Прочитайте онлайн Приди, полюби незнакомца | ГЛАВА СЕДЬМАЯ
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Новый Орлеан! Город-солнце! Морские ворота Миссисипи. Сверкающая жемчужина дельты. Город, равно любимый праведниками и грешниками, город медлительных дней и знойных ночей, город, стремительно растущий вверх и вширь, город, где поразительным образом смешаны обычаи и культуры. Райское место, где каждый найдет свой уголок, где шумно веселятся и предаются наслаждениям до глубокой ночи, город, который ласкает теплое солнце и где время течет так же свободно, как широкая мутная река, лениво накатывающая свои волны на берега. Звуки и образы придают ему особое очарование, а запахи, пряные и сладкие, возбуждают чувства любого, кто выйдет на улицу. Пахучие кустарники наполняют воздух пьянящим ароматом, азалии полыхают яркими цветами на просторных лужайках и в садах, раскинувшихся куда ни кинь взгляд. Бесспорно, это рай для влюбленных.
С самого момента отплытия путешествие превратилось для Уингейтов в приключение, которое скорее порождает будущие воспоминания, нежели извлекает прошлые из потаенных глубин. Плавучие дворцы, уйдя на три фута вглубь, встали вдоль городской пристани, и, едва «Русалка», прокладывая себе путь среди других пароходов, приблизилась к ней, Лирин пришла в необыкновенное возбуждение. Откуда-то сверху донесся пронзительный свисток, лишний раз подтверждая что-то необычное, шумно выдохнули дым трубы. Лирин взволнованно оглядывалась и нигде не могла найти укромного места. Повсюду было какое-то движение. Упряжки мулов трудолюбиво тащили фургоны, груженные хлопком, бочками с патокой или чем-нибудь в этом роде, грузчики сновали по сходням, капитаны выкрикивали команды.
Опираясь на надежную руку мужа, Лирин спустилась по дощатым сходням, села в ожидавшее их ландо и почувствовала себя так, будто парит в высоте, где летают только птицы. Оглядываясь вокруг с любопытством ребенка, она заметила неподалеку небольшую группу пестро одетых женщин, тесно набившихся в коляску. В платьях из шелка они выглядели поистине великолепно. Лирин загляделась на их необычные одеяния и точеные лица, пока наконец не обратила внимание, какие взгляды они бросают на Эштона; тут она ощутила укол ревности. Почувствовав, как она прижимается к нему, Эштон улыбнулся и обнял Лирин за плечи.
— Для них, похоже, не имеет значение, что ты женат, — надувшись, сказала она.
— Это имеет значение для меня, — пылко откликнулся Эштон. Он приподнял ей голову за подбородок и на виду у всех нежно поцеловал в полуоткрытые губы.
Когда Эштон оторвался от нее и поднял голову, досада Лирин совершенно прошла.
— Эштон, этому блаженству когда-нибудь придет конец или будет еще лучше?
Он улыбнулся.
— Иногда требуются большие усилия и упорство, чтобы любовь не иссякла. С ней надо обращаться аккуратно, а то она может приесться.
— Но ведь любить тебя в этот последний месяц было так просто, — прошептала она. — Какие тут усилия?
— Хочешь, поедем туда, где я впервые тебя увидел?
Лирин энергично кивнула.
— Конечно. Мне надо знать все, что мы делали вместе. Я снова хочу пережить все это.
Эштон велел кучеру ехать во французский квартал. Затем он умиротворенно откинулся на сиденье, а лошади весело зацокали по булыжной мостовой. Он немного боялся брать Лирин на пароход, волнуясь, как она там будет себя чувствовать. А что как вернутся прежние кошмары? Во время всего путешествия он не отходил от Лирин ни на шаг, готовый в любой момент отдать команду причалить, но она не выказывала никаких признаков беспокойства. Напротив, испытывала радостный подъем, какой бывает, когда впервые отправляешься в такое путешествие. Надеясь пробудить как-то память Лирин, заставить ее вернуться в прошлое, Эштон зарезервировал в гостинице «Сент-Луис» тот же люкс, в котором они, молодожены, наслаждались первыми днями супружества. Окрестные улицы с тех пор не изменились, и звуки, проникающие сквозь высокие двустворчатые двери, тоже остались прежними. Он поведет ее в те же рестораны, где они, бывало, ужинали, будет ходить по тем же магазинам, гулять в тех же парках, что и тогда, пригласит в те же театры, где будут играть те же труппы. Больше он ничего не мог сделать, и оставалось только надеяться, что это поможет.
Лирин уютно устроилась рядом с Эштоном, наблюдая за мелькающими за окном видами города. Она понятия не имела, куда они держат путь, довольствуясь тем, что Эштон рядом и ей с ним хорошо. Ландо въехало на улицу, по обеим сторонам которой теснились гостиницы, рестораны, бары, и тут же повернуло в узкий проулок, сплошь состоящий из магазинов, украшенных орнаментом металлических решеток и висячими балконами. Указывая на тесно прижавшиеся друг к другу парфюмерные лавки, Эштон сказал:
— Вот! Здесь я впервые тебя увидел, хотя тебе понадобилось еще некоторое время, чтобы узнать о моем существовании.
Лирин едва заметно улыбнулась.
— А может, я все время знала, что ты здесь, и просто прикидывалась скромницей? Просто не представляю, что женщина может не заметить твоего присутствия.
— Тем не менее, мадам, вы меня тогда изрядно напугали. Когда вы сели в экипаж и укатили со своей старушенцией, я решил, что жизнь моя кончена.
— Так где же мы в конце концов познакомились?
— Провидение было на моей стороне. — Он улыбнулся и велел кучеру ехать по другому адресу. — Шайка мошенников обвинила в чем-то команду моего парохода, не иначе чтобы самим уйти от ответа. Они подкупили какого-то типа. Тот придумал целую историю, будто пираты напали на другой пароход, а потом спрятались на моем. Когда полиция обнаружила обман, негодяи были уже на свободе.
— С моим дедом? Судьей Кассиди?
— Вот именно. Это мудрый человек, он позволил мне не спеша изложить подробности. Но тут в комнату вошла юная дама. До скончания века буду благодарен судье.
Ландо въехало в узкий переулок, по обеим сторонам которого тянулись кирпичные заборы. Арки были забраны железными воротами, сквозь которые виднелись цветущие сады и извилистые дорожки. Переулок вел на улицу пошире, где дома были повыше и тесно жались друг к другу. Вместо садов здесь были широкие лужайки, над которыми нависали вековые дубы и всякие иные деревья. Дома здесь строились на любой вкус — от особняков с колоннами в колониальном стиле до небольших строений, какие встречаются в Вест-Индии. У одного из таких строений они наконец остановились.
Может, узнать его Лирин помешало то, что окна глухо зашторены? Впрочем, и внутри было пустынно, мрачно. Эштон отдернул шторы и открыл окно. В комнату хлынул яркий солнечный свет. Покрытые чехлами шкафы, кресла, кровати выглядели, как угрюмые часовые, охраняющие покой дома, но эти призрачные, безжизненные предметы явно не остановили недавнего посетителя, который оставил зримые следы своего присутствия — повсюду в пыли виднелись беспорядочные отпечатки ног, словно посетитель просто бродил по дому, но в кабинет судьи, его, похоже, привела определенная цель, ибо тут цепочка следов шла прямо от двери к туалетному столику и столь же четко назад, к выходу. Над столом в стене торчали на некотором расстоянии друг от друга два гвоздя. Похоже, здесь когда-то висели картины. А впрочем, необязательно — Эштону оставалось только гадать.
— Вместе с твоим портретом пришло письмо, в котором говорилось, что есть и другой, и оба пересланы судье твоим отцом. На другом изображена твоя сестра Ленора, и, когда твой дедушка умер, оба портрета были у него. Может, второй ей и отослали, но следы эти, — он указал на пол, — оставлены совсем недавно, и, как видишь, едва этот человек вошел в комнату, он немедленно двинулся к столу.
— Да зачем же вору нужен портрет, если тут, — Лирин обвела рукой кабинет, — есть куда более интересные вещи?
Эштон усмехнулся.
— Пока портреты висели здесь, я их не видел, но, если Ленора похожа на тебя, тогда можно понять, что привлекло мужчину в этой картине.
— Перестань валять дурака, Эштон. Наверняка этого человека привело сюда что-то другое.
Эштон пожал плечами.
— Может быть, но понятия не имею, что именно. Сюда никто не может войти без твоего разрешения. В завещании твоего деда ясно сказано, что дом по наследству принадлежит тебе, и даже после известия о твоей гибели он не изменил в завещании ни слова.
— Но почему?
— Ленора и твой отец рассорились с ним, и мне кажется, что меня он с тех пор считал единственным членом своей семьи. По крайней мере, именно так он заявил, когда я пришел навестить его. Он уже умирал тогда и сказал что-то в том роде, что я наследую все, что предназначалось тебе. Он был еще в здравом уме. — Эштон задумчиво обвел взглядом комнату, словно видел ее впервые. — Пока я считал, что тебя нет, не мог заставить себя войти сюда. С этим домом связано слишком много воспоминаний.
— Не помню, чтобы я когда-нибудь была здесь, и все же… — Лирин внезапно передернуло, как от озноба, и она испуганно огляделась. — Что-то я чувствую здесь особенное… — Пытаясь избежать его вопросительного взгляда, она продолжала шепотом: — Вроде того, что этот дом рыдает на поминках или предупреждает о чем-то…
— Ну же, дорогая. — Эштон привлек жену к себе и повел к выходу. — Пошли-ка лучше в гостиницу. Зачем оставаться здесь, если тебя это так гнетет?
Лирин позволила вывести себя из дома, но у ворот остановилась и обернулась, внимательно всматриваясь в пологую крышу и затененные галереи, окружавшие дом по всему фасаду. Темные, пыльные окна, над которыми нависали широкие козырьки, казалось, глядели на нее в печальном раздумье, словно призывая не уходить и вернуть их к жизни. Запертые ставни на нижней веранде тоже покрылись пылью и явно нуждались в починке, а клумбы в саду густо заросли сорняками. А вот виноградная лоза явно прекрасно чувствовала себя на тучной почве, ее побеги устремились ввысь, забравшись выше крыши. Лирин перевела взгляд вниз, затем снова подняла глаза. Окна были совершенно непроницаемы, увидеть за ними ничего невозможно, и тем не менее она могла бы поклясться, что уловила в доме какое-то движение. Лирин с любопытством прищурилась и взглянула на другие окна, но здесь на стеклах была такая же грязь, и сквозь них ничего не было видно. Может, это просто игра воображения? Или тень птички, пролетевшей мимо окна?
— О чем ты задумалась?
Услышав мужской голос, нарушивший течение ее мыслей, Лирин засмеялась, повернулась к мужу и покачала головой.
— Духи! Они начинают преследовать меня, когда я гляжу на этот дом. — Она просунула руку ему под локоть. — Должно быть, дед очень любил это место. Всегда видишь, когда за домом ухаживают, даже если это было давно.
Эштон прижал ее руку к себе.
— Он бы с радостью от него отказался, лишь бы ты была с ним.
Лирин грустно вздохнула.
— Как скверно, что он приходит в упадок.
— Если хочешь, можно открыть его и велеть слугам присматривать за ним. Тогда, приезжая в Новый Орлеан, мы сможем останавливаться здесь.
— Прекрасно!
— И кто знает, может, настанет момент и кто-нибудь из наших детей решит здесь жить постоянно?
Лирин обняла его за узкую талию и посмотрела ему прямо в глаза:
— Сначала надо, чтобы они родились.
— Я в полном вашем распоряжении, мадам, — сказал Эштон с галантным поклоном.
— Может, поговорим об этом чуть позже… скажем, у себя в номере, в кровати? —
Он склонился к ней, и в глазах у него заплясали зеленые огоньки.
— Именно это я и собирался предложить.
— Так, может, начнем? — скромно потупилась она. — Ты так часто повторял, как нам было там хорошо, что не терпится взглянуть на эти апартаменты.
Эштон улыбнулся и помог ей подняться в ландо. Они откинулись на мягкую спинку сиденья, а кучер, щелкнув кнутом, пустил лошадей бойкой рысью. Экипаж двигался по утопающей в зелени улице. В сознании Лирин начали мелькать несвязные воспоминания о другой такой же поездке. Рядом с ней сидел высокий мужчина, одетый в черное, и гладил по руке — утешая? Она изо всех сил старалась восстановить в памяти атмосферу того момента. Та давняя поездка вроде была каким-то образом связана с чьей-то смертью, но в точности она сказать этого не могла, ибо ощущения ускользали, так же как и облик того мужчины. Вид у него был, пожалуй, знакомый, но в глубине души она знала, что это не Эштон. Кажется, у того фигура была помассивнее… а усы у него были?
Тусклые картинки преследовали ее, она старалась избавиться от них, чтобы ничто не омрачало счастья, но, подобно духам прошлого, они затеяли игру с ее памятью. Они мелькали в ее сознании, складываясь в смутную фигуру мужчины, сидящего рядом и что-то нашептывающего ей, но никак не обретая завершенности, чтобы можно было ясно увидеть всю картину.
Лирин тяжело вздохнула, но, едва Эштон удивленно поднял брови, обернувшись к ней, она улыбнулась и положила руку ему на бедро.
— Вот если бы вспомнить, как все это было у нас с тобой. Боюсь, я совершенно забыла так много замечательных событий.
— Это верно, мадам, но у нас будут новые, и их вы уже не забудете.
Полуденный свет пробился сквозь окна и ярко осветил полог кровати. Легкие порывы ветра, поддевая прозрачный шелк, мягко ласкали обнаженные тела. В дуновение ветерка вплетались любовный шепот, клятвы в верности, вопросы, ответы, прерываемые время от времени страстными поцелуями. Эштон поглаживал мягкую кожу, изящные изгибы тела, матовые груди. Потом рука скользнула к тонко изогнутой шее, ощупала округлость плеч и медленно спустилась к плоскому упругому животу. Это был нескончаемый праздник чувственного наслаждения, блаженная чувственная увертюра, разыгрывающаяся в декорациях из шелка. Это было соединение мужчины и женщины, повторение того, что было, и предвкушение того, что будет.
Ночь была темной и довольно прохладной. Над городом низко повисли облака, воздух подернулся влажной дымкой. Лирин спала. Эштон встал, накинул рубашку на голое тело и вышел на балкон. Тускло поблескивал уличный фонарь. Похожий на одинокий маяк, он освещал совершенно пустынную в этот полночный час улицу. Издалека доносились звуки музыки и веселья, что свидетельствовало о том, что в городе еще оставались люди, уступающие зову летучего мига и готовые пойти против течения времени. Так и с ними будет, если только все пойдет хорошо. Он так наслаждался теперешней своей жизнью, что даже думать не хотел, будто все может оказаться иначе.
Притягиваемый своей возлюбленной женой, словно магнитом, Эштон вернулся в комнату, остановился в изножье кровати и посмотрел на Лирин. Лирин, свернувшись в клубок на своей стороне кровати, спала сном праведницы. Насколько можно было понять, Лирин так ничего и не вспомнила, и мысль, что и ласки, которыми они так страстно обменивались, тоже забыты, мучила его. Он-то все эти три года только воспоминаниями и жил, хотя было несколько моментов, которые бы он охотно вычеркнул из памяти. Например, ту кошмарную ночь на реке. И еще — долгие, мучительные дни, когда он без движения лежал в кровати и мысли о Лирин терзали его сердце. Даже когда напряжение становилось слишком сильным и он наконец забывался на минуту-другую тяжелым сном, просыпался он всегда с единственным словом на пересохших губах: «Лирин». И ответ всегда был один и тот же: «Нет». Нет и в помине. Даже следа не осталось. Река проглотила ее. Затем потянулись недели выздоровления, и, когда силы постепенно стали возвращаться к нему, он принялся безостановочно мерить дом шагами. Неотвязные мысли почти лишили его сна. Долгие ночи ползли с безжалостной неторопливостью, так что в конце концов он едва ли не начинал молиться, чтобы поскорее занялась заря. Она приходила… и становилось только хуже, потому что теперь был виден пустой стул у стола, кровать, где он спал один, место рядом с ним, которое предназначалось только Лирин… В холодном свете дня он познавал наконец истину: возлюбленная его ушла навечно.
Поездка к ее деду была мучительной, но, оправившись, Эштон заставил себя это сделать. Он нашел старика прикованным к постели. Известие о том, что Лирин уже никогда не озарит своим присутствием его старость, было для него слишком сильным потрясением. Хоть и застревали слова в горле, Эштон вынужден был подтвердить:
— Лирин умерла.
Вскоре ему сообщили, что старый судья скончался.
Пытаясь найти забвение, Эштон отправился на восток, а затем еще дальше — в Европу. Той части континента, где Роберт Сомертон вынашивал свою ненависть, он избегал. Не потому, разумеется, что боялся этого человека; просто хотелось, если получится, конечно, оставить все связанное с Лирин в прошлом. Облегчения путешествие не принесло, и Эштон с головой ушел в работу. Дела круто пошли в гору. Он занялся организацией пароходной компании, отправляющей корабли в плаванье по той самой реке, что отняла у него Лирин, самое большое сокровище. И вот теперь, когда боль начала немного отпускать, Лирин каким-то чудесным образом, словно лесная нимфа, вновь возникает перед ним. Она лежит в расслабленной позе, целиком открытая его восхищенному взгляду. И все же мысль об утраченных годах угнетала его. Он никак не мог найти правдоподобного объяснения ее долгому отсутствию. Почему она к нему сразу не вернулась?
— Сладкая моя, горькая любовь, что же теперь будет? — В комнате стояла тишина, но все равно слова его были едва слышны. — Муки мои кончились, но если тебя снова отнимут, как пережить это?
Эштон и мысли допустить не мог, что снова окажется один. А если это все же произойдет, он до самой смерти будет искать ее по всему свету.
— Сжалься, Лирин, не уходи. Будь всегда со мной, иначе мне конец.
Трудно сказать, сколько он простоял так. Наконец, сбросив рубашку и увидев, что глаза Лирин открыты, он крепко, обнял ее. Она отбросила простыню и протянула руки навстречу. Под его страстными поцелуями губы у нее разгорелись, и снова наступил миг экстаза, как в ту ночь, когда он вновь обрел утраченное сокровище.
Эштон принес жене завтрак в постель. На подносе, почти незаметный, был скрыт вазой с желтыми цветами ящичек из палисандрового дерева. Вдохнув терпкий аромат, Лирин отодвинула вазу и, обнаружив изящно инкрустированную загадочную коробку, вопросительно взглянула на Эштона. Но он молчал, улыбаясь, смотрел на нее. Очень осторожно, словно прикасаясь к немыслимому сокровищу, Лирин подняла крышку и удивленно взглянула на содержимое. На бархатной подушечке лежало изумительной красоты кольцо, покрытое изумрудами и бриллиантами.
— О, Эштон! — На глазах у нее выступили слезы. — Какая красота!
— Первое обручальное кольцо я покупал в изрядной спешке. Надеюсь, мне удалось исправиться.
— В этом не было никакой нужды. С меня достаточно того, что я твоя жена.
Эштон взял ее руку и надел на палец кольцо, лаская Лирин любящим взглядом.
— Этим кольцом я обручаюсь с тобой… — У Лирин приоткрылись губы в ожидании поцелуя. — И узы, которыми соединил нас Бог, — выдохнул он, — не разорвать никому. И никогда.
Хотя вкусные блюда, роскошные апартаменты, замечательные виды не пробуждали у Лирин никаких воспоминаний, она буквально цвела, окруженная ласками и заботами мужа. Азалиям и камелиям не сравниться было с ее блеском, и, как всегда бывает, когда все хорошо, время летело, как на крыльях. Прошел месяц, и «Русалка», отправляющаяся вверх по реке, снова приняла их на свой борт. Добравшись без приключений до дома, они повели спокойную жизнь хозяина и хозяйки Бель Шен.
Эштон задумал устроить большой прием, чтобы представить Лирин друзьям семьи, да и вообще всей округе. В больших количествах закупались еда и напитки. Посреди лужайки поставили павильон для музыкантов. Приглашения рассылались с оказией и по почте. Вскоре вся округа принялась готовиться к событию. Портнихи работали не покладая рук, а дамы выбирали свои лучшие платья или же, в зависимости от положения, заказывали новые.
Чем ближе надвигалось событие, тем больше было суеты. Центром ее стало поместье Уингейтов. Изготавливали разнообразные украшения из цветов, из подвалов выкатывали бочки с лучшим вином. В воздухе повис запах жареного мяса. Когда до начала оставалось всего несколько часов, начали готовить дичь, гусей и индеек. Столы ломились от фруктов.
Появились первые экипажи, и вскоре на лужайках уже был слышен детский гомон. Родители чинно разгуливали по дорожкам. Опираясь на руку мужа, Лирин встречала первых гостей в некотором смущении. Но потом, видя, как ее привечают, и принимая добрые пожелания, она освоилась. Эштон и Лирин прокладывали себе путь в толпе, приветствуя гостей, и в конце концов остановились в ожидании запоздавших. На мгновенье отвлекшись, Эштон стал соображать, все ли пришли. Заметив тех, кого он предпочел бы здесь не видеть, он слегка нахмурился. Впрочем, появлению Марелды не стоило удивляться. Она опиралась на руку Хорэса Тича, который приближался к хозяевам с куда меньшей охотой, чем она. На его лице был написан страх. Он нервно передернул плечами, когда Эштон представил его жене, и поспешил ретироваться. Марелда ухватила коротышку за локоть и, явно разочарованная тем, что ей не удалось подольше задержаться с хозяевами и хоть немного подразнить их, принялась громко выговаривать ему.
— Право, не понимаю вас, Хорэс. Вы ведете себя так, словно мы явились сюда незваными, а ведь всем известно, что Эштон сам созвал всю округу. Отчего вы такой трусишка?
Хорэс сжался под ее насмешливым взглядом и оглянулся, стараясь понять, не слышал ли кто этой тирады. Порой находиться рядом с Марелдой было решительно невозможно, но он так обожал ее, что не мог отказать в малейшей просьбе, пусть она над ним и потешалась.
Знакомясь с гостями и прогуливаясь от стола к столу, Лирин вдруг заметила пристальный взгляд какого-то мужчины, который даже не пытался приблизиться к хозяевам. Вроде она где-то его видела. Ах, да, это тот самый человек, который оказался невольным свидетелем их с Эштоном поцелуя рядом с гостиницей. Сейчас она старалась не замечать его, но уйти от сверлящего взгляда было нелегко.
Заходящее солнце дарило последние сверкающие лучи, и слуги принялись зажигать свечи и керосиновые лампы. Словно по команде, собравшиеся примолкли и обратили взгляды к парадному крыльцу дома. Там стояла пара, которую они пришли чествовать, — оба в вечерних туалетах. Пожилые обитательницы Бель Шен буквально замерли от восторга. Уиллабелл громко откашлялась и прижала руки к глазам. Эштон бросил на жену любящий взгляд, а затем двинулся вперед, медленно ведя ее по ступенькам так, чтобы все могли насладиться ее дивной красотой. Гости расступались перед ними, и пара двинулась через лужайку к ступеням большого павильона. По знаку Эштона музыканты заиграли вальс, и он закружился в танце с женой по просторной площадке. Купаясь в алых лучах заходящего солнца, защищенные от всех своей любовью, они медленно вальсировали, а гости, встав по периметру площадки, с восхищением наблюдали за ними. Когда музыка смолкла, зрители разразились горячими аплодисментами. Эштон отступил, держа Лирин за руку, и она склонилась в глубоком реверансе. Эштон начал говорить, и голос его зазвенел от гордости:
— Леди, джентльмены, друзья. Я хочу представить вам свою жену Лирин.
— Сэр, — послышался чей-то голос. — Боюсь, произошла трагическая ошибка.
Высокий молодой человек с соломенными волосами протолкался через толпу и остановился подле павильона, бросая смущенные взгляды на Эштона и его жену. Шокированный услышанным, Эштон нахмурился. Незнакомец огляделся, посмотрел на собравшихся и снова обратился к хозяину.
— Боюсь, сэр, произошла ошибка. Эта дама, которую вы представили как свою жену, вовсе не Лирин…
Послышался слитный вздох толпы. Лирин, внезапно ощутив слабость, вцепилась Эштону в руку.
— Ее зовут Ленора Синклер, и они близнецы с вашей покойной женой.
— Нет! Это невозможно! — Эштон не мог сдержаться. — Это Лирин!
— Весьма сожалею, сэр, — сдержанно продолжал незнакомец. — Повторяю, вы заблуждаетесь.
— Но откуда вам знать? — спросил Эштон. — Кто вы такой?
— Меня зовут Малкольм Синклер, — твердо ответил мужчина. — Я муж этой дамы.
У Лирин оборвалось дыхание, словно кто-то изо всех сил ударил ее под ложечку. Перед глазами у нее замелькали огоньки, павильон медленно поплыл. Она без чувств опустилась на землю. Лирин почти не ощутила, когда Эштон подхватил ее на руки, но где-то в глубинах ее сознания отзывался гул голосов. Гости строили различные предположения. Откуда-то из глубины толпы раздался демонически-торжествующий женский хохот. Должно быть, Марелда, подумала она. Эштон усадил ее на стул, и она бессильно откинулась на высокую спинку. От гостей отделился доктор Франклин Пейдж. В руках у него был целый набор флаконов с нюхательными солями. Лирин поморщилась и отвернулась, встретившись с пристальным взглядом карих глаз Малкольма Синклера, который стоял рядом с Эштоном.
— Ну, как ты? — встревоженно прошептал Эштон, прижимая ей ко лбу влажный платок.
— Это правда? — едва слышно спросила она. — Я действительно его жена? Или твоя?
Эштон крепко сжал ей руку и посмотрел прямо в глаза Синклеру.
— Я точно знаю, что это Лирин, — решительно заявил он. — Три года назад я женился на ней в Новом Орлеане.
— Этого не может быть! — Малкольм Синклер был столь же неуступчив. — Три года назад ваша жена утонула в Миссисипи. Уверяю вас, что это Ленора, моя жена. Ее силой увезли из дома. Я долго искал ее и наконец напал на ее след в Натчезе. Там я тоже не мог найти ее и решил было, что она потеряна навсегда, но тут столкнулся с вами у гостиницы. Я буквально онемел, увидев, что моя жена целуется с другим мужчиной. — Повернувшись к Лирин, он протянул ей руку. — Ленора, любовь моя. — Ну объясни же ему. Скажи, что ты моя жена.
— Я… не могу… — запинаясь, произнесла Лирин. Голова у нее пошла кругом. — Я знаю… То есть… Мне кажется… Я Лирин.
— Твоя сестра погибла, — настойчиво повторил Синклер. — Разве ты не помнишь?
— Нет, — растерянно прошептала она. — Я ничего не помню.
— Что он сделал с тобой? — закричал Малкольм, яростно поворачиваясь к Эштону. — Не знаю, как ему удалось этого добиться…
— Эштон не имеет никакого отношения к тому, что она потеряла память, — хладнокровно вмешался доктор Пейдж. — Но это правда. Она ничего не помнит, а может, и не вспомнит ничего, что было до того случая.
— До того случая? — удивленно переспросил Малкольм. — Какого случая?
— Ее сбил мой экипаж, — неохотно пояснил Эштон.
— Этого я не знал, — сказал Малкольм, растерянно глядя на Лирин. — Но, находясь в здравом рассудке, я клянусь, что ты Ленора Синклер. Моя жена.
Лирин сплела руки на коленях и отвернулась, избегая его ищущего взгляда. По щекам у нее покатились слезы. Она едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться по-настоящему у всех на глазах.
— Чем вы можете подтвердить свои слова? — воинственно спросил Эштон. — Ясно, что вам знакома семья Сомертонов, но это еще ничего не доказывает. Я говорю, что это Лирин, вы утверждаете, что это Ленора. — Он криво усмехнулся. — Прошу прощения, сэр, но этого мне мало.
— С собой у меня ничего нет…
— Полагаю, в этом нет ничего удивительного, — сардонически заметил Эштон.
— Есть у меня доказательства, — воскликнул Синклер. — Если мне будет позволено еще раз зайти к вам, я представлю их сколько угодно.
— Ах, вот как? Интересно, — сказал Эштон. — Приходите когда угодно, но помните, что вам нелегко будет переубедить меня.
Малкольм нахлобучил шляпу, повернулся на пятках и двинулся прочь, прокладывая себе дорогу среди расступившихся гостей. Повисла мучительная тишина. Крепко обняв жену, которую сотрясала крупная дрожь, Эштон даже не заметил, как толпа гостей отхлынула от павильона. Тетя Дженнифер и Аманда подошли утешить его, но что тут было сказать? Веселье разом утихло, и только на лице Марелды Руссе появилась довольная ухмылка, когда Эштон с Лирин двинулись к дому.
— Ну что, разве я вам не говорила? — насмешливо начала она. Марелда вздернула голову и, увидев, что лицо Эштона перекосила гримаса боли, язвительно улыбнулась. — В чем дело, милый? Вы что, язык проглотили? Или вам нечего сказать?
У Эштона заиграли желваки, Хорэс Тич поежился и потянул Марелду за рукав.
— Пожалуй, нам лучше уйти.
Марелда сердито взглянула на него.
— Слушайте, Хорэс, у вас что, душа всегда в пятках?
Коротышку так и передернуло — ведь Эштон Уингейт был еще достаточно близко, чтобы расслышать это замечание. Хорэс робко отступил и стал теребить свою шотландку, словно не зная, куда деть руки. Марелда тяжело вздохнула, и, смягчившись, взяла его под локоть. Приходилось считаться с тем, что этого человечка еще можно использовать в своих целях.
Лирин вернулась в хозяйскую спальню, и Эштон затворил дверь. Лирин походила по комнате и принялась рассеянно раздеваться. Ощущая тяжесть на сердце, Эштон посмотрел на жену. Он понимал, как ей скверно, но сказать, кроме того, что уже было сказано, ему было нечего.
Лирин вышла из ванной, смыв слезы и распустив волосы. Шелковый пеньюар мягко облегал ее гибкую фигуру. В разрезе соблазнительно виднелась обнаженная грудь. Она-то, наверное, не придавала значения своему виду, но Эштона он не мог оставить равнодушным. Особенно теперь, когда Малкольм Синклер бросил ядовитое зерно сомнения.
— Ты считаешь, что я обманул тебя? — негромко спросил он, когда она на секунду остановилась у окна, задумчиво глядя вдаль.
Лирин повернулась и медленно покачала головой.
— Малкольм Синклер еще ничего не доказал.
Она подошла к нему, проникая взглядом в самые глубины его души. Эштон усадил ее на колени, крепко прижал к себе, поцеловал в грудь и откинулся, с упоением глядя на ее повлажневшие губы. Шелковый пояс, стягивающий халат у талии, соскользнул под его пальцами, а вслед за ним и сам халат. Теперь ничто не мешало ему припасть губами к выпуклостям и холмикам ее душистого тела. Она задрожала при его прикосновении, и жизнь началась снова. В венах вскипела кровь, и они взмыли к таким высотам, на которые никогда не поднимались прежде.
Через два дня Уиллис зашел в гостиную. Привратник был явно взволнован, и все обеспокоенно ожидали, что он скажет.
— Сэр, мистер Эштон… — Его потемневшие грустные глаза обежали комнату, встречаясь с тревожными взглядами собравшихся. — Там двое господ хотят поговорить с вами и хозяйкой. Один — этот мистер Синклер, который уже был здесь, а другой говорит, что он отец миссис Лирин, то есть миссис Леноры.
Лирин вся сжалась, по телу пробежала крупная дрожь.
— Пусть войдут, Уиллис, — сразу посерьезнев, сказал Эштон. — От семьи у меня секретов нет.
— Слушаю, мистер Эштон, — торжественно произнес слуга и, опустив плечи, вышел из комнаты.
Тетя Дженнифер воткнула иглу в шитье, даже не завершив последнего стежка, а Аманда пристально посмотрела на внука, который встал рядом с Лирин. Та не отрывала застывшего взгляда от двери. Эштон опустил руку ей на плечо, и она немного расслабилась. Потершись щекой о его руку, Лирин подняла на него повлажневшие глаза. В настороженной тишине звук приближающихся шагов напоминал гром барабанов, возвещающих начало казни. Лирин выпрямилась и подняла голову, готовая с достоинством встретить гостей.
Малкольм Синклер вошел первым. В левой руке у него были какие-то бумаги, а в правой — довольно большая, завернутая в холст картина. Чуть позади держался седовласый, изящно одетый господин. Он с любопытством огляделся и, заметив Лирин, устремился к ней с протянутыми руками. Ловя ее взгляд, он изо всех сил старался успокоиться, но губы у него дрожали и вообще казалось, он едва держится на ногах. В конце концов он все же взял себя в руки и весело улыбнулся Лирин.
— Я места себе найти не мог, гадая, что с тобой стряслось и вообще жива ли ты. Малкольм сказал лишь, что тебя выкрали, и мы уже потеряли надежду увидеть тебя.
Лирин высвободила пальцы из его ухоженных рук и пристально взглянула в его грустные серые глаза. Они влажно поблескивали, нос немного покраснел. Может, он плакал, подумала Лирин. Густая грива седых волос и пышные усы, закруглявшиеся у уголков рта, оттеняли морщинистую бронзового цвета кожу. Он был почти на голову ниже своего спутника; стройную фигуру плотно облегали фрак и темный жилет.
— Прошу прощения, сэр, — сказала она. — Боюсь, я не узнаю вас.
Седовласый с изумлением обернулся на Малкольма. Тот шагнул к нему и мягко положил руку на плечо.
— Ленора, — нежно, словно боясь огорчить ее, сказал он, — это твой отец, Роберт Сомертон.
Ленора умоляюще посмотрела на Эштона.
— Это верно?
Ощущая на себе пристальный взгляд обоих мужчин, тот лишь покачал головой.
— Извини, дорогая, этого я сказать не могу. Я никогда не встречался с твоим отцом.
— Может, это убедит вас? — сказал Малкольм, протягивая Эштону бумаги.
— Это брачное свидетельство, подтверждающее, что два года назад я женился на Леноре Сомертон.
Эштон взял бумаги и, бегло просмотрев их, убедился, что это действительно так. Он вернул их молодому человеку, кратко заметив:
— У меня есть такой же документ, свидетельствующий о женитьбе на Лирин Сомертон. К сожалению, ни то, ни другое не доказывает ее имени.
Малкольм вспыхнул и, с трудом подавляя раздражение, показал на седовласого:
— Но это же ее отец!
— Весьма вероятно, — неопределенно пожав плечами, сказал Эштон. — Но подтвердить этого я не могу, ибо никогда его прежде не видел.
— Боже мой! Какие же тогда доказательства вам нужны? — Малкольм все больше терял терпение. — Ну скажем, зачем, черт побери, мне сюда являться и доказывать, что эта женщина моя жена, если на самом деле это не так? В этом же нет никакого смысла!
— Этого я сказать не могу, — откликнулся Эштон, — однако же я должен считаться со своими чувствами, а я убежден, что это Лирин.
— Покажи ему портрет, Малкольм, — попросил седовласый. — Может, это убедит его?
Молодой человек поставил картину на стол и, не снимая холста, обратился к Эштону:
— Разве вам не послали портрет вашей жены?
— Послали, — кратко кивнул Эштон.
— И у вас не было никаких сомнений, что это действительно изображение Лирин?
— Нет. — При виде самодовольной улыбки собеседника у Эштона мурашки по спине побежали.
— Тогда я попрошу внимательно посмотреть на этот портрет и сказать, что вы по этому поводу думаете. — Он снял холст с картины. У всех вырвался вздох изумления. Портрет в точности походил на тот, что они показывали Лирин. Впрочем, были и незначительные различия. У женщины, изображенной на портрете, черты лица потоньше. И хоть тот портрет, что был у Уингейтов, близко воспроизводил лицо женщины, сидящей сейчас в гостиной, ясно было, что позировала она для другого — того, что стоял на столе.
— На вашем портрете изображена Лирин, ваша жена, а на этом — Ленора, моя жена. — Видя смущение Эштона, Малкольм с трудом удержался от улыбки.
— Ну теперь-то, сэр, вы согласны, что произошло недоразумение?
Аманда и тетя Дженнифер понуро смотрели на Эштона. Тот хмуро молчал.
— Может, теперь вы позволите отвезти жену домой…
— Пожалуйста! — выдохнула Лирин, приникая к плечу Эштона. — Я не знаю этих людей…
Эштон мягко погладил ее по плечу.
— Не волнуйся, дорогая. Никто не отнимет тебя у меня.
— Что-что? — чуть не взревел Малкольм. — Вы не имеете права удерживать здесь мою жену!
— Это решит суд, — заявил Эштон. — Должно быть проведено тщательное расследование, а до тех пор я не собираюсь отказываться от своих прав на эту женщину. Когда Лирин три года назад упала за борт, не нашлось никаких следов…
Малкольм только фыркнул насмешливо.
— Да разве впервые Миссисипи уносит с собой свои жертвы?
— Это мне известно, но я должен быть до конца уверен, что все сделано, чтобы удостоверить личность Лирин.
— Леноры! — поправил Роберт Сомертон.
— Я пошлю людей в Англию, Билокси и Новый Орлеан. Пусть как следует займутся этим делом.
— Но ведь на это уйдут месяцы! — запротестовал Малкольм.
— Это не имеет значения! — резко оборвал его Эштон. — Меня интересуют лишь Лирин и результаты расследования. Если выяснится, что я не прав, мне останется лишь примириться с фактом. Но до тех пор все останется, как есть.
— Вы что же, хотите сказать, что все это время моя жена будет жить здесь? — Малкольм с трудом сдерживал себя.
— Вы же видите, что она сама хочет остаться, — вежливо улыбнулся Эштон.
— Ни за что! — В карих глазах Малкольма вспыхнули искры гнева.
— Ну что ж, тогда дело за судом.
— Мне приходилось слышать о вас в Натчезе, — усмехнулся Малкольм, — говорят, вы человек упрямый и любите настоять на своем. Но позвольте сказать, что вы обо мне еще услышите, и тогда вам придется убедиться, что и я не люблю, когда мне наступают на ногу. Может, дело решит поединок…
Женщины испуганно переглянулись, надеясь, что Эштон откажется. Ничего подобного.
— Я готов, сэр, — спокойно ответил он. — Сегодня?
У Малкольма сузились глаза.
— Я дам вам знать, когда буду готов.
— Пожалуйста, — кивнул Эштон. — Может, тогда не будет необходимости в расследовании. Это сбережет мне массу времени и усилий.
Малкольм презрительно усмехнулся.
— Для человека, которого только что убедили в ошибке, вы выглядите слишком уверенно.
— Может, у меня есть для того основания.
Малкольм посмотрел на него ледяным взглядом.
— Самоуверенность никогда еще не приводила к победе в поединке.
— Ну что же, поживем — увидим, — пожал плечами Эштон.
— Подумай о Леноре, — сказал Роберт Сомертон, кладя Малкольму руку на плечо. — Я уверен, что все эти разговоры о дуэли угнетают ее.
— Да, разумеется, вы правы, — откликнулся тот. Казалось, он с облегчением оборвал этот обмен репликами.
Малкольм шагнул к столу и принялся заворачивать портрет в холстину, но остановился, заметив, что Эштон подошел к нему.
— Эта картина еще недавно висела в доме судьи Кассиди. Откуда вы узнали о ее существовании?
— А какая разница? — небрежно спросил Малкольм.
— Все в этом доме принадлежит Лирин либо, если угодно, мне. А вы вламываетесь туда, чтобы забрать картину.
— Если вы собираетесь обвинить меня в воровстве, имейте в виду, что картина — единственное, что я взял. Я знал, что она там. Ленора говорила мне, что ее отец послал судье два портрета. Увидев, что одного недостает, я решил, что он у вас. — С этими словами Малкольм взял картину и направился к двери, остановившись ненадолго рядом с Лирин.
— Я не совсем понимаю, что у тебя случилось с памятью, Ленора, но знай, дорогая, что я вечно буду тебя любить.
Круто повернувшись, он вышел из комнаты. Роберт Сомертон последовал за ним. В тишине особняка громко отдавался звук шагов по мраморному полу, и сама уверенность походки Малкольма свидетельствовала о том, что этот человек готов встретиться с любым вызовом.