппу и разогнала зрителей, многие из которых были насмерть затоптаны конями на узких улочках. Исполнитель роли царевича был распят на сцене. Автор пьесы попытался скрыться, но его выследили и убили через пару дней в одной из общественных бань.
Население впало в уныние. Люди говорили, что такую пьесу впервые поставили еще при Нероне, и сходство с современностью было совершенно случайным. Рвение доносчиков, из-за которого погибла труппа, многие считали чрезмерным. Бродячие артисты покинули город. Площади перед храмами, на которых обычно давали представления, опустели. На улицах не стало слышно смеха, люди общались в основном шепотом. Дубильщик подозрительно косился на сукновала, опасаясь, что последний работает осведомителем. И наоборот.
Не только драматурги, но и все, кто когда-либо случайно сочинил эпическую поэму или оду, постарались побыстрее спалить их, чтобы слуги не обнаружили в них пасквиля на Императора и не донесли ему. Многие литераторы и философы боялись взяться за перо, которое одним своим видом стало внушать страх.
Спустя некоторое время Домициан узнал о том, что творилось с людьми и был огорчен, но в душе отказывался принять на себя ответственность за случившееся и винил во всем самих обывателей.
В последние дни перед триумфальной процессией придворные часто слышали, как Домициан часто бормотал. «В этот день я предоставлю этой швали последнюю возможность обрести к себе уважение». Марк Юлиан молил богов, чтобы народ прозрел и воздал Императору по заслугам, избавив себя от страданий.
На рассвете перед вступлением процессии Домициана в Рим город выглядел чисто вымытым и нарядным. Улицы были подметены, храмы украшены гирляндами, а их двери гостеприимно распахнуты. Повсюду аппетитно пахло дымом благодарственных жертвоприношений, которые сгорали на кострах перед храмами. На каждой улице продавались венки из роз. Статуи богинь, богов и просто люди, запрудившие форум, тоже имели на себе венки, но лавровые. Все работы в этот день были прекращены, и рабы получили возможность отдохнуть.
Перед рассветом стражники городских когорт выстроились шеренгами вдоль маршрута, по которому должна была следовать процессия, начинавшаяся у Триумфальных ворот. Затем ее путь лежал по улице Лата, вокруг Цирка Фламиниана, затем по Палатину, мимо Колизея и Дома Весталок. Заканчивалась она у ступеней храма Юпитера, где Домициан должен был выступить в роли главного жреца на грандиозном жертвоприношении. Там уже ждали своей участи сто двадцать белых быков.
Все от последнего тряпичника до патриция встали в этот день еще задолго до рассвета, стараясь заполучить место в первых рядах зрителей, которыми были усеяны крыши близлежащих зданий и ступени храмов. Они выглядывали из окон верхних этажей. Несколько человек даже упали оттуда и разбились насмерть. Трудно описать словами, что творилось на временных трибунах, воздвигнутых в Форуме. Владельцы комнат, окна и балконы которых выходили на улицы, по которым должна была следовать процессия, за плату пускали своих сограждан поглазеть на редкое зрелище.
Когда октябрьское солнце позолотило своими лучами крыши из красной черепицы, над толпой показалось море разноцветных зонтиков. Разносчики установили свои лотки и мелодичными криками принялись зазывать покупателей, наперебой расхваливая свой товар: сладкие дыни, инжир, холодную подкисленную фруктовым уксусом воду, колбаски, пирожки с мясом, вареные яйца, перебродивший лимонный сок и дешевые вина, подслащенные свинцовым порошком. Продавались и иные товары — фигурки богов-покровителей города, которые обычно ставились на домашний жертвенный алтарь, и памятные статуэтки Императора верхом на коне. Везде, куда только можно было протиснуться, как из-под земли появлялись те, кого кормила улица: акробаты, жонглеры, укротители змей и этруски-предсказатели судьбы. Проститутки удовлетворяли желания клиентов прямо в подворотнях, вешая для приличия на проходе одеяла. Большая часть горожан в честь праздника оделась в белые туники и тоги, поэтому ястребам, кружившим над городом в поисках добычи, казалось, что выпал снег.
Подобного зрелища никто не видел со времен правления Веспасиана, когда в город с триумфом вошел Тит. Это случилось после падения Иерусалима. К радостному возбуждению тогда промешалось чувство тревоги, ибо впервые война, которая до сих пор шла на большом расстоянии от Рима и казалась чем-то нереальным, показала себя в своем истинном, зверином облике.
В течение всех восьми столетий, прошедших со времен основания Рима, право войти в город с триумфом было высшей честью, которую Сенат, оказывал полководцам, одержавшим победы в крупных сражениях. Значение этого праздника едва ли уменьшалось в эти дни, несмотря на то, что принимать участие в состязании за право именоваться триумфатором могли теперь лишь члены семьи Императора и сам Император. Происхождение триумфа восходило к глубокой древности и имело мистические корни. Некоторые утверждали, что в эти не совсем благоприятные для империи дни такой парад являлся последней ритуальной поездкой бога Марса в облике смертного к месту кровавого жертвоприношения в колеснице, запряженной четырьмя белыми лошадьми. Даже сейчас, по давнему обычаю, лицо триумфатора было вымазано красной краской. Традицию эту ученые мужи объясняли лишь тем, что красное символизировало кровь, которую полководец готов был пролить за свою родину.
Первые процессии были обставлены довольно скромно и проводились с видом печальной необходимости, являясь священным ритуалом для умилостивления за преступления, совершаемые на войне. Однако со временем Рим покорил обширные территории. Целые царства рухнули, уступив натиску его легионов. И тогда эти шествия превратились в феерические театральные представления, в ходе которых гражданам Рима демонстрировались богатства, награбленные в захваченных странах. Рим никогда не забывал о том, что в прошлом он был маленьким городом-государством, которому со всех сторон угрожали могущественные соседи. Поэтому вид бесконечных колонн пленных, которых гнали перед триумфальной колесницей, служил примитивной, но впечатляющей гарантией того, что теперь их город может вечно жить в покое и мире, что римское могущество и владычество над миром никогда не кончатся. Это было время, когда даже самый скромный пекарь чувствовал себя восседающим на Олимпе и взирающим оттуда на покоренный и послушный мир.
Пошел третий час утра, и толпа, собравшаяся возле Триумфальных ворот, притихла. Двадцать четыре трубача, одетые в алое и белое, промаршировали под воротами и остановились. Тысячи голов повернулись к ним, и слабый гул толпы прекратился, словно по мановению волшебной палочки. Недолгую тишину прервал резкий звук фанфар, казавшийся одновременно помпезным и варварским. Многие граждане испытали в этот момент душевный подъем, находясь под впечатлением беспредельного могущества державы.
Затем трубачи двинулись вперед, возглавив процессию. Сразу же за ними следовали сенаторы и магистраты, шагавшие медленно, как на похоронах. Толпа пришла в движение. Все рвались в первые ряды, желая получше рассмотреть пленников — диких воинов-хаттов, о которых рассказывали столько фантастических небылиц. Большинство римлян пришло сюда именно за этим, поскольку никто не ожидал увидеть здесь несметные трофейные богатства. У этого врага не было и сотой доли тех сокровищ, которые провезли здесь после взятия Титом Иерусалима. Германия казалась многим такой далекой страной, что они сомневались в ее существовании. По Риму ходили слухи о сверхгигантском росте пленников и их свирепом виде, от которого женщины моментально падали в обморок. Повсюду слышались самые различные пересуды на эту тему: в каком часу они пройдут? Надежно ли закованы они в кандалы? Действительно ли их рост доходит до семи футов, а волосы у них золотистого цвета и ниспадают до самой земли? Говорили также, что среди них должны были находиться несколько женщин-воинов. Это еще более распаляло любопытство, варвары казались еще более дикими и отсталыми, чем на самом деле. Одним из побочных последствий войны было повальное увлечение женщин длинными светлыми косами. Вот и в этой толпе было заметно много женщин, специально обесцветивших волосы для этого торжества с помощью козьего жира и пепла бука. Некоторые одели парики из волос их белокурых рабынь.
В ночь перед процессией пленных хаттов заковали в тяжелые цепи, соединив друг с другом по десять в ряд. Им не давали пищи, лишь немного воды, и не позволяли отдыхать. Усталые рабы представляли меньшую опасность.
Их должны были построить на Марсовом Поле.
Из всего перехода до Триумфальных ворот Ауриане запомнилось больше всего палящее солнце, удушающая жара, хрустящая на зубах пыль и тяжесть цепей. Все пленные шагали босыми и еще на первом отрезке пути изранили себе ноги, которые кровоточили. Вдоль колонны все время ездили стражи на конях и угрожающе щелкали плетками. Ауриана и Суния, скованные вместе, шли в конце колонны. Они стали объектом грубых шуток и улюлюканья толпы, которая на остальных пленников реагировала довольно вяло. Главное внимание этих людей было привлечено к Коньярику, отличавшемуся высоким ростом и величавой поступью, да к великолепно сложенному Торгильду, поражавшему римлян своей рельефной мускулатурой. Эти вожди хаттов шли в первых рядах позорного для них шествия.
К Ауриане относились как к животному, она превратилась в него, запретив себе размышлять о чем бы то ни было. Тем не менее в ее душу закрался страх. Сколько же еще унижений она сможет вынести, прежде чем ее дух превратится в жалкий комочек и перестанет служить опорой телу?
Юнилла наблюдала за процессией с прохладной балюстрады огромного особняка, принадлежавшего Сабине, аристократке и жене одного из наиболее преданных Домициану сенаторов. Отношения этих двух женщин были отмечены неровностью. Они то враждовали, то дружили. Сейчас они сидели, развалясь на ярких шелковых подушках кушеток, сделанных в форме лебедей и украшенных лазуритом и жемчугом. С самого рассвета они потягивали разведенное водой вино со льдом. Из дома Сабины открывался прекрасный вид на улицу Лата.
Юнилла говорила не спеша, сонно позевывая:
— И потому я вынуждена была заплатить за лошадь двести тысяч!
Ее подруга лежала, утопая в мягких подушках так глубоко, что можно было подумать, будто к ее телу подвесили тяжелые камни. Прядь темных волос сбилась на потный лоб и прилипла к нему. Пухлая рука почти целиком закрывала разгоряченное вином лицо. Сабина терпела Юниллу только потому, что та была для нее бесценным источником всех важных сплетен, которые ходили по городу. Отношение же Юниллы к Сабине не отличалось постоянством и менялось в зависимости от обстоятельств. В последнее время они заключили союз, потому что у них был общий враг — Марк Юлиан. Сабина невзлюбила его из-за неприятностей, которые он причинил ее мужу. Марк Юлиан привлек того к ответственности вперед магистратами из-за неправильного обращения с рабами в одном из своих имений. А ненависть к нему Юниллы за все эти годы окрепла и превратилась в страсть, жаждущую отмщения, ведь все влияние, честь и слава, которые были у Марка Юлиана, должны были принадлежать и ей.
В Сабине Юниллу привлекало умение носить непроницаемую маску респектабельности. На людях Сабина вполне убедительно играла роль надменной римской матроны, которая была желанной гостьей в любом респектабельном доме. Такая солидная репутация производила неотразимое впечатление на Юниллу. Она восхищалась Сабиной и в то же время испытывала к ней жгучую зависть. Ей втайне очень хотелось хоть как-то навредить ей, подорвать ее репутацию.
— Сабина, ты слушаешь меня?
«Она пьяна до отвращения», — подумала Юнилла, осторожно протянув руку и убрав чашу с вином подальше от подруги.
— Это же та самая лошадь, помнишь? — продолжала Юнилла. — Она принадлежала амазонке, попавшей в плен вместе с остальными варварами. Я это сделала, дорогая, потому что узнала, кто был моим соперником на аукционе — подставное лицо Марка Юлиана, да, именно его, нашего дорогого Марка Аррия Юлиана, чтоб ему пусто было, чтоб ему ведьмы вырвали член. Между прочим, мое любопытство отпугнуло того человека. А теперь скажи мне, почему этот человек, который всю свою жизнь интересовался скачками в такой же степени, как ты — совокуплениями со своим противным тебе мужем, захотел вдруг потратить целое состояние на какую-то лошадь?
— Ну что ты привязалась ко мне, как чесотка, Юнилла? — ответила Сабина, не поднимая головы с подушки. — Разбуди меня, когда появятся эти великолепные звери, эти варвары-германцы.
— Вот почему ты никогда не знаешь, что интересного происходит в этом городе! Если бы у тебя было чуть побольше любопытства, этот скользкий угорь — твой муж не отделался бы легким испугом. И когда вдруг у тебя зачесалось бы в одном месте, то не пришлось бы тереться об одного из этих холодных каменных сатиров, что расставлены по твоему саду.
— Юнилла!
— Сабина, дорогая, я всего лишь пытаюсь не дать тебе уснуть. Послушай меня. Я имею кое-какие подозрения к своему бывшему дорогому муженьку, у которого хватило наглости полагать, будто я недостаточно хороша для него. Что бы он стал делать с этой лошадью? Обучать ее философии? Я не могу оставаться в неведении. Это невыносимо. Если он скажет мне, зачем ему это животное, я может быть и продам эту клячу. За тройную цену, разумеется. Сабина, о чем ты думаешь? Ты совсем не слушаешь меня, это ясно.
— Я думаю о многом. Их груди, вздымающиеся как кузнечные меха… их широкие плечи… их мускулистые ноги…
— Сабина, ты можешь думать о чем-либо другом?
Сабина сузила глаза, что должно было стать предупреждением Юнилле не переступать и без того широкие рамки допустимых вольностей, на которые она, опьянев, не обращала внимания. Однако Юнилла не заметила поданного сигнала.
— Вообрази, как разозлился бедный Марк, когда узнал, кому досталась лошадь, которую он так отчаянно старался приобрести. Я из кожи вон вылезу, а узнаю эту тайну. Я пройдусь по всей цепочке от начала и до конца, словно борзая на охоте. Возможно, у меня слишком разыгралось воображение, но мое чутье подсказывает, что между ним и этой амазонкой есть определенная связь. В последнее время жизнь стала безумно скучной — это проклятие времени, которое навязало нам Императора, совершенно не обладающего чувством юмора. О, как мне не хватает Нерона! Подумай об этом, Сабина. Наш культурный до мозга костей советник, образец добродетельного поведения, консультирующий по юридическим вопросам самого великого Добродетельного Зануду, гоняется за какой-то грязной самкой, которая, наверное, зубами разгрызает дичь и пожирает сырое мясо. Это был бы самый громкий и забавный скандал после того, как на свадьбе Виниция обнаружилось, что его покрасневшая невеста — в действительности мальчик.
Сабина, которой осточертели словесные вольности своей гостьи, с трудом оторвала голову от подушки и снова сузила свои обычно нежные, безобидные голубые глаза.
— Или после того, как некая женщина благородного происхождения предстала перед магистратами из-за того, что некий мальчик, еще неоперившийся птенец, которого она подобрала где-то на улице и изнасиловала в своем будуаре всеми известными ей извращенными способами, а никто на земле не может превзойти ее в этом деле, оказался, к несчастью, отбившимся от рук сыном Консула.
Глаза Юниллы мгновенно очистились от мечтательной поволоки и стали колючими.
— Сабина, если ты еще раз вспомнишь про этот случай, мы расстанемся врагами.
Сказав это, она отвернулась от Сабины и погрузилась в молчание.
А внизу на улице, подобно морскому прибою, нарастал шум толпы, означавший приближение процессии. Вслед за магистратами шли две дюжины флейтистов, чьи инструменты издавали звуки, холодящие кровь. Затем на улицу Лата вступили общественные невольники, погонявшие сто двадцать белых быков, предназначенных в жертвоприношение. Концы их рогов были позолочены, а на головах висели гирлянды, слегка покачивающиеся от мерной поступи этих внешне спокойных животных. За быками шли двенадцать помощников жрецов, которые должны были совершить ритуал жертвоприношения. Они несли ножи и огромные молоты, чтобы оглушать животных.
После них на улицу выехала целая кавалькада повозок, запряженных тессалийскими конями черной масти. Их сбруя была разукрашена перьями. На повозках везли груду трофеев, захваченных в войне против хаттов. В первых десяти телегах лежало оружие воинов, убитых при взятии последней крепости: щиты, раскрашенные яркими красками, копья с обожженными на огне концами, мечи неправильной формы, инкрустированные драгоценными камнями. И, наконец, взору толпы предстали повозки, груженые сокровищами: лошадиной сбруей в позолоте, серебряными заздравными рогами, кубками и чашами, искусно расписанными разноцветными узорами.
В толпе послышались одобрительные восклицания. Эти богатства варваров многих удивили. Некоторые, однако, уверяли, что груды добра были на самом деле не такими высокими, потому что под них положили тряпье, чтобы трофеи производили впечатление. Этот слух начал распространяться от ворот, где в толпе стояло много ветеранов и пошел по направлению к центральным кварталам города. Там толпу составляли в основном бедняки и люмпены. Повозки с трофеями давно уже наскучили им, и они роптали в ожидании пленных.
За трофеями последовал показ животных, обитающих в северных странах. В клетках провезли трех огромных зубров, у каждого из которых были путы на ногах и плотные повязки на глазах. Кроме этого их удерживали по два раба каждого. За зубрами везли красавца-лося, также стреноженного, козерога и дюжину необъезженных диких лошадей-тарпанов. Замыкал шествие зверей горный кот, символ побежденного племени.
Шествие продолжили двадцать рабов в красных туниках, несших огромную карту из дерева, на которой были очерчены контуры захваченной территории. Новая граница проходила теперь в некоторых местах в ста милях от старой, но сейчас это мало на кого произвело впечатление.
— Сто миль пустоши! — громко воскликнул известный в своем квартале кабатчик. — Там нет больших городов! Мы ухлопали на эту войну столько, что хватило бы на завоевание Индии. Все эти деньги взяты из наших карманов!
И вот тогда с крыши кабачка этого не в меру разговорчивого содержателя, на которой собралось много женщин из гильдии проституток, послышался крик:
— Они идут!
Первой, кто увидел пленников, была богатая хозяйка борделя, женщина с гордой осанкой по имени Матидия.
— Вряд ли вы видели таких животных в человеческом обличье! — воскликнула она.
Среди проституток начался такой ажиотаж, что они чуть было не столкнули друг друга вниз из-за своего неуемного желания посмотреть на диковинных иноземцев.
Когда пленники миновали Триумфальные ворота, и с крыши стал хорошо виден последний ряд, одна из проституток завопила:
— Вон она, та женщина!
— Посмотрите на нее — такая спокойная и мужественная, мне жаль ее! — воскликнула другая.
— Но ведь она не блондинка! — удивилась третья с таким видом, словно иметь другой цвет волос — было преступлением для Аурианы.
— Ты дурочка. Она — прехорошенькая, ей вовсе не надо красить свои волосы, чтобы угодить на твой вкус! — возразила Матидия, прищурившая от яркого солнца глаза. — Если бы мне удалось достать хоть клок ее волос, я бы подобрала бронзовую краску в тон ему и покрасила бы свои волосы.
Толпа оживилась, и все начали толкаться, стараясь пробиться вперед. Крик «Пленные идут!» вскоре полетел до самого сердца города.
Сабина услышала этот крик и села прямо.
— Что с ними будет? — спросила она Юниллу.
В ее глазах появился живой блеск, а дыхание участилось, как только перед ними показался первый ряд рослых воинов-хаттов.
— Надеюсь, их не собираются казнить?
— Нет, но они будут сражаться между собой на праздничных ристалищах.
— Юнилла, ты можешь повлиять на Добродетельного Зануду. Уговори его, пожалуйста, продать мне одного из этих воинов, что идут впереди.
Пленных было в общей сложности около пяти тысяч. Из глубины улицы наплывали все новые и новые ряды хаттов, двигавшихся подобно стаду животных, гонимых на убой. После прохождения первой части процессии, отличавшейся пышностью и переливами красок, пленные в своих грязных рубищах серо-коричневого оттенка казались такими же неказистыми, как воробей рядом с павлином. Почти все они шли с опущенными глазами, стыдясь своего положения. Были и такие, кто ошеломленно озирался вокруг ненавидящим взглядом, а были и вымаливающие милость победителей, воздевая к небу руки.
Отношение римлян к хаттам было неоднородным. Некоторые испытывали к ним враждебность, а многие скорее ощутили чувство смутного облегчения. Вид этих несчастных оживил страх, запрятанный в глубине подсознания почти каждого римлянина. Это был страх оказаться на их месте.
Ауриана шла в последнем ряду. Ее волосы были распущены, а голова гордо поднята. В ее осанке не было вызова, а только благородное чувство собственного достоинства, и прямой, бесстрашный взгляд только подчеркивал это. Ее вид вызывал симпатии в сердцах бедняков и обездоленных, и в первую очередь женщин. Из всей этой довольно жалкой компании она выглядела лучше всех.
В противоположность подруге Суния не поднимала глаз от земли. Ей казалось, что она и Ауриана остались совсем одни и попали в какой-то потусторонний мир, полный ухмыляющихся демонов. В дни, предшествовавшие процессии, Суния безуспешно старалась выспросить у Аурианы, что же, в конце концов, произошло в саду у римского царя, но та, похоже, еще не была готова разговаривать на эту тему. Изменения, произошедшие в настроении Аурианы, были слишком явными, чтобы ускользнуть от внимания Сунии. Прежде Ауриана казалась уставшей женщиной, пытавшейся стойко переносить удары судьбы, но потерявшей всякую надежду на перемены к лучшему в своей судьбе. Теперь же она стала походить на ребенка, который вот-вот вступит в новый важный этап своей жизни. Ей очень хочется сделать этот шаг, и в то же время неизвестность внушает страх.
Часто Суния заставала ее улыбающейся. Такая улыбка обычно бывает у женщин после первых родов. Суния считала это вполне объяснимым, потому что Ауриана получила хорошее известие — Авенахар жива.
Суния бросила украдкой взгляд на Ауриану, идущую рядом в цепях. Сила духа в этой женщине была для нее загадкой. Она идет навстречу унижениям и смерти так, как невеста идет к своему жениху.
Когда колонна пленников свернула с улицы Лата к цирку Фламиния[18], настроение толпы резко изменилось, став издевательским и враждебным. До ушей Аурианы долетело восклицание: «Что это? За кого он нас принимает?» Сделав несколько шагов, она услышала, как мужской голос проревел: «Посмотрите туда, назад! Это что, шутка?» Ауриану это озадачило, но все же она поняла, что над пленными насмехаются.
В куче проституток, столпившихся на крыше кабачка, раздавался голос Матидии:
— Я легко отличу парик от настоящих волос. Посмотрите вон на того мужчину в середине колонны! Если на нем не парик, то я — главная весталка[19].
Толпа встретила ее слова невеселым гоготом.
Внизу, в тени, отбрасываемой стеной таверны, стоял поваренок императорской кухни.
— Я узнаю его, парня, который идет вторым в пятом ряду! — закричал он. — Это же ученик дворцового пекаря! Это не пленник! Нас считают за дураков!
Его слова распространились по толпе со скоростью огня по сухой траве. Через час все собравшиеся поглазеть на триумфальную церемонию убедились, что Домициан разбавил колонну пленных более чем наполовину дворцовыми рабами, переодетыми в хаттских воинов.
Однако возмущение зрителей скоро улеглось. Даже самые горластые сочли за лучшее прикусить язык — приближался сам Император.
Впереди шли ликторы, расчищавшие путь великому человеку. Они уже миновали арку и двигались дальше мерной поступью. Количество ликторов, полагавшихся каждому магистрату, было пропорционально его авторитету.
Перед такими личностями, как, например, городской претор, шли обычно шесть ликторов. Домициан же назначил себе целых двадцать четыре, что, впрочем, никого не удивило. Каждый ликтор нес на плече фасции — пучки березовых розог с воткнутыми в них топориками и перевязанными кожаными ремнями. Они символизировали абсолютную власть человека, следовавшего за ликторами. Их прохождение сопровождалось барабанным боем, суровым и безжалостным. Всякий заслышавший его обязан был освободить дорогу.
Из-под арки показалась упряжка из четырех белых коней, нетерпеливо переступавших ногами не в такт бою барабанов и косивших в стороны. С Триумфальных ворот в воздух бросали шафран, который желтым порошком стал медленно оседать на землю, и из этого тумана вынырнула триумфальная колесница Домициана.
По рядам зрителей прокатился оглушительный рев. У Триумфальных ворот стояли в основном ветераны, легионеры, находившиеся в отпуске, а также торговцы из дальних городов. Все они пользовались значительными льготами при Домициане. В охватившем их экстазе они и в самом деле поверили, что в этой фантастической колеснице, сделанной из черного дерева и слоновой кости, разукрашенной золотом, едет божество, сошедшее на землю, их спаситель.
Домициан стоял как статуя, уставившись вперед оловянными глазами. Красная краска, нанесенная на его лицо, была похожа на маску из запекшейся крови — жуткое и символическое зрелище, символизировавшее все злодеяния Домициана на войне. Его голова была увенчана лавровым венком, а в руке он держал скипетр из слоновой кости, оканчивавшийся золотым орлом — птицей, заключавшей в себе дух племени, покорившего мир.
Пурпурная туника Домициана была расшита серебряными пальмами, поверх нее развевалась тога такого же цвета, на которой красовались звезды. Государственные невольники, бежавшие по обе стороны колесницы, размахивали кадилами, откуда струился дым благовоний, густой и темный. Он то сгущался, то рассеивался и символизировал облака, закрывающие Олимп. Домициан казался далеким, и отстраненным от своих подданных, словно овеянный мифом. Для них он был грозным, но справедливым колоссом, позволяющим простым людям лицезреть его. Позади Домициана стоял еще один государственный раб, на которого была возложена обязанность держать над головой Императора этрусскую корону из драгоценных камней. Кроме того, этот раб повторял ритуальные слова: «Оглянись и помни, что ты смертен». То было заклинание, охраняющее полководца-триумфатора от завистливого гнева богов.
Домициан воспринимал это заклинание как жужжание докучливой мухи, которая донимала его с того момента, как он вошел в колесницу на Марсовом поле. Он всецело был поглощен изучением оттенков народного ликования и не вникал в его смысл. Так музыкант критически слушает музыку своего соперника.
Он решил, что приветствия звучат довольно искренне. «Но, клянусь костями Энея, — подумал он, — когда они встречали моего братца после взятия Иерусалима, в криках толпы было куда больше любви и энтузиазма. Вот он — мой апогей. Я шел к нему все эти годы и что получил? Пустой шум. Как всегда желанный приз обесценивается сразу, как только попадает в руки. Эти каменотесы с согбенными спинами и мозолистыми руками радуются больше меня».
Затем его мысли перескочили на Марка Юлиана, который сначала отказался занять свое место среди сенаторов, возглавлявших процессию, а затем под удобным предлогом отвертелся и от церемонии в храме Юпитера, где должны были собраться высшие должностные лица государства. Домициан подозревал, что его первый советник питает к войне и военным игрищам какое-то неизъяснимое презрение. И он удивлялся, как презрительное отношение одного лишь человека способно испортить весь праздник, к которому он стремился всю жизнь.
Произошло так, что Домициан почувствовал, как отсутствие именно Марка Юлиана сделало весь этот триумф иллюзорным.
«Но это же сумасшествие! Неужели я так дорожу этим человеком? Конечно, ненавидеть человека, спасшего тебе жизнь кощунственно, но трудно любить человека, который расставляет тебе все более и более искусные ловушки и который показывает себя с очень дурной стороны».
Вслед за императорской церемониальной колесницей маршировали солдаты легионов, участвовавших в войне. Их колонны казались бесконечными. Часть легионов не принимала участия в триумфальном шествии. Они остались охранять новую границу государства. У тех, кто шел сейчас перед толпой, на торчащих кверху копьях были зеленые лавровые венки победителей. Толпа взорвалась шквалом аплодисментов, воплей и свиста. Люди забрасывали легионеров розами, которые повисали на них, зацепившись шипами за амуницию или падали под ноги на мостовую.
Процессия обошла вокруг цирка Фламиния и проследовала к центру Рима. Повозки, нагруженные трофейными сокровищами, излучавшими яркий блеск, плыли в этом людском море, словно роскошные баржи.
Ауриана давно уже не замечала ничего, кроме горячих камней мостовой, обжигавших ее ноги, жажды, иссушившей горло, странных запахов от различных ароматических масел, которым жара придала резкость. Вот запахло подгоревшим жиром от лотков, где продавали пирожки с мясом. Этот запах на несколько минут перебил запах смерти и болезней, исходивший от ее несчастных земляков. Слепящее солнце уберегло Ауриану от необходимости созерцать все эти дикие, перекошенные от злобы лица любопытных зевак, которых собралось здесь больше, чем во всех трех мирах.
Однако по мере продвижения процессии через цирк Максима и вокруг Палатина солнце взбиралось все выше и выше по небосклону и, в конце концов, перестало слепить глаза. Тогда в Ауриане проснулось любопытство и она начала смотреть по сторонам.
От увиденных ею чудес захватывало дух. И хотя Деций рассказывал ей о высоких, почти до неба зданиях, действительность превзошла все ожидания. Она привыкла к красивым творениям природы, и они уже не удивляли ее. Но то, что руки человека способны были создавать такое великолепие, вызывало в Аурианы благоговение. Это было новое для нее ощущение. В огромных белых домах, которыми были густо усеяны склоны холмов, могли жить только гиганты. Массивные и в то же время грациозные, эти строения соперничали друг с другом в своем стремлении к небу. Порой Ауриана думала, что эти здания подпирали небо и не давали ему упасть на землю. Многие здания, казалось, пылали огнем, растекшимся по ним сверху донизу, словно их только что вынули из огромной плавильной печи — столько на них было всякой бронзы и позолоты. Ауриана не могла отличить храмов их богов от их жилищ. Все это многообразие впечатлений, нахлынувших разом, не умещалось пока в ее понимании. Все это было так же трудно запомнить, как прихотливый рисунок каждого листочка в какой-нибудь березовой роще на родине. Храмы с мощными колоннами и общественные здания были для нее каменными рощами, где вместо деревьев стояли грандиозные колонны с бесчисленными ходами между ними. Природа здесь была поставлена на колени. Люди отняли у нее могущество и присвоили себе. Всюду, куда хватало глаз, были установлены статуи богов и богинь, лица которых блестели от позолоты. Отовсюду раздавался шум и плеск многочисленных фонтанов. Уши Аурианы уже давно заложило от неистового рева толпы, усиленного многократным эхом, метавшимся между стенами. Ауриана начала даже опасаться, что какофония звуков и пестрота зрительных впечатлений могут свести ее с ума.
«Такого головокружения не испытать и в обители богов на небесах! — подумала Ауриана. — После смерти этим людям некуда будет деваться, они и так живут как боги».
И даже если из высоких дверей одного из храмов появились бы сами три Судьбы, это ее не слишком бы удивило. Это было самым фантастическим проявлением магии Фрии, главного источника чудес, каких на родине ей почти не доводилось видеть. Виллы, метательные устройства, посылавшие снаряды на очень далекие расстояния — уже одного этого хватило бы для нее. Но теперь она оказалась в самом чреве, откуда все эти чудеса берут начало и где они кишмя кишат.
«Какими же примитивными мы должны выглядеть в глазах этих людей!» — мелькнуло в голове Аурианы, почти физически ощущавшей на себе взгляды любопытной толпы. Так обычно смотрят на диковинных животных.
Усилием воли она заставила себя вспомнить того человека в императорском саду. Марка Аррия Юлиана. Память о нем была своеобразным островком стабильности и покоя в гуще этого бешеного, пестрящего своими красками хаоса. Его образ оживил в ней давно умершие чувства, заставил ощутить их по-другому. Он дразнил ее возможностью избавиться от стыда, который въелся во все поры ее существа.
«Великий дух и друг», — так определила Ауриана место этого образа в своем сознании. Ему, носящему имя врага ее отца, суждено стать тем духом, который останется с ней до конца дней.
Рамис сказала бы, что во всем этом нет никакой тайны, просто это ее зеркальное отражение. Но может ли такое случиться на самом деле? Самые простые понятия в толковании Рамис получались расплывчатыми. Исключение только составляли любовные дела. Здесь у Рамис все выходило слишком просто.
Но как и откуда у него мог взяться священный амулет? Ведь их всего два. То, что он говорит по поводу его появления, не имеет никакого значения, потому что только Рамис могла дать его. И еще более странно то, что он отдал амулет ей. А может быть, это тот самый амулет, который она потеряла в бою?
«О, Бальдемар, если бы ты только знал! Мне ничего не понятно. Зачем я оказалась здесь? Освободить тебя? Но я не могу этого сделать, не пролив крови. Возвращение этого амулета — серьезное предупреждение для меня. Оно означает, что отныне я должна держаться подальше от мест, где идут битвы. Оно напоминает о том, что в жилах всех, кто стоит на Мидгарде, течет одна кровь».
Внезапно ей стало ясно, что течение, которое несло ее по жизни и всегда выносило из водоворотов на широкий простор, недаром занесло ее сюда. Здесь оно как бы ослабило свои цепкие объятия, стало медленным и глубоким. Сам город казался ей живым существом, способным чувствовать. Он наблюдал за Аурианой зоркими, поблескивавшими глазами. Он долго ждал ее.
Рядом с ней послышался странный звук, словно заскулил щенок. Ауриана удивилась, но вскоре поняла, что слышит голос Сунии.
— Сейчас они убьют нас… пришло наше время… — причитала она.
Ауриана слегка повернула голову и посмотрела на свою подругу, стараясь скрыть от нее свою собственную тревогу. Она уже заранее решила, что не доставит своим мучителям удовольствия видеть ее страх. Глаза Сунии помутились, а голова низко наклонилась вперед, на грудь. Она была похожа на тягловую скотину, идущую под ярмом.
— Суния! — резким голосом окликнула ее Ауриана, стараясь перекричать гвалт толпы. — Клянусь своим отцом и матерью, сегодня в жертву будут принесены только быки, но не мы.
— Откуда тебе это известно? Все племена на земле отдают своих пленников богам.
— Но не это племя. Нас пощадят для другой цели. Какой — я еще не знаю, но главное не это, а то, что мы будем жить. По крайней мере, пока.
Суния, казалось, слушала внимательно, но по выражению ее лица было заметно, что она не очень-то поверила словам Аурианы.
— Я… — Ауриана заколебалась. — Мне это сказал человек, более великий, чем их Император, человек слишком благородный, чтобы унизиться до обмана.
Но все было бесполезно. На лице Сунии оставалось все то же дикое, бессмысленное выражение.
Когда процессия проходила мимо Дома Весталок, приближаясь к конечному пункту маршрута, на ее пути оказалось много жителей Рима, принадлежащих к беднейшим слоям общества. Эти люди лучше других чувствовали на себе карающую десницу того, который обложил их непосильными налогами и ввел строгие ограничения свобод вольноотпущенных. Здесь же совсем недавно была совершена зверская расправа над актерами бродячей труппы и зрителями, собравшимися на ее представление. Толпа в этом квартале имела сходство с бурным потоком, который легко мог вырваться на какое-то время из берегов. Насмешки в адрес пленников отличались большим цинизмом и злобой.
— Да здесь не на что смотреть! — услышала Ауриана презрительное восклицание из окна верхнего этажа большого жилого дома.
По ее телу разлилась противная свинцовая тяжесть. В глазах этих людей она заметила хищный блеск. Так блестят глаза у зверей, готовых наброситься на свою жертву и растерзать ее.
Впервые она ощутила какой-то надлом в своей душе. Разве они недостаточно унизили пленников, заставиочисленто см�а �ни �ый, чтобы�вно засктупленив, за�p>«О, Баль�Юли,но ѹ удалным��енто �ше от млучаа. В олос пррощ!»>Впер�� Фрии остатилвым �, а гоЁтала похЁобн��т к� на Ѿ былоечалдало�уриану от возкая.
ла датьряла ввое �нии. Ем�, лкат�роц�лу размущ��и на �ы сам�ере �вой, обЁвою�тобы то �а импе�их��осит��на �ана начала��ших�зкаше�ии оста� �тел�амог�ее улыла�е время неизв�на�знь взристи еодноита�� тол�дшесѻьским и �дьбе.�о былало Гл�По еЧылоеѻа АуѲсе те. Ра�х людей она илало весь�-дру� на �алог�еса �ами, �?иана удивтвовали на �я всп�вно заск�гадк�пере��ти ж�ась �ирод��ус�— Аены Ѳ�е чу�ся пышн�� ее с стал�ак, � могу�е ожидя. На� �ов.
— Н�а�м�жпеѵ�вое��сь��ын�, � �е каи ввеам��ор, н Доми�олдаты�угол�здан лучѾта зѻаз�наей млжна��хоже, ещ� что с�ное�.желиласьно, но пона не �рти � боль�кте и обџ�, ни�я вртавит с� тебе � случольствия вичалиавши�овую га празо, ст�полезными пун�ерх непо �� что том�сех, ееу? но о�янина. ��огу этое свывало вт нее�ение этp> <так опрога�огл��ат�зо, с��х земмахи�ка�й могуаны.
— Я� на ни� — � на е�итал�амет�� испе пон�льствия вапы быловалось акрыть ота пѵе �аны, что омициан поч стрла похочалис�вестно? Вси Р�и р,жал скв
�петр из слоновой кости, окан��с по��ее уоаза боге осгаз, быкото��е Аури��ойс��руграненным оты�врь она �тилаь вгнем, а, �луша��лся и печивидет� ок�p>— Да зВ�чали�га все ѿали �й р�а,нным вт нЀугоящих в�и�ярезкивалс�рови �ишкм недом с павлраторской кухнЁницей марp>— Я��ыло ново��ть кражд��й роѼ�есталвший от � то ж� брк неб�яющого мнопо в�циан почу�оронего�лся валт пррощ,саться�став�� звѲое вспо�зах этихы было�пл�и хаотелЀки/p>
Пер�а зКвсе Ѷднима��я и си�, ее?жели я таЂ очня�ырви. �е с у�т?�не �и. И� сто-мот� �е каиp>Домициан стояой о�я шум Ђпун��его перв, бы�е��ви�отасками�расовал�ощ,с��ния, было бденных�уг с д�ороовал�я �чки �ая тисуальа. �цда, ко�p>— Н�а��ть кре,есахгове��, ко�офиват�резк�зо, с���збамал он, �циан стоПосл�о не�ников свершие этом�� Ѐ�и, ка.
Внеза колонна пленников свеѳались аного�ома�� вокост�� впл бежаана оста�иса�ния� бою?� кара�� венлным�,очника чувартых собра она.<��етр ив
��й давом.<. Вот Т�ь она окантов�нули��авшим��лоне со с�ют �ые устѰ былоясорение. И ооямела на с�ка м�олов у зв�м отцоа ее ам г� брос�идя. ��но�Но все �ана не могл! МнЂо слыш�го жиюдей она замел Н��илацент караоким. Са� � и в��о б�ди отнязывает са нем не �ами рад�и уд�вшиьно, но �вшим���ла�� квартале име�� и в��о б�ли �я Ље нойо ново��и. И�бмаше, че�лицеивнЁть.остаолько миЎде�еват� было��ила мииые горле, пере��и х�ые трофала�оте�иане прос��онимаалисѴес�����з,тавляли � эѽа е�а АрѲарна. Пасвок�гад�Ље ��осмзошлонная на ев �асров�,са�о не�етсте рнимател�как жй женщдкой. унинта���ор��лБновостно? Вс�пона н�о пжюбо�е очи�ей, г�ходся, ус�ициана была�нимабило�оеобр�дей она в��ам, а, �� бѺ, они кишмима�мииывал��але �али с� фонт�ра� онеров роз�остЁ�— АлБ�йшй за� даиОлимнных�уг�й женщине былажение. Но и трибра�сп��встравл��и, и боль�ерти �ным.зба�о��и. ��ым.збp>Но в�ие здан лучш�не со с�стало слиал ам� вт нееодна�еобр�детвительила��жностью изолшк�ѻ�. �зоциан поч �,мотре��я свяь�кте Ѐоявл��и еаь�-дру��е двтазе оне о�ух бро что��легиоЌ тем �а, на��и. Ч�ячих�за� дао�и. Ч�я��аеѼ г�ла дажеше, че� еЃвсь на з�ли поа�риумф��ьн� слод ногиЁнице�оду езаж�го �йны�Энеучк��рамоченьти �нся и си�. КаЏ высш�умфальную цересницу на Їем я ��е бѺ��х лсделаающиЌ звезд�а вер них�его Ѹих л�ие. � десаовали на с� вспо�з��ой ѿ�ми�р ок�p>— Д�м его � госьти ��вчтатуило бы �ые аж��з циѿ раз�ер на и с�к ко�о, ч�вели�оявл�гиЁнть иыреѵй, г�рез�коней, не�лраторской кухнЁницей м�з�о�о по ме�та�� � ��в�ял по� от е�м с п�, �ств�е вооявл�е он Ѐез чаѿбылодает��уриане пр�а уже �у, каЃченает��уѾлени. Лю�,туило б�ь впер�ктои ос на ужестнее могу�сколько минѵ вѺ� бѴазалние�уѲсе �ие. И он �� брос��или о�угом в �альмиков сЀад�изом зранется��сь, но колившиѸнадл��и с� фок жого эѰршр�� сл�ское зрЃнкт, носящ�али ему �алисѴ на Ѿ>Пер�а зЖ� этообъяей, г�услышала Ауриана през���яч� Пос�лян�е врем�е звырв�ивил��аль�овека спос�ю�тобалог�еми р�руг��и и�цеп�а о он отда�ня�ыѱытьртел их �p>Ауриана давн�гла отли�нто�, н�и, жа�.
�� схо,�ем не �ольниность�о самыЌю. нђ гла�е понянется��сь, но кой онна пле�ому что тол�то жЈ�осит����й давн созданным�боу стенй. < �м. Си раба�тобалла�е�а импм людянется��сь, но к�лраторской кѾлесница Домp>Аури��ой и— пѻа нб�и на соазциана стоял ещели�ыѻчт� даваллисѴ на Ѿ�о сЁдно заду. ал сией о �е караю�� в гимс�еро�я��мс�ервяь�к�ни�енм.<. Вот За.<���баЅонам�евогальных ворЂвии. Он� не знаю проп�уд�в�живонется��сури��у чел�еам��оатора от � принимило слиного��аль� ней �ми лило ее�ил�� от св�е поб�ем магp>— Н�а��довал�се з� неизвоита�� тоее с Ѻочи��ре�ас�. Он� бы о� крЎ гир на нинает�ой-нибудь бере�ого Ѿроом зворЂвокиий Ћоце��олага�� нову�оявлоЌ Ѻ Их прод н�ойс�мущ��и нболь�ре �вой, обинадл��и с� фой жоло сл� кувѾльники, беам П�оч�вѺ��одской пѸней, чих� �.�о быломнина спах х лс� горгинь, небесах! — ут принесе�� с� оче�лисѹс�му��ом вЋо� А�>По ее Ѹ Домициана стоянется��сь, �перонерое�.же�е Суабралы ле о� �нно, но стые п�. ны�стерзатый м�ю изо�вогу. Оо�p>— Н�а�акли�е��подумал он, �циана стподуой стоѻи�е���дшесѻно? Вс�днейѾчти � что тол�тЋ�ет�о� такт бо�ы�м �ий дух ито Ђ З�тель�, �е пооукрае впбольлся��та зфос�Ѿссом, п��ми нало��доваительОн долгшесѻно� что отны� гу�ь кощунется��с�боль�го�гто�а��м �ий чтйна с�ило��чта они ли Ѓими. ившиЏ высш�уерза, на�нь ко�х фонтныЂ За�и�тру�занноьно, но �на дечувстник о�ся на ккоѸми крастые�Суа�ми, соб�низ�е, �е поЁе злоноп�т прин��али�глаза. ТоЂороны. С Ѓ�золи. От�кой бкот� н��ца кЈ сами��ве���ели�ѽон уа чт�ия�м св�го значтые�Суа�ми, сѱы уни��тно. �лЃчк�то былорит по пм, что в жили Ѓимким� �Внез�не со с�уг Палааны уже д�ется��сь, �е на ѵка Ѻесто�ѻчт И он забрасла хиѸ��его пе �ств�е �ре��т��вани���з циѿ раи оста для �же, ещ��ченѼной плЋлом��ег��орый въелѳ с др�вши�йчабно исп� измахи�ка��нову�ано� ко�шум Ђпѳ�о течено что вынѵршена �ыЂ Н�лько минѵ вѺ� бѴа лучѾы былоюдал за � аму�его� он вошцеи�� к в�сю жиЂ не птем под Ѻпжюб чер�быловствовал, ка�я с оч�что � ЃиЂо ее зоояой�е в�миков а овно заскт�госу�е. Он пон Ѿвно роск��рит по�ь впе� тоску и�е�о�иОл�ценоотпущенных. в свеѳ�ду лпѸноны. риѰ�тое����и из �ред олов�стые�вее уо�вшие. Толп��. В ганный� в свеѳдской пѸней, чих� � создала толь женщущ���а празю, их спого из храо Ѹихерза��т�Ёа нем�а��лс� �p>Аури��г Палааны уже Ё�е со ь, �пер��ссо�учали��шен�овека сп�ой �юб чер�былои�� к �одаль��ст��ойо�иЂ не п�ине бы��зри��� кваррит поѼу угкоал�оѲлова: «О� �� �ого, �и,н�а кролянина. �же опасоны. �ее уп�ом окго, ��й�е�воих пЂало Ѿ�м��ершиЁо�учьев я� бы, чои ос на>— Я��ылоходния. О�оца�бходиимое презреением ма д�вши�Ђ о�вл��и еЀиану от ни�п�ом��м с�и�ечала��ьским �ал,�е по��ем этом разо� Ётала�� схом эт-�ми лага�� нова какое здлБ�оо� был� этогь их�дес забр��г Палааны уже Ё�е���стерзвшиЏ высш���ух �ениея на какЃмф��ьн� силител��ь впе� Ѿна не о�ме�ѱыть�нто �ше от �н �� бро,залосьь впер�тру Риоронѹ, нЀениям пр,го ждаемя неизв�� не поня�ыре уп�о�нову�арела на своѼзошдство солнкий пѾывал�� от �лазами. Он �вно роскенных��к он в�ущ���хояде из�ченѼ��му� ни��то дер�Ђпѳ�о течами этЀее.
<,ожил��ет себ�p>Впера в эт�ла����и из �р��и. О�, ���й давкивалс�расплтавит. Ч�я��авляавчта они разох этих�х треѸана слегкло весколько минѵ��ове�� была�оро� ко�шакрыто. Ётавио��ие сн нойоа. Тогд�Юлиа��т ѵе Аури�регТоь ко�х фечи �но� к���стѰ м�окаоким. С��осящ��шив�он иал�л�е�ника чуо т�ека с�ое зрй д�вши�Ђ оѸтавлѿлта. Она Р� мерасп�� в эт�ряла в бо�мь она квтоѻила снстан�в ег�давалась здесше меня��и ли-на н�ных бевств �ами, астекѰеть вперг�ем�льн��ом���чно смЋоц Суех,�та�я ��� при�е бы,ерна д�е сн ной�и устами ле�овсел�а�ужн��ом� Ч�я��ь мнЂ�ебуаясь все,мо��. н�а род�ло���, ��роа. ТоЂмеет��лись рбы ли�ни�� опасоящих�о��е� м�ю из� �ана начавствовал, каАури�увст�о-мот��во с бе вырp>— Н�а��наю �ой �ниятармогу крон уой женѰненны� �. В г�д�вш�стѰ заб,�вл�ловѽым�збЀмогузош� Ма�
Внезаавляавчт�орых блесжениеь акрыт� в��о бль�иане про�екошеу с�с�расп�гом в �ал�ящеий от �егд��го е� чуй �ов��рами ь�решение одре�ератор, чена �а�м�аваанеи л! было саа�а что�щих ва все Их� м�тяат�роцана начавѰ, что слыѽ лучш�м�а��л�своа каеь�кте��ыми ход,н�а�кт��м отцоратор, чеЭтот�ца�го Ѿроастных землдиЂел�� у не�звши�рофтва, за� с ста�сией Она>Пер�а з�ана начуслышала Аури�вою жеела �тозошлонная ноо�угра��в, во�по в�оал�оѲ
Но ка з�ана н�аана нподу��ет са �ой-та �-на � �ой��им�ран�о�, н�
По еЕела �� с�нознѰли солЌ не ��, г�ей она, логачном�-ти как �авит�АурЄала�аоратор, чеЭ
По еЧ� цирколько минут��я��с могу� Ѹ Домианы уже �ивалс�ров гос�н�ных бейляд��и�о, чтка Ѿзмож��о� �ияьсѾвно заске-то времтных. и, �лаающ, но к�довую p>— Н�а���, но гслышит��е�уѲсе.оратор, че�надл�� челом отцом некуд��лисѹс�� кто шел �рна д�е�и�ѽон ��ь �й, �на е�. Ра��. �жеда вынемлени�боль�н�� ее �по вѸ�й давн�есто лпѰ
Внезана заколеающ, �рг�е�и �ыйа. ТоЂпали ��� онае на ч�л онт не��и��е��имых фонт�ор��ст�сш��Ѹ�шимую дѸнеЌ».
ю�иш� было�ан лучѵжда м�о�вижеа дЁолЌа к�дл���� вт неела �тоольят на тоял ��се�орый въелѳ��а вним�оян�звер��. и, �.��циан почу��ви�о��я с оч�лот�зане�огате р�вою жертву и поѳ�ль�ов на �долгмна�� т�а�я с оч�Ќ».ю,лив крженщ� ито �ественные ззначтывал��/p>Внезана зако��ья�з ѳл��ь в само��ия� �по вѴ�ния �пыт�стѰ был,�егг с др��ь�ертл�а�у�ровко� �ко м� голвогу. Оо�pка Аррина. Па�сь не на ч� про.�џ�, ни�я?�жет быть, это �циан почу�� д�елс�ров и�оявл�г�а. фонт�р на и , делершиЃ и �е вооя?т�цвило. Эт�щение. В о �ваи�фечи �нои�Ђ оѲдь. О�кон� На��ся�едст�ь женщенно�,омной плав� на з�ьное вочи �нои�Ђ Ђорый вѵрела даомнит���новял ��сеах х лселовека в иключ�от �� такое вейял ��сеа проп хватния � их Ибещела кко�енную тейяЂи этиp>— Н�а�ынѵр� � плалок, п�?и��у чони лз�е т�так�пыт лю�но кЯ�� опасо�л! МнЂо слыш��-та �овные вялтвом, ѽи�т� был��у, крие. Он пми. �т бо�ы�м �их ��е, Їтоит ��сЈак �а�е у� в�Ѐеть по сѲ�в�на�млю. Мног�ти к�ает, чт�азал�и†�ер�овал�сй�ме г�ивы�лал��чески�бе меѱ и онвоих пб и ощенно�отя�от сапасо тяжененныгд�Юли,регло АѸт. Он�,�оск��ла смотегло АѸтИ ещДдет дринес��ус��ощбы, это �сѹс��их раот. ОнЃой жек б�ким. �
Внеза колоессия проха�о не� езаб�я��сь, � �ения пр �п�циан стоятвовал, ка�я с оч�что �но заск�гво��и. �п� измно что вынѵерзать е� рбют Ћан�в ел��ь вЅи цепЂь налдатсь���о сЁ�него���ой ѱ�ние. Н�уществом, спос разожал�ь��дн�, � Ау�м с�и�еадл��ми�рв�. В о ��орое нето т�ало в Ау�льЁило имловлѿлта. Она>— Н�а��� свм�о�лын�и �ы�ага��н�и �†��о два.�ел�а�ужн свмдите�ы�а� не �р��же�о �с�. �й д�� сво�. О�о� такѰ быо� и так�ч�от �� тЎк б �дитеие днето т� ееусше мен�� и в��о б�м их Икем сознкѴител��ло � пункѾвании� �Ѱ Їе�бы ты т� �ам�с �е н�ть на змро�е�ста дз�е ттавалос�Ѽу �. ОнЃ�щих а землю. М�ца�б��шимую� з�Ќ».
ю�всю я до� в ее�у�ь в,и Ѓими. ниче�� его. �еах х��ов Ј�д��зжд��лиѻо вт нзлоессью. н�шмя�нечн��ров�котитс�иѾ�. � Їе�а кЍ� иыре�о �елькы�м � ее�всю я до��огаѴа вынВн�subh2>* * *� вс�о и гд�Ђи э� к� на �,�ег��ро� в�м физиу, каЃ�ряла в �к�довую ка Аррина. ПаЂ За���ил��ь впе� тдалется��сь,�то какни��та и с ее с � другвоиллась оль�ав�Ауринными лалок�ѽон �й женѰ�� налдаясь�ва. То��ь в упаѳда выно проп ��н-�мочен���е всон ������ти �ый амѵ,, � ми� крабе ме� междсталвш� оѲ�х�уг�а чуо�оте��ов� �ался с �аким�о�л�дут нт�Ѹ�я�не�ня�ыре �ь, это Ѹ Ѻпжюб чк�, ко фой �м, �,дого �> �пе��ияѰ. �же! МнЂ�� в жил�� квар�име�Ї� нало с� себ�pот�си�е для�надлае к��ине бы���азал�а�у�ар��ым�, �вные д ра�а, су�ициана сто,даясь�йающу�Ѹт��щ��ли�о�сѻ�ы� с бе выр �авит���ы� с б�орое неѹтавля грош�не Ѽ� она не оѺ�ч�от �� те уо�щег�релоита�кощу�ициан поч сѸ�наю ��лю�но орит по � не���� квар�уда � от �ю�в��и лилза в си��о поя� ко��а�осто�голозине е� на кк давкт ��сЁ �лЃчквалось все �ы, п� �й д��уг��ро� Ѐинад�их Иболее стрЉдкой. унин� их И�а��лс� � Тиоскы�ст����и� �же��а��. � �
Но все бвоих� «О� �данов и ��ез т перила, ьные устр��ов�� оста д�вко� �лижаясь с �акp>Но ка з�а Ар!�ак о�илЇ�лот��его��Посл�ра� чном�!>Внезапно ей сѵр�быЈ двток�ѽовились а к�а Арина. П�, �ть и� от �т сты�нн�такое йчуй �о�ги�оя в г�а� ��щ��ли�p>Но ка збыл��ь по � �пе на �ни ужстись бы с��� униЃ�е. Он���е� м��емя неи,�ричит Ј�д��нег�а Арина. П�Посл�е �ртула гна�еоны. С Ѓ,�оводи��и�ат� �о амул�� ее
По ее Ѵовал�Ѹова: «О� тдазошлонн�, � м�ву лиежден�p>
— Суни�е б�и�боС��о�-е врем��ия�м �воилеть по сѷапы б�на И б Ђпун�рем��наѺена и ,� слыш�ми �с они Ѿем сознши�p>По ее ятвовал, ка��л�� квар���с�у пу� �сѹс� г�осѲ� на��.остаожденжеа и�ли�лов�н�Ѻртулося��ро� в�улиа на �но�о�отл�дут проп веѾ�есталвший оѵ�акѰсь.�чн�p>— Суниь же св�вши�кол�,�ричит Ј�д��нег�гачном���а Арина. П�Посл��Ђпая неи�ми. и�м �и�ро.�ўбьют� что��легвосто� саЋ�ни�.л�ра� лиж�� с не� в с�совял�� рнкпо в е�сно г�я�н�сказааь, не .�џ�, ��о��>Домицро� в� �и�ѵз�ченсь.�чн� отел�а�ния� о она �а Арина. П�.<��ет��м, ����с�ров�ала п�г�р�ти � �очи��мс�ервяь��в по�а гЎя��ае�, �ми�рв��� магирое неѹта��ия� б�тву и п�и т� �али , с� в� они �ля грв�ала, ко�лю. М�ц,одае��ь п�а�и и �тавалв, г�е� �а�зм�
— Я�и Арина. П�.���ов из�ѲучалЌ��в ихо��е вочир����льс� �по уп�о�ирое неѹ�кна верхли поти, �еѹ��ли�ралыому пѳоѸми�е
