Прочитайте онлайн Несущая свет. Том 3 | Глава 58

Глава 58

Клинок Аристоса глубоко вонзился в дубовое основание водяного органа и застрял там. С проклятием он поднатужился и вытащил его. Следующий удар попал в плечо Аурианы и глубоко рассек его. Закусив губу, она с трудом удержалась от крика. Рана была довольно глубокой, но не опасной. Боль и злость придали ей силы. Она сумела отбить его меч кверху и в те доли мгновения, пока тот готовился к новому удару, успела проскользнуть у него под рукой. И сразу же ее спина почувствовала за собой открытое пространство — она освободилась от этого проклятого водяного органа.

Сжав в кулак всю свою волю, она приготовилась к обороне. В этот миг ее осенила мысль, которая сначала могла показаться сумасшедшей. В следующий миг она поняла, что это ее единственный шанс, который нужно использовать во что бы то ни стало.

Она отбросила все, чему ее учили в Великой школе. Теперь она будет сражаться так, как сражаются воины на ее родине — просто, без всяких ухищрений. Быстро освободив руку из кожаного ремня щита, она бросила эту громоздкую и неудобную вещь на песок.

Аристос был озадачен. Он шагнул вперед чуть позже, чем следовало, и его горизонтальный удар пришелся по пустому месту. Меч со свистом резал воздух. Выиграв еще несколько драгоценных секунд, Ауриана сдернула с себя шлем и тоже отбросила его подальше. По трибунам прокатился ропот изумления.

Иного выхода у нее не было. Она уставала быстрее Аристоса, а теперь ничто не стесняло ее движения. Она будет биться так, как всегда бились хатты — с головой и сердцем, открытым солнцу, небу и богам.

В наблюдательной каморке все удивленно покачали головами. Кое-кто не удержался от презрительного смеха.

— Вы неправы, — сказал Метон напряженным голосом, прижавшись лицом к решетке, неотрывно следя за схваткой. — Конечно, кому-то этот поступок может показаться безумием, но она сделала то, что подходит только ей. Она все рассчитала точно. Теперь Аристос не сможет утомить ее. Теперь она может парировать удары, держа меч обеими руками. Это дает ей выигрыш в силе и скорости, а мастерства, чтобы воспользоваться этим преимуществом, ей не занимать.

Аристос тут же обрушил на нее град ударов, которые посыпались подобно дротикам на ее теперь уже не защищенную левую сторону. Затем с таким же усердием и зловещей улыбкой он принялся целить в ее обнаженную голову. Но она уклонялась от ударов и выпадов с новой легкостью и ловкостью. Со стороны ее изящные движения казались красивым ритмичным танцем, исполняемым под барабан, бой которого еще более участился. Отталкиваясь от земли, она буквально парила в воздухе, испытывая огромное удовольствие от своей невесомости. Она успевала повсюду, словно рой пчел. Ее движения были непредсказуемы. Наконец Аристосу это надоело. Он зарычал как мастиф и ударил ее своим тяжелым щитом в окровавленное плечо.

В эту секунду она поняла, что ей надо делать. От удара она покачнулась, а затем резко прыгнула в сторону. Аристос по инерции проскочил мимо нее и стал разворачиваться, но Ауриана успела повернуться раньше. Ее меч блеснул в воздухе и обрушился два раза на спину сопернику, прочертив ее по диагонали крест накрест глубокими кровавыми надрезами. Это воодушевило ее, и когда Аристос наконец повернулся к ней лицом, ее клинок успел еще дважды поразить его в корпус чуть ниже правого предплечья. В кожаной тунике Аристоса появился разрез в форме клина. Ауриана поняла, что задела ребро. Из клиновидной дырки в тунике обильно заструилась кровь. Совершенно случайно получилось так, что эта рана имела форму страшной и могущественной руны, при помощи которой святые обычно вызывали Фрию.

Аристос сразу же увидел этот знак на своем теле, и в его глазах мелькнул страх. Она пометила его колдовским знаком, приманивающим порчу. Теперь его кровь смешалась с ядом. Аристос дотронулся до волчьей пасти, которая в качестве амулета теперь была всегда с ним, и сердито произнес слова заговора против колдовства.

— Кто-то из них ранен! — с тревогой прокричал Метон. — О, шалости Немезиды! Она задела его мечом! Невероятно!

Эта весть так поразила присутствующих, что, сгорая от любопытства, они оттеснили Метона от окна.

— Рана серьезна? — спросила Суния тихим голосом, полным надежды.

— Это место сильно кровоточит, — ответил Метон. — Он будет постепенно слабеть, но достаточно ли быстро это произойдет, чтобы Ауриана успела получить преимущество? Впрочем, это было ошибкой, она и в самом деле довела его до белого каления.

Поклонники Аристоса никак не могли понять, почему их кумир до сих пор не покончит с этой наглой стрекозой, которая на свою беду случайно поцарапала его.

— Накажи ее за это! — орали они ему. — Наколи ее на вертел! Искроши эту сучку на кусочки для поджарки!

Аристос ранен. Эта новость вскоре долетела до городских ворот.

Но Аристос тоже решил отказаться от своего тяжелого самнитского щита. Заодно он стянул с головы позолоченный шлем и кинул его туда же, куда и щит. Это вызвало аплодисменты вперемежку с хохотом. Поклонники Аристоса полагали, что хитрая уловка Аурианы теперь полностью нейтрализована таким же приемом. Открывшееся лицо его не внушало особых симпатий. Его щеки, сизые как сливы, раздувались от жары и злости, на лбу отпечатался след от шлема. Голова вспотела, и с нее начала стекать черная краска, волосы слиплись и торчали в разные стороны. Кое-где краска уже исчезла, и в шевелюре показались рыжеватые пятна. Он ухмылялся, тяжело дыша и раздувая ноздри. В полуоткрытом рту виднелись два больших, похожих на клыки, зуба. Мощная грудь Аристоса вздымалась, словно волны на море в сильный шторм. Казалось, даже цепи не выдержали бы такого напряжения и лопнули бы. Он разжал и снова сжал свой волосатый кулак левой руки, как бы наслаждаясь полученной свободой.

Последовала новая атака Аристоса. Теперь их мечи служили одновременно как оружием, так и защитой от него. Он сумел нащупать брешь в ее обороне. Его меч выскочил вперед как язык гадюки и неглубоко вонзился в бедро Аурианы. Рана быстро набухла кровью, красный ручеек побежал по ноге прямо в зашнурованный сапог. Сторонники Аристоса вскочили на ноги, разразившись победными криками и громом аплодисментов. Поклонники же Аурианы были куда более сдержаны. Они застонали, словно меч поразил их бедра, и стали молиться Юноне. Страх перед лучниками был еще слишком силен. Никто еще не знал, что Домициан покинул Колизей, потому что занавески его ложи частенько были завешены и тогда, когда он оставался там. Но даже если бы они и знали, это бы мало что изменило. Домициан ушел, но ужас посеянный им, еще долго господствовал над зрителями.

Аристос стоял, расставив свои огромные, как бревна, ноги. Казалось, что они вырастали прямо из земли. Он оценивал свою работу. К нему опять вернулась уверенность в себе. Он снова ощутил себя хозяином арены. Рана, нанесенная этой мерзкой колдуньей, давала о себе знать, но нет такой раны, которую не смог бы вылечить искусный лекарь, особенно за хорошее вознаграждение. При виде окровавленной ноги Аурианы он скривил лицо в отвратительной гримасе, означавшей удовлетворение.

— Это потрудней, чем убить отца, не так ли? — поддел он ее. — К тому же руки у него были связаны!

Но как Аристос ни старался, вывести Ауриану из себя ему не удалось. Ее глаза остались чистыми и спокойными, она слушала все его издевки так, как слушают детскую колыбельную песню.

Внутренне это ее даже позабавило. «Одберт, ты отстаешь от меня! — подумала она. — Чтобы такая клевета принесла успех, необходим не только клеветник, но и тот, кто поверит ему».

Теперь она чувствовала, что ее дух, свободный и быстрый, как сокол, поднялся вверх и парил над прежним полем битвы, местом ее позора.

И теперь Ауриана поняла. Почему она не догадалась об этом раньше? Она осознавала, что ее стыд был своего рода занавесом, вуалью, которая мешала ей вглядеться в сердца других. Теперь она насквозь пронзала взглядом Одберта, словно ясновидящая. То, что вначале появилось в ее мозгу как догадка, теперь высветилось в твердую, сверкающую гранями определенность. Преступление, в котором снова и снова обвинял ее Одберт, совершено им самим. Позор, который он старался похоронить все эти годы, не поддается захоронению, и его призрак, мучает Аристоса. Поэтому в попытке избавиться от него, он бросает ложные обвинения Ауриане.

— Одберт! — сказала она так тихо, что ему даже пришлось податься немного вперед, чтобы услышать ее. При упоминании своего настоящего имени глаза Аристоса засветились тревогой. — Ты — убийца Видо.

Воспоминания вихрем закружились у нее в голове: битва у хребта Антилопы. Темная луна. Сеть неизвестного охотника, брошенная сверху. В ней-то и запуталась лошадь Видо, что позволило дружинникам Бальдемара без помех наброситься на Видо и стащить его с седла…

— Ты убил собственного отца, — спокойно продолжала она. — Это ты бросил сеть.

Ей сразу же стало ясно, что удар достиг цели. Лицо Аристоса исказили конвульсии страха и злобы. В его глазах появилась пустота, бездонная и пугающая, словно где-то внутри зрачков захлопнулись тяжелые двери.

— Нет! — вырвалось из его уст.

Это прозвучало как стон и как вой животного одновременно. Сказанное слово несло в себе тяжелый груз жуткого ужаса человека, который болтается на веревке над ямой с демонами и видит, как нож медленно перерезает веревку.

— О, да. И я вижу это так же ясно, как тебя сейчас, — продолжала Ауриана. — Как умно ты все задумал в тот раз! Все свидетели вскоре тоже были убиты, и ты оказался чист, вне подозрений. Но твои руки никогда уже не будут чистыми. Невозможно смыть с рук сына кровь убитого им отца.

Эти слова действовали на него словно раскаленные щипцы, сдирающие с него кожу пласт за пластом. Он чувствовал себя обнаженным перед всеми соплеменниками и предками. Смотрите на него! Вот он, кто совершил тягчайшее преступление, какое только мог совершить человек! Ему казалось, что эти слова произносит хор боевых сильфов, показывающих на него Паркам, готовившимся подвергнуть его наказанию.

Но она не могла видеть этого! Никто этого не видел! И все-таки эта полная яда колдунья, эта сестра Хеллы, знает.

В его голове зазвучало множество голосов, спорящих между собой. Это окончательно запутало Аристоса, и он вообразил себе, что весь амфитеатр слышал слова Аурианы. Их тоже до немоты поразило зло, совершенное им. Аристос дрожал так, словно под ним тряслась земля.

Нежелание признать правду перешло в бешенство.

— Я вырежу твой лживый язык!

С этими словами он бросился вперед. Ауриана праздновала победу. Она стояла наготове и ждала именно этого момента. Наконец-то им завладела слепая злоба, которая сделает его таким же беспомощным, как корабль без руля в бурном потоке.

— Он опять сбился с ноги! — объявил Метон. — Должно быть, на него нашло умопомрачение!

Поклонники Аристоса дружно подбадривали его, полагая, что он задумал поиграть с Аурианой в новую игру. Аристос стал размахивать мечом еще до того как начался новый тур поединка. Но клинок лишь свистел в воздухе, не причиняя ни малейшего вреда Ауриане. В каждый удар он вкладывал не мастерство, а силу, бессмысленно истощая себя и не заботясь о защите. Ему хотелось заставить ее замолчать навсегда. Многим зрителям он показался прежним, лишь энергии прибавилось. Ауриана же знала, что теперь имеет дело с телегой без коня и возницы, спущенной вниз с крутого склона.

Она шагнула в сторону после его очередного выпада, но клинок прошел так близко, что распорол ее тунику. Затем она стала упорно водить его за собой, почти не применяя никаких усилий и позволяя ему тратить силы на слишком размашистые удары, напрягать ноги в ненужных выпадах и бросках, которые ни разу не достигали цели.

— Умри! Умри! Грязная колдунья! Ведьма! Отродье ночи! — выкрикивал он при каждом взмахе, пока у него не перехватило дыхание.

Наконец, когда его очередной удар сверху находился уже в стадии завершения, Ауриана ударила изо всей силы по его клинку под прямым углом. Мечи зацепились друг за друга рукоятками, и Аристос качнулся в сторону, не успев перевести центр тяжести. Ауриана тут же дернула противника туда, куда двигалось его тело. Аристос вынужден был сделать несколько лишних шагов, чтобы не упасть, и раскрылся. Ауриана мгновенно сделала выпад, и ее клинок вонзился врагу между ребер грудной клетки. Из раны хлынула густая темная кровь. Это уже было серьезно. Меч Аурианы прошел рядом с сердцем Аристоса, и она это почувствовала. Ее грудь затрепетала от радостного возбуждения, но она тут же смирила в себе это преждевременное чувство.

Острая боль заставила Аристоса выбросить вперед руку с мечем. Ауриана не успела отбить этот неожиданный для них обоих выпад, происшедший из-за спазма мышц, и конец клинка распорол ей мякоть левой руки. Рана горела огнем, и глаза Аурианы наполнились слезами дикой боли. Снедаемый свирепой ненавистью, Аристос ни на миг не прекращал своих атак. Он шел и шел вперед, слегка покачиваясь из стороны в сторону. Волосатая грудь, видневшаяся из располосованной туники, была вся перепачкана в крови. Это свидетельствовало о том, что рана Аристоса была гораздо серьезнее, чем могло показаться с первого взгляда. Ауриана почувствовала всем своим существом, что скоро должен наступить конец.

«Я должна прикончить его сейчас или умереть. Фрия, снизойди ко мне своей милостью!»

Ауриана вызвала в себе неукротимую ярость, наполнившую ее тело свежим запасом энергии. Скорость ее движений была поистине фантастической. Публике она могла показаться безумной Менадой[23], одержимой Дионисом, которая распарывает зверям глотки и разрывает их на части, насыщаясь их кровью и плотью. Трибуны, завороженные невиданным зрелищем, затаили дыхание. Метон не мог больше следить за ее ударами, как не может зритель, сидящий далеко на ипподромной трибуне, различать все удары копыт лошади, галопом несущейся к финишу. Ее действия казались непоследовательными, но Аристос знал, что это не так. Она всегда опережала его на неуловимое мгновение. Это ее бесспорное превосходство лишало Аристоса душевного равновесия. Сама же она совершала эти движения бессознательно и естественно, словно свободно резвящаяся газель. Однако при каждом ее ударе Метон видел невероятно сосредоточенный ум и волю.

Когда оба гладиатора оказались неподалеку от окна наблюдательной камеры, Метон заметил, что даже глаза служили Ауриане оружием. Она опускала взгляд, когда ей приходилось наносить удар сверху или наоборот сверлила глазами Аристоса, хотя целилась в нижнюю часто тела. Метон понял, что его невменяемое бешенство Ауриана полностью обратила себе на пользу, устраивая ему ловушки на каждом шагу и заставляя его делать все более грубые ошибки в защите Бреши в его обороне расширялись медленно, но верно Все чаще он бросался в атаку очертя голову, не заботясь ни о чем, и едва не напарывался на меч Аурианы.

Метон подумал, что никто на земле не мог научить ее так драться. Это дар богов. Он вспомнил слова Эрато: «Наверное, никому не дано знать истинные пределы ее возможностей».

Настало время, когда она должна была показать все, на что была способна. Метон был свидетелем ее звездного часа.

Аристос уступал. Стон разочарования прокатился по рядам, где сидели его поклонники. Самые фанатичные из них пришли в невменяемость и стали выкрикивать оскорбления в адрес Аурианы. Среди ее сторонников раздался смех. И в самом деле — августейший король гладиаторов Аристос оторопел настолько, что ошалело крутил головой и скорее походил на паяца из какого-то фарса, но не на бойца. Зрелище это напоминало кое-кому праздник Сатурналий, когда рабы, испытывая крайнюю неловкость, смирно сидят за столами, а хозяева им прислуживают.

Многие чувствовали, что на их глазах совершается настоящее чудо. Их благоговейное молчание было вызвано страхом оказаться самим под воздействием этого колдовства, словно они присутствовали при рождении теленка о двух головах.

Публика с любопытством посматривала в сторону императорской ложи. Какова же будет реакция Императора на такое неслыханное унижение своего любимца? Однако занавески оставались неподвижными даже в самые захватывающие и драматические моменты.

У Аурианы возникло ощущение, что этот последний запал начал иссякать. Все ее мускулы пылали. Смерть запустила свои щупальца в ее конечности, и яд усталости стал постепенно распространяться по всему телу. Но и в глазах Одберта тоже была смерть. Он пыхтел, широко раздувая ноздри, как бык, разъяренный многочисленными ранами. Глаза его горели не пламенем победы, а лихорадочным блеском животного, пойманного в капкан. Им овладело полное безрассудство, приводившее к непредсказуемости действий. Это делало Аристоса опасным.

Истощив все свои силы, они словно повинуясь какой-то неслышной команде, одновременно отпрянули в противоположные стороны и остановились, опустив руки и настороженно следя друг за другом. Между ними лежали трупы, нагроможденные один на другой. Казалось, схватка началась несколько лет назад, с тех пор на земле остались лишь эти двое, окровавленные и смертельно усталые.

«Я сражаюсь слишком долго, так долго, что стала уже забывать, с чего все это началось. Мне хочется лишь мира и, если это возможно, жизни для того, чье сердце уже бьется в моем чреве».

Ауриана подумала, что Марк Юлиан вероятно уже находится среди духов и с любовью смотрит на нее, ожидая скорой встречи.

Тут Аристос стал вести себя так, словно он и в самом деле сошел с ума. Подняв труп красивого нумидийского юноши, он правой рукой нежно откинул окровавленную прядь волос, словно это перед был его возлюбленный, погибший случайной смертью. Ауриана стала кружить вокруг него в поисках бреши в защите, но Аристос надежно прикрылся трупом как щитом и начал бормотать слова любви. У Аурианы возникло подозрение, что жара и усталость вызвали у него галлюцинации. Тем не менее она с любопытством стала следить за происходящим. Столь необычная форма безумия ее противника наполнила ее душу отвращением. В горле встал ком тошноты. Аристос же нашел губами рот юноши и звучно его поцеловал.

Уловка сработала. Сама того не сознавая, Ауриана вышла из состояния крайней сосредоточенности ума и воли. Она перестала чувствовать своего противника. Обостренное чутье Аристоса подсказало ему, что настал подходящий момент. Со всей силой, оставшейся еще в его руках, он кинул тело юноши в Ауриану и застал ее врасплох. Труп сильно ударил ее в живот и повалил на песок. И тогда Аристос, страшно взревев, прыгнул вперед. В падении она успела парировать удар, но не смогла удержать меч в своей руке. Он со звоном отлетел на десяток шагов.

Ауриана быстро выкарабкалась из-под трупа нумидийца, едва успев отклониться от удара, который мог отсечь ее левую руку по самое плечо. Правой рукой она лихорадочно шарила по песку, пытаясь дотянуться до меча, но тот, к ее несчастью, лежал ближе к Аристосу. С радостным возгласом он поднял его и показал своим поклонникам, которые неистовыми криками выразили свое восхищение. Аристос доказал свое превосходство.

— Смотрите! Вот судьба лживой, позорной отцеубийцы! — патетически изрек он.

— Браво! — откликнулись его сторонники. — Отличное зрелище! А теперь приколи ее к земле!

Он повернулся и, размахнувшись, забросил подальше меч Аурианы, который вонзился в песок под императорской ложей. Теперь от меча ее отделяло расстояние в половину арены.

Со скамеек амфитеатра, круто поднимавшихся вверх, то здесь, то там раздавались горестные восклицания пришедших в смятение поклонников Аурианы. Она сама уже безропотно примирилась с тем, что Фрия оставила ее. По своей собственной воле вышла она на бой, чтобы обрести себе приговор, и Парки вынесли его наконец. Это была воля земли и небес. Она стояла на мертвой, бесплодной пустоши.

И все же прекратить бой было невозможно, хотя дальнейшее сопротивление было бессмысленно и похоже на корчи теленка, которому только что всадили в сердце нож.

Медленно, как бы предвкушая удовольствие, Аристос пошел на нее. Невыносимая усталость вытеснила из Аурианы все другие чувства, и для страха не осталось места. Качаясь из стороны в сторону, она не давала Аристосу сделать меткий выпад, но при этом ей приходилось отступать все дальше и дальше от того места, где лежал ее меч. Она понимала, что Аристос никогда не подпустит ее туда. Задача у него теперь была не из трудных — прижать к барьеру и прикончить. По мнению публики у нее остался последний выбор: прекратить сопротивление и покорно ждать смерти или же заставить соперника погоняться за собой и выиграть этим самым еще несколько лишних секунд жизни.

Ауриану окружал ореол смерти, похожий на никогда не рассеивающийся болотный туман. Меч Аристоса то и дело со свистом разрезал воздух. Много раз он проносился на расстоянии толщины пальца от ее тела.

Ауриана сделала последнюю отчаянную попытку опять вселить силы в свое вялое тело, позаимствовав их у земли. Она совершила в своем сознании путешествие к священному огню Рамис, от которого исходил непобедимый мир. В этот раз она и впрямь словно наяву почувствовала слабые толчки, шедшие из-под земли, затем что-то открылось, и в ее тело хлынул поток тепла. Ауриана ощущала себя высохшим деревом, единственный оставшийся живым корень которого наконец-то глубоко под землей наткнулся на источник живительной влаги. Входящая в нее сила постепенно наполнила тело и продолжала поступать. Теперь Ауриана сама словно стала источником тепла и света. Огонь дал ей все. «Хвала земле, хвала солнцу и луне!» — думала она. Волшебный свет сделал ее своей пленницей, а затем, подержав в себе, отпустил. Он мерцал теперь внутри и снаружи Аурианы, словно далекий факел, мерцающий за деревьями. Она поняла, что боги не оставили ее.

«Рамис, я чувствую твое присутствие здесь. Это ощущение похоже на поток воздуха от взмаха перьев орла. Ты чем-то возбуждена. Ты пришла взять. Да, я догадалась. Ты хочешь забрать мою душу после смерти тела и унести ее на север».

В ушах Аурианы зазвучал призрачный голос Рамис, доносившийся из далекого прошлого: «Никогда не забывай о силе волос. Это щит и пуповина, которая связывает тебя с землей».

То, что она должна сделать, просто и очевидно. У нее есть оружие, причем более святое и древнее, чем меч.

Теперь Ауриана стояла прямо под трибуной, где расположились иностранные послы. Позднее эти сановники рассказывали, что она будто бы погрузилась в божественный экстаз. Для них это было сродни безумию. Пот, стекавший по лицу, размыл черную краску, которой были подведены ее глаза, и струился по щекам, оставляя след, похожий на хвост кометы. Ее глаза сузились и заблестели. Издали казалось, что на ее лицо надели маску кошки. Послы с изумлением наблюдали за тем, как Ауриана вытащила из волос скрепляющий их костяной гребень. Затем она встряхнула головой, и красивые, шелковистые локоны рассыпались бурным потоком, укрыв ее плечи.

Тело Аристоса дернулось, словно он шел по лесной тропинке и зацепился за корень. Что за колдовскую уловку приготовила эта ведьма теперь? Волосы бронзового цвета струились по ее плечам до самой талии. Они словно шевелились сами по себе, в них чувствовалась грозная волшебная сила. Еще с детского возраста Аристосу было известно, что женские волосы обладают чарами, способными творить добро и зло. Вот почему в Германии всем женщинам, кроме жриц, запрещалось появляться ночью с распущенными волосами. Непослушание каралось смертью.

Сначала она пометила его руной зла. Затем ей удалось выведать его самую страшную тайну. Теперь она хочет околдовать его при помощи своих волос. Изрыгая проклятия, он прижал пасть волка к сердцу. Слабость во всем его теле усиливалась. Он начал чувствовать головокружение. Наверное, он потерял слишком много крови. А может быть, уже сказывается это проклятое колдовство?

Его сторонники откровенно потешались над Аурианой, не видя серьезной опасности, нависшей над их кумиром.

— Постриги ее! — весело орали они. — Из этих волос получится неплохой парик.

«Идиоты! — подумал Аристос. — Они не имеют ни малейшего понятия, о чем говорят».

— Лживое отродье! В твоих жилах течет яд, а не кровь! — забормотал он, устремляясь вперед.

Его меч описал широкую дугу. Ауриана двигалась легко, чуть пританцовывая. Ей удалось уловить ритм его выпадов и ударов, и она стала их зеркальным отражением.

— Пощади ее! — вырвалось из тысяч глоток мощный призыв.

Они опять бросили мятежный дерзкий вызов Домициану. Очевидно, эти люди устали от вечного страха и решили, что лучники не смогут перебить их всех.

Ауриана остановилась и замерла. Все ее гибкое тело напряглось. Через секунду оно оторвалось от земли и полетело навстречу Аристосу. Тем, кто сидел ближе всего к месту схватки, показалось, что она прыгнула прямо на клинок Аристоса. Они недоумевали. Это было бессмысленным, так как через несколько секунд он все равно бы прижал ее к барьеру и прикончил.

Но меч Аристоса пронзил воздух! Прыжок Аурианы был рассчитан мастерски. Она увидела, что на долю секунды Аристос раскрылся и использовала это, вцепившись в него как обезьяна. Аристос потерял равновесие, и оба упали на песок. Теперь он бился под ней, пытаясь избавиться от колдовских волос. Эти отвратительные волосы казались живыми и были везде. Ему казалось, что они шипели как змеи и жалили как осы.

Долгое время каждый из противников старался дотянуться до единственного меча. Эта сцена походила на схватку борцов, безуспешно пытавшихся провести захват. Руки постоянно соскальзывали с тел, измазанных кровью. Глубокая рана под сердцем ослабила Аристоса куда больше, чем различные порезы и царапины на теле Аурианы. Теперь их силы были почти равны. Вся публика, подчиняясь какому-то единому внутреннему порыву, встала на ноги и зашлась в неистовых криках, подбадривая обоих. Все их призывы слились в один невообразимый гвалт. Это было море неразличимых звуков. Наконец Аристосу удалось подмять под себя Ауриану. Ее волосы, темные и блестящие, разметались на песке. Они напоминали почему-то лист кувшинки, плавающей по поверхности пруда, залитого белым лунным светом.

«Я отрублю голову этой проклятой колдунье, как только разделаюсь с ней», — подумал Аристос, нависая над Аурианой всей своей тушей.

Оскалив зубы подобно дикому зверю, он утробно рычал. Его меч уже был готов вонзиться Ауриане в горло чуть пониже кадыка, но она сильно ударила его в живот обеими коленями. Аристос взревел и свалился на бок. Ауриана быстро вскочила на его широкую спину, чуть поскользнувшись на скользкой, словно политой маслом коже. Аристос стал брыкаться как конь, пытаясь сбросить ее, но она ухватилась за его кожаный наплечник и прилипла к нему как репей. Волосы Аурианы упали вниз и пристали к его потным плечам. Они хлестали по лицу и расползались по песку как сотни маленьких змей. Ауриана быстро выбрала из них длинную толстую прядь и захлестнула петлей вокруг его бычьей шеи. Она стала изо всех сил затягивать эту петлю. Наступил главный момент поединка. Одберту-Аристосу, оборотню и предателю своего племени, злодею и отцеубийце осталось жить несколько мгновений. Он надсадно хрипел, пытаясь освободиться. Руки Аурианы онемели, но она упорно продолжала тянуть. Ее силы тоже убывали. Не хватало воздуха, поэтому ее дыхание тоже участилось. Мгновения растягивались в вечность, глубокую и необъятную как ночь. В голове Аурианы мелькали картины далекого детства. Вот она сидит у очага и слушает тихий надтреснутый голос Херты, которая рассказывает зимнюю сказку: «А когда враг окружил их убежище в горах плотной стеной, и не осталось путей к спасению, девушки-воины подумали, что лучше отдать себя Фрии, чем умереть на жертвенном алтаре вражеских богов. И вот они распустили свои длинные волосы и с их помощью задушили друг друга. Поступив так, они остались свободными».

В криках зрителей чувствовалось замешательство. Густые волосы Аурианы полностью скрыли обоих гладиаторов, и публике были видны лишь их ноги. Покрывало таинственности упало на последние секунды борьбы.

Ауриана представила себе, что вокруг нее не песок арены, а море, по которому гуляют высокие волны, покрытые пеной. Они вскоре сомкнутся, поглотив их обоих. Ее начало укачивать, словно она сидела не на спине Аристоса, а плыла на корабле. Сладкая полудрема приятно ласкала ее тело. Она почувствовала, как сопротивление Аристоса стало ослабевать, и его огромная туша обмякла. Напряжение оставило его мускулы, отхлынув разом, словно волны морского отлива. Затем его тело изогнулось и задрожало, мускулы сократились в бешеных спазмах. Должно быть, из него выходит дух демона и проклинает ее, ему не хочется покидать свою земную обитель. Он свирепствует и сопротивляется Ауриане, изгоняющей его.

Меч выпал из руки Аристоса. «Одберт, ты не зря боялся моих волос!»

В следующую секунду она поняла с ужасающей ясностью, что тела людей населяет один и тот же дух. Ее охватил страх из-за того, что, убивая Одберта, она выжимает последние остатки жизни из своего собственного тела, убивает себя. И все же Ауриана затягивала петлю. Инерция ненависти, сжигавшей ее, оказалась сильнее инстинкта самосохранения. Он должен умереть. Задыхаясь от невероятного напряжения сил, Ауриане все же удалось выдавить из себя слова положенной в таких случаях ритуальной молитвы.

— Именем Фрии, богини созидания… Именем Водана, бога копья! Я требую отмщенья за все преступления Одберта. И да возвратится честь всем тем, кого он предал! Пусть очистятся от его крови руки, призванные совершить это возмездие!

Она не чувствовала слов, когда произносила их. Казалось, что они были сказаны жрицей, проповедующей иную веру. Принесет ли эта смерть утешение тем, кто еще час назад бросался на клинки стражников?

«Я не знаю, утешит ли это кого-либо. Я не знаю, утешит ли это меня. Я не вижу души, отлетающей на небеса. Все, что я вижу — еще один труп на арене».

Аристос еще раз содрогнулся. Это была агония. Затем Аристос, урожденный Одберт, проклятие ее народа и ее личный многолетний враг, испустил дух.

Ауриана, совершенно обессиленная, рухнула на его тело и соскользнула в крепкие объятия сна без сновидений. Ее волосы покрывали их обоих блестящим на солнце покрывалом. Трибуны замолкли в благоговейной тишине, такой глубокой, что было слышно, как хлопает тент на ветру. Многие зрители дрожали, будто по Колизею пронесся ледяной сквозняк. Зрители ощущали сейчас присутствие странных, незнакомых богов, собравшихся над амфитеатром и наблюдавших за исходом поединка. Это были крикливые боги Севера, обитатели тамошних болот. Их жуткие вопли и хохот могли разрушить все храмы, тогда рухнули бы все законы и воцарился хаос. Эти темные духи неизвестны их собратьям, белокурым олимпийцам, которые правили при свете солнца. Весталкам придется выполнить обряд очищения в Колизее, чтобы удалить пятно зла, иначе оно расплещется по всему городу.

Первыми пришли в движение те, что любили Ауриану.

— Ауриана! Встань! — раздались робкие возгласы с галереи для женщин.

Затем подали свои голоса приверженцы Аристоса.

— Аристос — король! — неуверенно прозвучал их клич, больше похожий на вопрос.

Многие считали, что он затеял какую-то странную игру. Однако не пора ли ее закончить? Почему же он не встает?

Ауриана ничего не слышала, потому что ее дух давно оставил Колизей. Сейчас она парила соколом над берегами озера, где Рамис жгла костры. Наступали сумерки. Отливающая серебром нарядная луна показалась над верхушками сосен. Откуда-то из глубокой темноты между деревьями шел голос Рамис.

— А теперь ты знаешь, Ауриана. Лилия распускается. И поэтому ты сейчас должна прийти ко мне.

Дух Рамис проник в мозг Аурианы и ждал. Ауриана отвечала молча, не облекая свои мысли в слова.

— Это знание не так уж много стоит… Это все равно, что снять закипевший чайник с очага… Или дать грудь голодному младенцу.

— Все великое просто…

— В чем была причина всех наших горестей и бед?

— Причина была в тебе еще до твоего рождения. В полной мере ты все узнаешь лишь после своей смерти. А сейчас пойми это как твое желание поверить в то зло, которое было предназначено тебе с детства. Из-за этого тебе пришлось стать причиной смерти твоего отца. Из-за этого тебя привезли сюда. Урок усвоен. И поэтому ты — моя.

Затем она увидела себя жрицей, чье могущество и ослепительная слава поражали всех. Весь мир преклонялся перед ней. Старое изречение Рамис: «Катастрофа полезна, она рождает новые миры», звучало как громкий гимн, воспевавший темные силы. Его значение было слишком очевидно. В сознании Аурианы закончился большой жизненный цикл. Война была его главным содержанием. Теперь сражения казались жалкими и отвратительными, словно кто-то вооружил отряды детей и послал их убивать друг друга. Мертвец под ней был ее собственным порождением, точно так же как она была рождена им. С самого начала она заблудилась в кошмарном лабиринте, созданном из страха и обмана, а затем им пришлось драться так же, как дерутся боевые петухи, которых заставляют это делать. В этом не было ничего постыдного, так был устроен мир. А теперь у нее возникло такое чувство, словно она протянула руку мира живым и мертвым. Если бы она сохранила способность бояться, то боялась бы лишь одного — что это чувство может оставить ее.

И опять мысли Рамис обрели форму слов в голове Аурианы.

— Значит, это смерть, о которой говорится в рунах: ты погибла смертью змеи и избавилась от старой жизни, сбросив ее с себя, как змеи сбрасывают отжившую свое кожу. И ты сможешь теперь родиться в новую жизнь, куда более широкую. В ней ты познаешь, где кончается небо. И по этой причине тебя побудили выполнить последнее задание с помощью твоих волос. Потому что на нашем последнем собрании мы назвали тебя в числе Девяти Святых, царствующих над всеми племенами, а Девяти Святым запрещено прикасаться к железу.

Онемевшие конечности Аурианы снова заполнились быстрой кровью, оживившей их, и к ней постепенно вернулось сознание. Она подумала: «Со мной сыграли идиотскую шутку! Подарить мне ту самую судьбу, которой так опасалась моя бедная мать, чтобы избавить меня от нее!»

— Ты долго удивлялась, почему я пришла на твое рождение и дала тебе имя жрицы. Ты спрашивала, почему тебя привели на мой остров в священный полуночный час. Слушай хорошенько, теперь я могу сказать тебе причину. Когда я умру, ты станешь Веледой вместо меня. Ты, и никто другой, поднимешься на высокую башню Той, Кто Видит.