Прочитайте онлайн Несущая свет. Том 3 | Глава 62

Читать книгу Несущая свет. Том 3
3918+5696
  • Автор:
  • Перевёл: И. С. Соколов

Глава 62

Весть о гибели Домициана облетела весь город. Чернь высыпала на улицы низших кварталов и неистово вопила: «Смерть тирану! Да здравствует свобода!» Толпы, сгрудившиеся вокруг здания Сената, получали сведения из первых рук и знали поэтому истинную картину событий. Люди поднимали вверх факелы, словно праздновали какую-то военную победу и провозглашали здравицы Императору Нерве. Вино лилось рекой, дома украшались гирляндами, блестели потные от жары и разгоряченные вином лица. Совершенно незнакомые люди обнимались и целовались. К храмам Юноны Фортуны спешили процессии римлян, тащивших с собой кто овцу, кто козу, чтобы этими жертвами возблагодарить богинь за избавление города от кровожадного правителя. Перед храмом Минервы как из-под земли вдруг возникла целая группа музыкантов и стала играть на своих инструментах. Скачущий ритм их барабанов можно было слышать даже за рекой — это был упрямый, своевольный голос анархии, заражавший всех своим свободным ритмом.

Тем временем во дворце Петроний полностью овладел положением и приказал всем удалиться из спальни, сделав исключение лишь для бывшей няньки Домициана, выносившей его в младенчестве на руках. Эта пожилая греческая рабыня по имени Филия оказалась единственной из всех близких покойному Императору людей, кто изъявил желание приготовить тело к погребению.

В Сенат уже был направлен гонец с известием о смерти Императора, а следом Петроний отрядил еще одного, чтобы уведомить сенаторов о настроениях в гвардии. В свою очередь специальный курьер Сената доставил Петронию тревожные вести: Нерва пропал, так и не явившись на заседание курии.

Петроний понимал, что преторианцы не должны были знать об этом. Чтобы не допустить разброда в умах своих подчиненных, он уже заставил их принести клятву верности Императору Нерве.

«Пусть будет проклят этот день! — со злостью подумал он. — Нерву необходимо отыскать как можно скорее, иначе весь город и гвардия будут похожи на разлитое масло, к которому достаточно поднести огонь, чтобы вызвать огромный пожар. Им был нужен вождь. Неужели Нерва струсил в последний момент и сбежал?»

Петроний еще раз выступил перед солдатами с краткой речью, заверив их, что Нерву видели, когда он направлялся в курию. Затем быстро последовал в подземную тюрьму. Ему пришло в голову, что Марк Аррий Юлиан лучше других сообразит, что могло случиться с исчезнувшим новым Императором.

Начальник гвардии обнаружил Марка Юлиана висящим в цепях в камере для допросов. Одним из первых приказов Петрония был приказ об освобождении этого человека, но в суматохе его забыли выполнить. Увидев Марка Юлиана, Петроний с трудом удержался от возгласа отчаяния. У него мелькнула мысль, что теперь ни один врач не в силах будет помочь ему.

Петроний все же влил в рот Марка Юлиана немного вина, от которого в глазах того появилась искра сознания.

— Тиран испустил дух, — сказал с радостью Петроний. — Вслед за богами мы должны возносить хвалу тебе за это.

Начальника гвардии не удивила слабая реакция на это известие со стороны Юлиана. Что можно ожидать от человека, который одной ногой уже в могиле? Но первый же связный вопрос застал его врасплох. Главный вдохновитель и организатор заговора хотел всего лишь знать, востребовал ли кто-нибудь тело мертвой женщины по имени Ауриния.

— Что? Кто? — воскликнул ошеломленный Петроний. — Откуда мне знать? Ты говоришь о варварке? Но ведь она жива. Говорят, что она не получила даже серьезных ранений.

Глаза у Марка Юлиана оставались по-прежнему пустыми и безучастными.

— Ну хорошо, давай вместе убедимся в этом, — произнес тогда Петроний, во что бы то ни стало желавший уверить Марка Юлиана в том, что с Аурианой ничего не случилось, потому что видел, насколько глубоко тот был затронут вестью о смерти этой женщины.

С помощью двух тюремщиков Петроний осторожно помог Марку Юлиану встать на ноги, а затем они поднялись в помещение тюремной стражи, находившееся этажом выше. Петроний попросил Марка посмотреть в окно по направлению Авентинского холма.

В ослепительном потоке солнечного света Марк Юлиан сначала не увидел ничего, кроме скопища крыш из красной черепицы, а в промежутках между ними какие-то зеленые и шафрановые пятна. Кое-где видны были дымки от кухонных печей, столбиками поднимавшиеся к небу. На дворцовой кухне готовили завтрак. За крышей служебных построек дворца в направлении Цирка его взгляд с трудом различил белую, стену храма Геркулеса. На ней уже в течение двух лет поклонники Аристоса постоянно писали одни и те же слова: «Аристос — король». Но теперь там было написано что-то другое. Напрягая зрение, Марк Юлиан прочитал надпись, сделанную красивыми красными буквами: «Ауриния — королева».

— Она жива! — воскликнул он едва слышно, как бы разговаривая сам с собой. И сразу же его захлестнул поток самых разнообразных чувств — радостный подъем, гордость за нее, безграничное умиротворение и покой. Ему казалось, что боги угостили его волшебным олимпийским напитком. Ужасная боль отошла куда-то на задний план и почти не беспокоила. Все вокруг наполнилось вдруг замечательным, бодрым солнечным светом — темные подворотни и закоулки, дряхлые лавчонки и лачуги, устремившие к небу свои высокие крыши. Все казалось гармоничным, спокойным и правильным.

«Ауриана, как тебе это удалось, известно лишь одним богам. Ты сдержала свою клятву. У тебя не было никакой надежды на победу, однако ты победила! Невероятное создание!»

Петроний помалкивал. На его глазах с Марком Юлианом происходили какие-то глубокие перемены, суть которых была ему недоступна. Он заставил его еще выпить вина, а затем решился продолжить.

— Мы столкнулись с проблемой, которая нас сильно тревожит. Пропал Нерва. Как ты думаешь, не мог ли он удрать в самый последний момент?

Марк Юлиан посмотрел на Петрония своим обычным пытливым взглядом, глаза его были остры и сосредоточены.

— Ни в коем случае. Думаю, не ошибусь, если скажу, что из дома он отправился к курии именно тогда, когда ему полагалось это сделать, в восьмом часу. Скорее всего, он застрял в толпе на улице Сакры.

— Прекрасно. Но эта толпа не разойдется и до завтрашнего утра. Все стражники городских когорт прибыли туда и пытаются оттеснить людей от курии, но пока все их усилия были тщетными.

— Нам нужно как-то отвлечь их от курии, — сказал Марк Юлиан, и та решимость, с которой он это произнес, ободрила Петрония. — Что, кроме землетрясения или пожара могло бы… Я понял! Это Ауриана. Она убила Аристоса, и я готов побиться об заклад, что толпе еще не наскучило глазеть на нее. Петроний, отправь кого-нибудь из тех, кому ты доверяешь, в Великую школу. Пусть они приведут Ауриану туда, откуда ее будет хорошо видно. Лучше всего для этой цели выбрать окно где-нибудь на втором этаже, чтобы ей ничто не угрожало. Скажите собравшимся, что она хочет предсказать будущее новому правителю. Да, и еще, Петроний… обязательно скажи ей, что эта просьба исходит от меня. И еще передай ей, что со мной все в порядке. Это наш, может быть, единственный шанс.

Лицо Петрония постепенно начало расплываться в улыбке.

— Это безумная идея, и настроение толпы непредсказуемо, но что делать? Попробуем.

Нерва подтянулся на руках из ямы, где он прятался, и с опаской осмотрелся вокруг. Его носилки были подожжены, а то, что не успел уничтожить огонь, было разграблено. Ручки носилок были отломлены, чтобы использовать их в качестве дубинок. Подушки и документы валялись на мостовой. Один из каппадокийцев был убит и лежал поблизости. Его проткнули насквозь ручкой от носилок. Остальные носильщики, скорее всего, разбежались. Его тога выглядела так, словно ею подметали улицу. Толпа по какой-то неизвестной причине потихоньку редела, откатываясь назад и оставляя за собой перевернутые повозки, горы перебитых черепков и его самого среди этих обломков. Кто или что побудило их уйти отсюда? Однако времени раздумывать над этим у Нервы не было, и он поспешил воспользоваться представившимся случаем.

Его глаза постоянно слезились и плохо видели. Желудок корчился в болезненных спазмах. Из криков толпы Нерва понял, что Домициан уже мертв. Ему нужно было спешить. Он распустил тогу и набросил часть ее себе на голову, чтобы скрыть свою внешность. Ему было стыдно показаться среди этих людей, которые с обожанием выкрикивали его имя, и выглядеть при этом как старьевщик. Он покопался в остатках носилок и к своему великому облегчению обнаружил там папирус с текстом речи, которую ему предстояло произнести в Сенате. Этот документ уцелел просто чудом.

По пути Нерва чуть приостановился у уличного фонтанчика, собираясь вымыть лицо и волосы на голове, густо заляпанные грязью, но потом передумал. Он не мог рисковать и терять время. Остается надеяться, что его коллеги не утратили чувство юмора.

«А может быть, мне следует ввести новую моду? Пусть молодые бездельники-аристократы начнут покрывать грязью свои волосы перед тем, как отправляться в свои ночные похождения. Ведь многие странные обычаи зарождались на пустяках!»

Всю ночь и весь следующий день в городе праздновали победу над тираном. На каждой улице и площади люди ставили лестницы к позолоченным статуям Домициана и, обвязав их веревками, валили их на землю. Та же участь постигла и мемориальные доски с его изображением. Имя Императора, где бы оно ни было высечено, вырубалось молотками.

Одна из статуй по недосмотру скульпторов носила особенно гротескный характер. Бунтовщики водрузили ее на тележку и специально возили по улицам Рима, а жители, высыпавшие из домов, закидывали ее грязью.

Накануне второго дня на ступенях курии появился герольд, известивший граждан о постановлениях, принятых Сенатом после смерти Домициана. Как только Нерва благополучно вступил на престол, сенаторы дали волю своему гневу, обрушиваясь на Домициана и его правление в своих выступлениях. Сначала они приняли акт о проклятии памяти Домициана на века. Его имя не должно было упоминаться в официальных документах и подлежало полному забвению. Был отдан приказ стереть его имя, красовавшееся на многих зданиях по всей Империи и разрушить все памятники, воздвигнутые в его честь во всех городах от Британии до Египта. Все акты и законы его правления были отменены Месяц, который он переименовал в «домицианий», снова стал октябрем. Сенат и весь народ должны были вести себя так, как будто Домициана никогда не было.

В своей первой речи после восшествия на престол, Нерва клятвенно обещал Сенату и народу, что времена кровавого деспотизма миновали безвозвратно. В его правление ни один сенатор не будет казнен. Вся собственность, конфискованная Домицианом, будет возвращена прежним владельцам. Все лица, отправленные в ссылку, смогут беспрепятственно вернуться домой Были объявлены амнистии, и ворота тюрем распахнулись. Нерва пообещал, что впредь ни один закон не будет принят без предварительной консультации с Сенатом и что он впредь не допустит обожествления своей персоны при жизни. Больше никто не будет обращаться к нему как к повелителю и богу.

* * *

Многим удалось дожить до конца своих дней в покое и довольстве. Домиция Лонгина продолжала как ни в чем ни бывало жить еще в течение тридцати лет в своих покоях дворца Флавиев, занимаясь своей библиотекой и общаясь с литераторами. Она так и не вышла больше замуж. Вместо этого она предпочитала пользоваться услугами все более молодых любовников, которых было предостаточно на театральных подмостках. Ее никогда не покидало восхищение обретенной свободой, казавшейся когда-то немыслимой. Кариний, достигнув зрелого возраста, стал ее главным камердинером. Вейенто удалось избежать заслуженной кары за свою долгую карьеру, в течение которой он преследовал и уничтожал неповинных. Из-за него Нерва подвергся жестокой критике за недостаточную жесткость в этом вопросе. Но уже тот факт, что печально известный палач и доносчик был удален из общественной жизни, успокоил население. Вейенто не осмелился остаться в Риме, опасаясь мести родственников замученных им жертв. Через месяц он тайно перебрался на свою виллу в Пранесте, где и жил долгое время в безвестности и страхе.

В день после покушения на Домициана Юнилла приказала забить досками свой особняк на Виминальском холме, заперла свои драгоценности в потайных сейфах и отослала рабов на виллы в Террачине и Байе. После этого она надела на себя жалкие лохмотья и попыталась присоединиться к христианам. Этот последний шаг был вызван скорее страхом перед местью Марка Юлиана, чем истинной приверженностью к новому, таинственному вероучению. Она знала, что имея опыт многолетних преследований, робкие и скрытные христиане устроили целую сеть тайных мест встреч и укрытий, неизвестных городским когортам. В них Юнилла надеялась спрятаться от гнева бывшего мужа. Однако вскоре ее отношения с христианами ухудшились. Это случилось после того, как Марта, твердая и суровая вольноотпущенница, возглавлявшая общину, узнала, что однажды на рассвете Юнилла имела свидание с Циклопом в заброшенном амбаре для зерна, где христиане отправляли свои обряды. Там ее и застали во время совокупления со своим любовником. Кроме того, Юнилла не выполнила обещания отказаться от всех мирских сокровищ, которые она припрятала, в пользу христиан, у которых были серьезные опасения, что она была заслана к ним властями. После всего этого христиане выгнали Юниллу из своей общины.

К этому времени ее страх перед Марком Юлианом миновал, поскольку он к тому времени уже покинул Рим с великими почестями. Юнилла наблюдала за его проводами с презрительным удивлением. Он пользовался исключительным расположением Императора и мог сделать с ней все, что ему заблагорассудится, но ни разу он не попытался причинить ей хотя бы малейший вред. Марк Юлиан не только забыл или простил Юниллу, но и отказался от всех постов, которые предлагал ему Император. Этот человек оказался по мнению Юниллы совершенным глупцом.

На третий день после восшествия Нервы на престол, Ауриана очнулась от сна, скорее похожего на вечное забвение. Она села на постели, проникнувшись странным и неожиданным духом меланхолии, который говорил ей, что ее дни пребывания в школе сочтены. Лучи света уже начали робко проникать в камеру. Она положила руки на живот, инстинктивно пытаясь успокоить ребенка, ворочавшегося внутри. Шум и гам на улице уже значительно стихли. В коридоре послышались шаги и резкие голоса стражников школы, становившиеся все громче по мере того, как они приближались к ее двери.

Ауриана настороженно и бесшумно вскочила на ноги. Стражник с лязгом откинул засов двери. На пороге со стражником стоял писец из канцелярии префекта школы, сохранявший на своем лице скучное, официальное выражение. В руках его был свиток папируса. Чуть далее стояла Суния, робко переминавшаяся с ноги на ногу. Ее лицо светилось какой-то странной приподнятостью. Подруга была одета в грубый шерстяной плащ, что удивило Ауриану. Куда это она собралась в такой неурочный час?

Бесстрастным голосом канцелярский чиновник произнес слова приветствия, которые прозвучали так, что Ауриана почувствовала в них предвестие чего-то важного, способного перевернуть всю ее жизнь.

— Мы пришли сообщить тебе, что по приказу Императора Нервы ты отпускаешься на волю. Тебе дается статус свободнорожденной — честь, которой удостаиваются немногие. Вот все твои документы, подписанные самим Императором Нервой в присутствии свидетелей. Ауриния, теперь ты гражданка Рима.

Последние слова он произнес с чуть ощутимым оттенком презрения.

Гражданка Рима? Она остолбенело уставилась на него, не веря своим ушам и в то же время в глубине души уверенная, что все сказанное чиновником — правда. Суния перехватила ее изумленный взгляд и озорно подмигнула ей. Но Аурина не ответила, ее лицо приняло бесстрастное выражение. Она не желала радоваться тому, что ей вернули отнятое ранее.

Писец жестом приказал выйти из камеры.

— Закон не разрешает удерживать тебя здесь, и ты должна покинуть школу.

— А что будет с Сунией?

Глаза Сунии радостно вздрогнули, ее лицо озарилось светлой улыбкой. Ауриана подумала, что та скрывает от нее нечто важное.

— Я тоже свободна. Правда, у меня другой статус. В настоящее время я принадлежу Марку Аррию Юлиану, который выкупил меня из школы, чтобы отпустить на волю. Осталось выполнить кое-какие формальности.

— А… Коньярик и Торгильд?

— С ними он поступил точно так же. Торгильд уйдет вместе с нами, а Коньярик решил остаться здесь — он хочет выступать на арене в качестве свободного гладиатора. Он надеется стать знаменитым и заработать кучу денег, чтобы не зависеть ни от кого. Меня такое решение не удивляет.

Ауриана печально кивнула, соглашаясь с Сунией. Она давно уже заметила, что пребывание Коньярика в школе изменило его, и он стал смотреть на мир другими глазами.

Наступила краткая пауза, а затем раздался голос стражника.

— С нами пришла женщина, которая хочет поговорить с тобой. Ее прислали из дворца.

Он повернулся и приказал женщине, стоявшей позади всех, пройти вперед.

— Женщина? — недоуменно произнесла Ауриана.

Здесь, в Риме, у нее не было никаких знакомых женщин, кроме Сунии. Она вопросительно посмотрела на подругу, лицо которой расцвело в широкой улыбке.

В коридоре прятались ночные тени. Ауриана увидела, как из полумрака к ней медленно двинулась маленькая, ссутулившаяся фигурка женщины. Разум Аурианы еще бездействовал, но обостренное восприятие уже говорило ей: «Да, это она. Не сомневайся».

Рука Аурианы инстинктивно поднялась к горлу, а колени вдруг задрожали. Радостное изумление теплой волной пробежало по всему телу. «Нет!» — хотела было крикнуть она, но нахлынувшие чувства парализовали голосовые связки, и из горла вырвался лишь шепот.

— Нет, этого не может быть…

В ее мозгу проносились страшные образы прошлого: белая плоть на черной, выгоревшей земле — это было все, что запомнилось ей с того страшного дня, когда сгорел их дом, а на мать напали чужие воины и повалили ее на землю. А вот она стоит на краю своего поля, подобно печальному стражу, совершенно одинокая и покинутая после смерти Бальдемара. А вот крепость в огне, желтые языки вздымаются в холодную голубизну утреннего неба. Римские легионеры, словно туча ос, штурмуют стены, срываются вниз, врываются в крепость. Звучат душераздирающие крики детей, которых они, взрослые, не смогли защитить. Она почувствовала под собой скачущего Беринхарда, руку матери, пытающейся остановить коня за поводья, страшный щелчок, когда она ударила по натянутым поводьям мечом.

«Мать, что бы ни случилось теперь с тобой, отныне я всегда буду рядом. Ты прощаешь меня? Я оставила тебя рухнувшей в грязь. Как ты жила с тех пор?»

— Мама? — тихо произнесла Ауриана таким голосом, словно она творила молитву.

Сильные руки обняли ее за плечи, но сомнения все же оставались. В ее памяти Ателинда была выше ростом — гордая, добрая женщина, одно лишь присутствие которой всегда успокаивающе действовало на маленькую Ауриану. Однако теперь совершенно белая голова ее едва доставала до подбородка. Ауриана подвела ее к светильнику, висевшему на стене, и увидела эти добрые, знакомые глаза, пристально смотрящие на нее, рот, точно такой же, как у нее самой, только со складками печали и горя. Он был плотно сжат, как обычно его сжимают люди, которым приходится подолгу молчать.

Ателинда долго смотрела на нее, опасаясь принять за самозванку и претерпеть горькое разочарование.

— Мама!

Сомнений быть не могло. Это была ее дочь. Мысль об этом молнией пронзила сознание Ателинды, ее руки задрожали, и она заключила Ауриану в крепкие объятия, бросавшие вызов времени и самой смерти. Ауриане тело матери показалось удивительно легким и хрупким, как высохший осенний лист, но глаза ее были такими же зелеными, полными веры и надежды.

— Мама, ты простишь меня? — прошептала она, стыдливо потупив глаза. — Я это сделала во имя спасения… Я даже не знала, что у них был приказ взять меня живой…

— Ты осталась все такой же глупенькой, если думаешь, что я могу судить о таких вещах сейчас! — она слегка отстранила от себя Ауриану, чтобы как следует, по-матерински оценить ее. — Ты здесь, мы обе живы и снова вместе на земле… Безмерны милости великой Фрии!

Сердце Аурианы сжалось от сострадания. При мысли о том, какие муки пришлось пережить ее матери, лицо Аурианы омрачилось.

— Не изводи себя понапрасну, — просто и уверенно произнесла Ателинда. — От этого не умирают. Я уже стара, и ничто не может напугать меня. А ты выглядишь хорошо, просто замечательно.

— Да, здесь кормят неплохо, мама, — сказала Ауриана, стараясь придать своему голосу жизнерадостность и непринужденность. — Да и камеры здесь вполне сносные… И взамен за это от тебя требуют лишь одного — время от времени убивать кого-то на потеху публике.

Ателинда резко махнула рукой, показывая этим жестом, что теперь, когда со школой и Римом покончено, не стоит больше говорить о неприятных вещах.

— Весь этот город кишит презренным отродьем. Почему боги позволили им расплодиться? Вся Средняя Земля заполнена ими. Я ничего не понимаю. Ну да ладно. Не обращай на них внимания, боги презирают их, — она заботливо погладила рукой волосы на голове дочери и, несколько понизив голос, пророчески вымолвила. — Боги благоволят к тебе. Ты отомстила за Бальдемара! Небеса расступились, когда ты выдавила жизнь из этого чудовища, и я увидела Бальдемара. Он сидел на высоком кресле. Ты женщина или львица?

— Самое необъяснимое в этом было то, что смерть Одберта ничем не отличалась от других смертей, — сказала Ауриана. — Это была всего лишь еще одна смерть, такая же, как твоя или моя. Или какого-нибудь жаворонка.

— Не говори богохульных слов. Не нарушай спокойствия небес в такой день. Как неожиданно сбылось пророчество, сделанное при твоем рождении! — догадка блеснула в глазах Ателинды, она обеими руками взяла лицо Аурианы. — Твоя душа горит двойным светом. Ты зачала дитя?

— Да.

Ателинда долго всматривалась ей в глаза, осмысливая эту новость.

— Да благословится душа его! У этого ребенка будет душа Арнвульфа, я знаю точно… Такая маленькая душа, легкая, как дуновение ветерка. Такая короткая жизнь…

Их перебил стражник.

— Ауриния, ты должна собираться. Нам поручено сопровождать тебя до дома Марка Аррия Юлиана. Бери свои вещи и иди за нами.

Ауриана стала собирать свои скромные пожитки — корзину, в которой они с Сунией хранили еду, присылаемую Марком Юлианом, терракотовый кувшин для воды, коричневый шерстяной плащ, тяжелый от въевшейся в него грязи. Связка папирусов с нацарапанными на них любовными посланиями от поклонников. И вдруг она остановилась. Нет, брать эти вещи с собой — значит, цепляться за старое. Она не возьмет ничего, кроме того, что на ней, да связки рунических палочек, обернутых белой тканью, что висели у нее на поясе. В новый мир следовало вступать с пустыми руками, как новорожденный.

Дверь камеры захлопнулась, и их маленькая процессия двинулась по коридору. Ауриана ступала очень осторожно. Да, каждый шаг приближает ее к свободе, но ведь сколько раз она сталкивалась с подлостью и подвохом. Это оставило где-то в закоулках ее сознания крохи недоверия. Казалось невероятным, что теперь никто не может преградить ей путь, что она вольна идти куда ей вздумается. Она с горечью подумала о том, как глубоко въедается в человека рабство, проникая до мозга костей. Даже такой простой поступок, как взять и выйти из главных ворот школы, казался противозаконным и противоестественным, словно хождение рыбы по берегу.

В последний раз она спустилась по каменным ступенькам из Второго яруса. Когда они оказались на первом этаже и проходили мимо тренировочной арены, зиявшей своей огромной пустотой, Ауриане показалось, что там витает злой дух, состоящий из темноты и боли. Как много людей перебывало здесь по пути к смерти! Ауриана обернулась и посмотрела назад. У нее возникло ощущение, что она забыла что-то. Затем она поняла, что кто-то испытующе смотрит ей в спину. Этот взгляд, строгий и добрый, был ей знаком. Он принадлежал Эрато и с тревогой наблюдал за ней, желая ей добра. В школе он был единственным человеком, о чьей смерти она долго и глубоко скорбела. Мысленно она сказала его духу: «Прощай, мой славный друг!» И пошла к выходу.

Впятером они вышли на улицу. В небе занималась заря. Это Фрия открывала свои глаза. Камни мостовой под ногами казались Ауриане ложем возлюбленных. Все в этом мире ждало ее прихода и радовалось ему. Из высоких окон на нее смотрели эльфы и феи. В слабом предутреннем свете вода уличных фонтанов играла и искрилась, словно там плясали духи в бронзовых доспехах. Каждый перекресток казался дорогой в новый мир. Эта Срединная Земля обладает какой-то странной привлекательностью. Сердце так и замирает от неожиданных и быстрых поворотов здешней жизни, и никогда не знаешь наперед, что может случиться с тобой через час или даже через минуту.

«Авенахар, никто на свете больше не сможет разлучить нас. Знаешь ли ты, что я скоро вернусь к тебе? Ты уже достаточно взрослая, чтобы постигнуть волшебство полей. Скоро мы все будем расти на одной почве. Моя судьба войдет в плоть того, кому еще расти. Любая судьба — это скелет, основа, от которой нас невозможно отделить. Неужели мне это стало наконец понятно? Я, которая так не любила Рамис, теперь проповедую ее учение».

Они поднимались на Эсквилинский холм по старой каменной лестнице с потрескавшимися ступеньками, заросшими травой и сорняками. Оказавшись наконец перед особняком Марка Юлиана, Ауриана увидела распахнутые настежь двери, украшенные гирляндами цветов, и глаза ее наполнились слезами радости.

* * *

Марк Юлиан проснулся, и на него сразу же пахнуло успокаивающим ароматом лечебного благовония, шедшего из специального окуривателя. Это был аромат сладкого бальзама, листьев розы и александрийских стручков. Тупая, мозжащая боль в спине уменьшилась и стала терпимой благодаря густому отвару, который дал ему Анаксагор. Это снадобье было приготовлено из макового сока и белены. Оно отличалось очень сильным действием. Когда Марк Юлиан спал под его воздействием, ему казалось, что он лежит где-то на облаках. Он попытался пробиться глазами сквозь пелену, мешавшую видеть, но не смог и опять соскользнул в приятную дрему.

Кто-то осторожно и ласково трогал его волосы, причем, как понял Марк Юлиан, это происходило уже в течение некоторого времени. Может быть, какая-нибудь собака или кошка, забравшись в спальню обнюхивают его?

Марк Юлиан решил заставить свой мозг работать, надеясь, что это поможет ему рассеять туман перед глазами. Он стал вспоминать, как и кто внес его в эти покои его собственного дома. Кто открыл дом, убрал его, вызвал Анаксагора, ему было неизвестно. Он предположил, что скорее всего это сделал Петроний. Затем Марк Юлиан вспомнил, как на вторую ночь после убийства Домициана к нему за советом пришел Нерва. Он сидел рядом с Марком Юлианом, лежавшим на спине, и их окутывали клубы лечебного дыма. Анаксагор промывал его раны миррисом, растворенном в вине, а они обсуждали первоочередные меры, которые следовало принять новому Императору и его правительству. Марк Юлиан вспомнил также о своей просьбе немедленно освободить Ауриану. Все ли было сделано? Даже сейчас он опасался, что какой-нибудь злой рок мог отнять ее у него. Почему ее до сих пор не привели к нему? Лишь после того, как это случится, он сможет спокойно перевести дух.

Опять он почувствовал, что кто-то тревожит его волосы. Кто был с ним сейчас? И кто впустил этого человека или животное? Раздражение придало ему силы разлепить ресницы.

И он увидел пару серых глаз, которые с огромной тревогой и болью вглядывались в него. Эти глаза, полные нежности и любви, почти ощутимо прикасались к нему, ласкали его.

— Ауриана! — произнес он охрипшим и тихим голосом, на глазах у него выступили слезы, но он даже не пытался скрыть их. — Это действительно ты? Та, кто дороже жизни для меня!

Его неуверенная рука потянулась вперед. Он хотел обнять ее за шею и привлечь к себе, но лежа на животе, ему было весьма затруднительно это сделать. Даже самое слабое и незначительное движение причиняло ему невообразимые мучения.

Ауриана осторожно взяла его руку и нежно положила туда, где она лежала, не сводя с него глаз. Оба чувствовали в этот момент близость к богам, словно им довелось увидеть в храме какое-то небольшое, тайное чудо.

— Прости меня! — сказала она наконец. Ее голос звучал глухо и с хрипотцой, и Марк Юлиан догадался, что она плакала. — Я разбудила тебя. Мне нельзя было этого делать.

— А мне кажется, что я так и не проснулся. Вероятно, это происходит во сне. Он пройдет, и ты исчезнешь, — Марк Юлиан улыбнулся. — Только посмотрите на нее! Из всех этих жутких передряг ты вышла почти без потерь, не то, что я. Тебе повезло, моя маленькая плутовка, а я не могу даже на ногах держаться. Зато ты выглядишь по-прежнему, и это несмотря на то, что совсем недавно избавила мир от прЂи добрыностного бешеного бегемота! По тебе этого даже не скажешь.

Ауриана улыбнулась, выслушав эти комплементы. Тревога, которая не оставляла ее с самого первого момента, когда она вошла и увидела Марка Юлиана, лежавшего в забытьи, стала рассеиваться и уступать место умиротворенности, похожей на ту, что она испытала после рождения Авенахар. Затем она кивнула на дверь, через которую иногда входил и выходил Анаксагор.

— Мне не по нраву этот человек. Кто-то схватил его душу и бросил в негашеную известь. А лечит душа — оЂного знания растений недостаточно. Но хвала Паркам, он обещает, что ты будешь жить и к тебе вернется сила. Но случится это благодаря Фрии, а не ему!

Такое безаппеляционное суждение о самом знаменитом враче во всех греческих провинциях вызвало у Марка Юлиана веселую улыбку.

— Но у меня нет другого выбора… Слишком многое зависит от меня. Однако, как бы то ни было, мне не придется в скором времени встретиться с Домицианом лицом к лицу. Он в Гадесе, а я здесь. Меня вполне устраивает это расстояние между нами.

Ауриана слушала Марка Юлиана и все ближе подвигалась к нему всем телом, словно изнемогла от любви и была не в состоянии сидеть прямо. Нежно, но настойчиво она искала его губы своими и, наконец, нашла. Этот поцелуй заключал в себе все: приветствие, обещание, утешение. Это соприкосновение носило настолько интимный характер, что Ауриана задрожала всем телом. Ей вдруг показалось, что они лежат рядом, прикасаясь друг к другу обнаженными телами. Наступила тишина, наполненная особым значением для двух любящих сердец. Затем, словно очнувшись от прекрасного сна, Ауриана решила рассказать Марку Юлиану обо всем.

— Марк, есть две важные новости, которые я обязана тебе сообщить. Одна радостная, во всяком случае, я надеюсь, что она обрадует тебя. А вторая слишком серьезная…

Она замолчала. Что-то вдруг насторожило ее. Нахмурившись, она взяла одну из ступ Анаксагора и стала рассеянно трогать пальцем ее гладкую поверхность.

— Сейчас мне не следует говорить тебе об этом! — наконец решительным голосом заявила она.

— Ты поступаешь нечестно. Сначала возбудила мой интерес, а теперь отказываешься его удовлетворить, — Марк Юлиан улыбнулся. — Неудовлетворенное любопытство замедляет лечение. По-моему, Анаксагор написал по этому поводу целый трактат.

— Но это может сильно взволновать тебя. Я не знаю…

— Мне даже трудно представить себе, что ты можешь сообщить мне такого страшного… Если только… Может быть ты решила не ехать со мной? Ты это хотела сказать, Ауриана?

— Нет! Всем своим сердцем я хочу отправиться с тобой и собираюсь это сделать! Но ты должен знать… — она замолчала, положила на место каменную ступу и внимательно посмотрела ему в лицо. — Через пять месяцев нас будет трое.

В глазах Марка Юлиана мелькнуло смятение. Он опустил веки и отвернулся.

— Нет границ бесчеловечности судьбы! — послышался его шепот.

Острая тревога заполнила сердце Аурианы.

— Ты не хочешь детей от меня?

— Не будь смешной! Конечно, я хочу, чтобы у нас были дети. Но все эти месяцы ты была одна… Ты билась с Аристосом, а у тебя под сердцем уже был ребенок. Меня даже оторопь берет, когда я подумаю, что могло с тобой случиться! Это ужасно. Ты должна была известить меня об этом.

— Но тогда мне бы пришлось обо всем рассказать Эрато. Да и ты бы обязательно помешал моему поединку с Аристосом.

— Да, уж это точно. Я бы остановил это безумие. Мне следовало быть с тобой, а я…

— Что сделано, то сделано. Все окончилось хорошо. Исполнилась воля богов.

— Ребенок… — задумчиво произнес Марк Юлиан. — Твой, мой… Совершенно новая жизнь… и с ней возникнет тысяча разных проблем, которые нам придется решать вместе…

Он заботливо обнял Ауриану и прижал ее к себе, хотя это стойло ему немалых усилий.

Ауриана почувствовала себя на седьмом небе от счастья.

— Все объясняется достаточно просто, Марк. Горная рысь долго стерегла добычу и наконец дождалась своего. А теперь она собирается залечь в укромное местечко, чтобы ощениться и выкормить выводок. Что еще ожидать от дикой, отсталой женщины?

— Так значит я должен поскорее сделать эту дикую женщину своей женой.

Теперь настала очередь Аурианы испытать неловкость, и Марк Юлиан по ее глазам понял, что его желание не вызвало у нее особого восторга.

— В чем дело на этот раз? — тихо поинтересовался он, нежно улыбаясь.

— Ты подвел меня к ответу на очень щекотливый вопрос, — она слегка отстранилась от Марка и посмотрела ему в глаза. — Я не должна говорить об этом сейчас.

— Но ты же знаешь, что я думаю о наших отношениях.

— Ну ладно. Все равно рано или поздно ты бы узнал, — она посерьезнела. — Я могу ехать с тобой. Я могу жить с тобой в одном доме. Но я не могу быть твоей женой.

— Да, с тобой не соскучишься! Рим кишмя кишит женщинами, которые готовы на любое преступление, лишь бы выйти замуж. Они расставляют сети женихам, предпочитая, разумеется, богатых, и при этом у них нет ни малейшего желания обзаводиться детьми. А наша горная рысь ставит все с ног на голову.

— Тебя это обидело?

— Обидело? Нет, скорее удивило, позабавило и опечалило. Что случилось? Ты имеешь виду то, о чем мы говорили ранее?

— Это и кое-что еще. С тех пор, как мы виделись в последний раз… я узнала, что избрана преемницей нашей главной жрицы и однажды займу ее место. Правда, это случится еще не скоро — наша Веледа полна сил и не собирается покидать этот мир в скором времени. Но те, кому суждено отправлять высшие ритуалы Фрии, не должны связывать себе руки ее высшим даром — земной любовью. Наши боги презирают эту постоянную связь между мужчиной и женщиной. Это все равно, что сковывать их вместе кандалами. А разве ваша Диана думает иначе? Брак — проклятие новых времен, которые принес с собой век железа.

— Та моя часть, которая служит философии, прекрасно понимает тебя. Нет цели выше, чем поиск божественной истины. Но в остальном мне это решительно не нравится. Безбрачие порождает много проблем. Например, с наследованием имущества, с…

— Но это не мешает мне поехать с тобой просто так, как с любимым человеком и остаться с тобой надолго… отлучаясь лишь для участия в наших священный ритуалах.

— Когда я спорю с тобой, мне кажется, что я иду против естественного права человека, нарушаю закон природы. Уговаривать тебя свернуть с твоего пути все равно, что пытаться вырастить дерево на голой скале или скрестить осла с ланью. Мне пришлось в свое время знавать оЂного человека, философа по имени Изодор, который находился под сильным воздействием Сатурна. Думаю, что он превознес бы тебя как образец человека. Давным-давно в свою предсмертную ночь он просил меня прЂимотреть за его учениками. Я так и не понял, что он имел в виду, ведь у него не было школы, а его ученики жили в канавах под мостами. Но теперь до меня дошло, что он говорил о тебе.

Ауриана, затаив дыхание, наблюдала за ним задумчивыми, печальными глазами, в которых горел свет убежденности в своей правоте.

— И все-таки я считаю, что наш брак — единственно правильное решение, поскольку здесь затрагиваются интересы третьего человека, нашего ребенка. Будь проклята Немезида — почему в этой жизн�