Прочитайте онлайн Несущая свет. Том 3 | Глава 60
Глава 60
Поединок уже близился к концу, хотя его победитель еще не был известен. Восемьдесят рослых преторианцев, что стояли двойными рядами вдоль коридора со сводчатым потолком, который вел к спальным покоям Императора, не обращали особого внимания на рев, доносившийся из Колизея. Да и что могла значить еще одна победа Аристоса в такой день? Особенно в этой идиотской схватке с женщиной. Домициан втоптал в грязь добрую старую репутацию Игр, допустив на арену женщин. Ну что ж, это еще одна причина, по которой нужно избавиться от него.
Скоро должен был начаться девятый час. Преторианцы изнывали от жары. Их шерстяные, обильно смоченные потом туники прилипли к спинам. Мокрые ладони скользили по древкам копий.
Все вздрогнули, услышав звонкую команду, раздавшуюся во внутреннем дворе многоэтажного дворца, где происходила очередная смена караула. Их роль была несложной. Они должны были сохранять молчание и спокойствие, пока не совершится намеченное, какие бы странные звуки ни доносились из спальни Домициана. По их мнению заговор был инспирирован Петронием, а остальное их не интересовало. К тому же посвящать их в детали заговора никто не собирался в интересах безопасности Нервы на тот случай, если кто-то из восьмидесяти окажется предателем. Все они были из недавнего набора и чтили одного Петрония, который пообещал каждому повышение в чине и щедрое вознаграждение. Тем не менее, страх гнездился в сознании каждого из них. Не так-то просто было бросить вызов священной клятве защитить Императора. Большая часть этих преторианцев уже начала сожалеть о том, что дала себя втравить в это смертельно рискованное дело. Если бы сейчас была какая-то возможность отказаться от участия в покушении, они тут же воспользовались бы ею.
Жара, обычная для августа, казалось, совсем не знает удержу. Вместе с растущей напряженностью это не лучшим образом сказывалось на настроении преторианцев, которые уже начали сравнивать все эти неудобства с пыткой на колесе. Одна и та же мысль постоянно лезла им в голову — а почему, собственно, это покушение обязательно должно увенчаться успехом? Что если об этом узнают гвардейцы из другой центурии, которые остались верными Императору? Тогда участь их будет весьма незавидной — с ними быстро и жестоко расправятся. К завтрашнему утру все они будут стоять в очереди на дыбу.
Прозвучали фанфары, возвещавшие, что их повелитель и бог прибыл во дворец через довольно скромный и незаметный вход со стороны Форума и теперь движется по огромному вестибюлю. Многими в этот момент овладел приступ отчаяния. Они уже надеялись на то, что Петронию не удастся убедить Императора покинуть Колизей, и все их страхи на этом закончатся. Через час их сменит другой караул, а они спокойно вернутся в казармы и больше об этом не вспомнят.
Издали послышалась мерная поступь обутых в массивные сапоги ног, и вскоре показались двадцать четыре ликтора Домициана, которые несли фасции — древний символ безграничной власти на земле. Преторианцы завороженно уставились на тускло поблескивающие топоры, торчавшие из связок прутьев. Они означали волю Императора казнить и миловать. Потом они увидели Петрония, шагавшего рядом с Императором. Лицо центуриона выглядело каким-то нездоровым, одутловатым, и это не очень-то ободрило его подчиненных, не рассеяло их страхов. Однако наибольшее впечатление на них произвел сам Домициан.
По иронии судьбы никогда еще он не выглядел столь авторитетно и внушительно, как в этот день. Он как бы вырос в их глазах, превратившись в великана, который движется среди облаков с безразличием Зевса. Густые брови были свирепо насуплены, а глаза метали молнии, которые могли вот-вот испепелить побледневших заговорщиков. Он не смотрел по сторонам, считая зазорным обращать внимание на присутствие караула, который воспринимался им как ряд колонн. Многие опасались, что Император своей божественной проницательностью сумеет распознать запах измены, исходивший от них.
«Это преступление и богохульство. Его невозможно убить. Мы все погибнем из-за корыстных расчетов Петрония».
Они чувствовали себя глупыми слугами, испытавшими гнев своего повелителя. Их сверлила одна и та же мысль: нужно действовать чрезвычайно быстро, ведь остался всего час до смены караула. И тогда их сменят лоялисты.
Когда свита Императора проследовала мимо них, из Колизея донеслись глухие рокочущие звуки, словно гора взорвалась огнем. Наконец, все крики и шум слились в один продолжительный гул, и преторианцам стало ясно, что поединок закончился. Их очень удивило, что обычное скандирование: «Аристос — король!» звучало как-то робко и было лишено прежней яростной энергии. Вскоре оно совсем прекратилось. Именем Марса, что же они там кричат?
И вот раздался оглушительный клич, в значении которого ошибиться было невозможно. Победительницей провозглашалась Ауриния.
Этого не могло быть. Это была чья-то изощренная шутка. Но снова и снова толпа выкрикивала имя этой женщины, и постепенно все поверили в победу Аурианы. Долгое время преторианцы пребывали в мрачном замешательстве, не зная, как истолковать это вопиющее нарушение всех законов природы. Удачу сулило это или крушение их планов? Затем высказался один всеми уважаемый, храбрейший молодой человек.
— Никогда еще воля богов не была выражена с такой ясностью, настал час, когда слабые должны нанести удар и разбить сильных!
В течение нескольких секунд это истолкование поединка между Аурианой и Аристосом облетело всех караульных и произвело поразительное воздействие. Через победу этой варварской женщины божественная вселенная дала им ответ и благословение.
Заговор увенчается успехом. Те, кто только что собирался покинуть ряды заговорщиков или даже переметнуться в ряды лоялистов, моментально изменили свое решение и кинулись в другую крайность. Каждый новый клич в честь победительницы еще больше заряжал их энергией и придавал им отваги.
Услышав возгласы в Колизее, Домициан остановился на середине шага. Петроний увидел, как на его лице появилось по-детски недоверчивое выражение, словно он страшился поверить в очевидное и хотел, чтобы его в этом разубедили.
— Что они кричат? — прошептал Домициан, словно он выпрашивал милостыню.
Всем показалось, что он съежился и на фоне огромного зала с высокими колоннами выглядел чуть ли не карликом. Вслед за выражением недоверчивости его лицо посетила гримаса жуткого ужаса, словно он проснулся и увидел в своей спальне сонм приведений.
На улицу тотчас же отрядили часового с заданием изловить там какого-нибудь малолетнего оборванца из тех, что за плату в несколько медных монет рассказывали любые новости, и притащить его во дворец.
— Какой ужас! — прошептал Домициан, когда узнал все подробности, включая удушение Аристоса волосами. — Аристос заслуживал лучшей смерти. Эта женщина — отвратительная змея, мерзкое пресмыкающееся, от которого исходит яд гниения, отравляющий нас!
Третье предзнаменование незаметно подкралось к нему из-за спины, словно убийца на темной ночной улице. Он чувствовал себя как осужденный на смерть преступник, которому снится, что перед казнью его освободили, но, просыпаясь, с горечью осознает крах своих надежд.
«Аристос, идиот, ты должен был принести мне предзнаменование жизни! А теперь я погиб. Она убила не тебя, безмозглого болвана, а меня. Когда ее меч входил в твое тело или петля из волос затягивалась на твоей шее, она представляла меня на твоем месте и направляла в мою сторону свои колдовские чары. Чтоб чума побрала этих мерзавцев и жуликов вместе с их Аурианой! Ну, погодите, вы у меня еще попляшите! — думал Домициан, брызгая слюной от злости. — В течение всех дней Игр над ними не будет больше навеса. Я повелю убрать его, и пусть эти негодяи поджариваются на солнце или мокнут под дождем. Перед ними будут выступать не гладиаторы, а акробаты и обезьяны. И сколько бы они ни орали от злости, я буду непреклонен, хоть бы они выдохлись от крика. Этой черни нельзя давать спуску. Они у меня еще попрыгают, эти подонки, этот сброд, которому место в клоаке!
В конце коридора появился Сервилий, спешивший к ним с взволнованным лицом. Судя по всему, он собирался сообщить какую-то неприятную новость. Остановившись на почтительном расстоянии, он замер в нерешительности.
— Мой повелитель, я обязан сообщить, что… что случилась очень странная и непредвиденная вещь… — начал Сервилий, в страхе склонив голову, словно желал облегчить работу воображаемому палачу. — Ты приказал нам привести сюда из тюрьмы твоего бывшего Первого советника, но нам не удалось сначала найти его. То есть, его не было в камере, куда он был, согласно докладу надзирателя, посажен после своего ареста. В конце концов я обнаружил его в камере для допросов. Очевидно, его забрали туда по ошибке…
— Какое тупоумие! Разве эти идиоты не знают его в лицо?
— Точно такой же вопрос возник и у меня. Я не знаю, как это случилось, но я немедленно расследую это дело и докопаюсь до истины, — продолжал Сервилий, которому никак не удавалось справиться со своим голосом, дрожащим, словно разболтанное колесо повозки.
На самом же деле ему было прекрасно известно, как все случилось. Однако, если бы правда стала известна Императору, то он вполне заслуженно обвинил бы Сервилия в некомпетентности. Император был суровым, но справедливым богом, которого можно было умилостивить только безупречной службой и точным исполнением всех его приказаний. Сервилий тоже подвел его, допустив грубую ошибку, которая, как он предполагал, могла не только отразиться на его карьере, но и стоить ему головы. Чувствуя, что в любой момент на него могут посыпаться громы и молнии, он все же рискнул продолжать.
— Конечно, это непростительная оплошность с моей стороны. Я подам в отставку…
— Перестань трепать своим бесполезным языком! В отставку ты уйдешь, когда я этого захочу. Ты о многом умалчиваешь. Все, что происходит с этим человеком, никогда не бывает случайным. Если его вывели из камеры на допрос, значит, это было ему нужно. Ты спрашивал его, почему он это сделал?
— Он не станет разговаривать со мной, мой повелитель. И… кроме того, в нем уже почти не теплится жизнь.
В глазах Домициана блеснул проблеск догадки.
— Если ты лжешь, я все равно узнаю об этом. Чьим именем он назвался?
— И-и-именем Бато, мой повелитель.
— Чтоб вы все передохли, кретины и недоумки! А тебе не приходило в голову, что Бато и есть тот самый человек, который нам нужен? Что наш храбрейший Юлиан хотел помешать выдать под пытками этому Бато? Какую тайну, которая могла повредить ему или его сообщникам?
— О, да, я думал над этим и перед тем, как явиться сюда по вашему приказу, я велел допросить Бато. Но он… он умер на дыбе.
— Так быстро? А в чем причина? И не вздумай врать, говори правду!
— Он был сильно напуган и скончался от страха, едва лишь его подвесили. Слабое сердце… Да, наверняка у него было слабое сердце…
— Мой дорогой Сервилий, почему ты прячешь от меня глаза? У тебя такой вид, словно ты упал в ушат со свинцовыми белилами. Да, ничего не скажешь, повезло Марку Аррию Юлиану, крупно повезло. Смерть Бато оказалась для него как нельзя кстати. А может быть, и ты в этом замешан?
Сервилий в отчаянии замотал годовой.
— Нет, мой повелитель! Ни в коем случае!
В действительности же Сервилий сам убил несчастного Бато. Когда ему стало известно, что Марк Юлиан ловко провел стражников, прикрыв собой этого человека, в голове Сервилия возникло много предположений, в том числе и правильное. Однако животный страх за свою жизнь пересилил все остальное, потому что он знал, что Бато был одним из главных соглядатаев Марка Юлиана в среде преторианской гвардии и знал очень многое, в том числе делишки самого Сервилия, которому было что скрывать. В частности, он помог бежать в Каледонию своему двоюродному брату после того, как он дезертировал из Десятого легиона. Еще Сервилий брал крупные взятки со своих подчиненных за предоставление им дополнительных отпусков и увольнений. За такие проступки при Домициане полагалось куда более суровое наказание, нежели понижение в должности или разжалование в простые легионеры.
Сервилию не составило большого труда пробраться в камеру пыток и прикончить Бато кинжалом прежде чем туда пришли палачи, чтобы допросить его.
— Я самый преданный из всех слуг моего повелителя…
— Самое печальное в твоих словах то, что скорее всего они являются правдой. Как жаль, что собачья верность и обычное человеческое здравомыслие, не говоря уже об уме, никогда не идут рука об руку. Ты свободен.
По пути в подземелье Домициан весело сказал Петронию, что, возможно, с ним Марк Юлиан окажется более разговорчивым. На его губах появилась зловещая улыбка.
«Проклятье Немезиде! — подумал Петроний. — Если Марк Юлиан погибнет, то вина за его смерть целиком ляжет на меня, потому что я вовлек Бато в число заговорщиков. Все начинает рушиться. Дело кончится тем, что мы займем место рядом с Сатурнином и всеми другими, кто пытался свергнуть Домициана и оказался в царстве Харона».
В это время Домиция Лонгина находилась в восьмиугольной спальне своего супруга. В нерешительности она стояла перед императорским ложем с балдахином в виде крыши храма, который покоился на деревянных столбах, вырезанных в форме змей и покрытых золотой краской. Ее сердце трепыхалось как ласточка, застрявшая в зарослях терновника. Она откинула тяжелое восточное покрывало и увидела подушку, расшитую золотыми нитями.
«Трусиха! Сделай это сейчас же!»
Ее рука скользнула под перину, подбитую гусиным пухом, и наткнулась на прохладную сталь. Она испуганно вздрогнула и отдернула руку, слегка поранив палец о лезвие меча. Посмотрев на капельки крови завороженным взглядом, Домиция Лонгина, высунув язык, медленно и чувственно слизала их, вообразив на миг, что это была кровь ее мужа. Затем она быстро вытащила из-под перины короткий меч, который Домициан всегда держал здесь на всякий случай.
«А теперь, чудовище, тебе нечем будет защищаться. Ты окажешься в таком же положении, в каком была я все эти годы».
Она должна была спрятать его под своей паллой[24], после чего спокойно покинуть опочивальню Домициана. Время уже подгоняло ее — преторианцы, верные Императору, только что закончили проверку императорских покоев. Это означало, что через полчаса Домициан должен будет появиться здесь и приступить к допросу изменников. Однако вид лезвия завораживал ее. Ощущение его смертоносной тяжести, давившей на ее руки, постепенно изменяло ее.
«Это то, чего мне не хватало в жизни. Оружие».
И вдруг самообладание, доставшееся ей ценой огромных усилий, оставило ее. Оно разбилось вдребезги, и наружу вырвалась неистовая, клокочущая ненависть, похожая на поток лавы. Домиция откинула вышитое покрывало. Неуклюже держа меч обеими руками, она начала рубить, резать крошить в клочья простыни, перину, подушки, воображая, что перед ней находится тело ее мужа.
«Это тебе за то удовольствие, которое ты получил, устроив мне спектакль со смертным приговором! Это тебе за убийство Париса, который любил меня! Это за то, что ты заставлял меня смотреть на твои совокупления с наложницами!»
Совершенно забыв о времени, Домиция Лонгина продолжала упиваться своей местью, превратив ложе Императора в страшную мешанину из тряпок и пуха.
Наконец чей-то шепот, быстрый и прерывистый, стал мягко, но настойчиво пробиваться к ней сквозь стену слепой ярости, подобно мотыльку, постоянно порхающему вокруг пламени свечи.
Это был Кариний.
— Моя госпожа! Перестань! Пожалуйста! Возникнут подозрения! Где-то поблизости шныряет Сервилий, я только что видел его в коридоре по пути сюда!
Домиция Лонгина опустила меч, постепенно приходя в себя, и в ее сознание с ужасающим шумом хлынула действительность. На ее щеках появился густой девичий румянец. Промокшая от пота стола из аметистового шелка прилипла к высоко вздымающейся груди. Не веря своим глазам, она в смятении смотрела на дело собственных рук.
— Что нам делать, Кариний? Я погубила нас всех!
Любовь, которую испытывал к ней Кариний, была слишком велика, чтобы осуждать Домицию Лонгину даже молча, в глубине души. Поэтому все его мысли вертелись вокруг одного — как им выпутаться из этого щекотливого положения и избавиться от подозрений.
— Я сейчас все это уберу и застелю ложе сверху покрывалом, чтобы оно выглядело как прежде. А ты, госпожа, побыстрее уходи и не забудь прихватить с собой меч. Спрячь свои страхи! В опочивальне Венеры около восточного сада есть гобелен из точно такой же ткани и с таким же узором. Я принесу его.
Домиция уставилась на него бессмысленным взором, полным жуткого страха, ведь опочивальня Венеры находилась в четверти мили отсюда, а чтобы попасть туда, нужно было пройти по целому ряду коридоров и переходов.
Кариний, не дожидаясь ее ответа, припустился бегом.
