Прочитайте онлайн Роковая корона | Часть 32

32

Двумя днями позже бароны еще раз поклялись в верности Мод и принесли ей присягу. Первым из приведенных к присяге лордов был Стефан. Когда Мод пожала ему руку, ладонь ее была холодной, как лед, лицо казалось мраморным, но Стефану почудилось, что по ее телу пробежала волна легкой дрожи.

Во время праздничного пира, который состоялся этим же вечером в герцогском дворце, Стефан дождался, когда Жоффруа Анжуйский войдет в большой зал, и поймал Мод у самого порога, в тот момент, когда она собиралась проследовать за мужем.

— Ты можешь встретиться со мной сегодня ночью? — прошептал он.

— Это невозможно, — ответила Мод, не глядя на него. — Позволь мне пройти.

— Умоляю, не отказывай мне. Может быть, больше нам такого случая не представится… — Стефан остановился, заметив ее внезапно побледневшее лицо и загнанное выражение во взгляде. — Скоро я уеду в Англию, а ты вернешься в Анжу. Возможно, пройдут годы, прежде чем мы снова увидимся.

Мод заколебалась, затем коротко кивнула.

— Если я смогу ускользнуть незаметно.

— Возле соколиных клеток, когда зазвонят к заутрене.

В это время там никого не будет.

Пир в честь юного Генриха Анжуйского затянулся надолго. Наконец, к облегчению Стефана, все закончилось. Опьяневшие бароны лежали, растянувшись поперек столов, или валялись без чувств на тростнике, а некоторые, шатаясь, кое-как добрели до своих жилищ.

Весь герцогский дворец был переполнен гостями, и Стефана втиснули в одну комнату с Брайаном, Робертом, близнецами де Бомон и Ренальфом Честерским. Он лежал на соломенной постели среди храпа и пьяных отрыжек, почти задыхаясь от зловонного перегара и запаха немытых тел. Воздух был спертым, а темнота гнетущей. Неужели никогда не позвонят к заутрене?

Наконец-то! С колокольни Руанского кафедрального собора донеслось двенадцать отчетливых ударов, возвестивших о наступлении полночи. Стефан поднялся. Пробираясь на ощупь мимо распростертых тел, он вышел из спальни и прошел через спящий дворец во двор. Прохладная ночь была наполнена запахами влажной земли и летних трав; Стефан всей грудью вдыхал этот целебный воздух. Высоко над ним, в ночном бархатном небе, сквозь темные облака скользила полная луна, освещая башни и крепостные валы, заливая серебристым сиянием затененные уголки пустынного двора. Оконные проемы дворца были темными. На зубчатой стене мелькнул и исчез огонек: стражник совершал свой обход. Стефан прошел мимо казарм, кузницы и колодца. Впереди находились соколиные клетки.

— Стефан? — голос Мод донесся из темноты, как звук бесплотного таинственного духа.

Он обнаружил ее возле одного из закрытых деревянными щитами окон клеток. Мод, закутанная с головы до ног в длинный черный плащ, была незаметна в ночной темноте. На лицо ее падала тень.

— Жоффруа напился до беспамятства и свалился, как мертвый, — прошептала она. — Остальные тоже спят, так что я пришла рано.

Постепенно глаза Стефана привыкли к полутьме, и он смог разглядеть бледный овал ее лица под капюшоном плаща. Он потянулся к ее рукам под складками накидки и крепко сжал их, с облегчением почувствовав, что Мод не оттолкнула его.

— Я так рад снова видеть тебя, — сказал он.

— И я тоже, — глубоко вздохнув, ответила Мод.

— Это действительно так? — Стефан крепче сжал ее руки. — Правда?

— У меня нет причины говорить неправду. Ты всегда это знал.

Стефан услышал легкую дрожь в ее голосе, и сердце его забилось.

— Я не был уверен, — сказал он. — Ты показалась мне такой испуганной, когда увидела меня в большом зале. Ты подумала, что я чем-нибудь выдам себя перед Жоффруа?

— Я действительно этого боялась. Жоффруа очень взволнован с тех пор, как приехал в Нормандию. Он знает о том, что бароны не скрывают враждебного отношения к нему, и отвечает на это вдесятеро большей ненавистью.

«Ко мне в особенности», — подумал Стефан, но воздержался от высказываний.

— Я была в страшном напряжении: показ ребенка всему двору, враждебный настрой Жоффруа, трудное путешествие, мысли о том, что снова увижу тебя… — продолжала Мод. — Самое главное — мысли о тебе. Прости, если я тебя огорчила.

— Ты ни в чем не виновата передо мной, любимая, — ответил Стефан с такой теплотой, на которую только был способен, решив не позволять себе никаких упреков. — Даже в том, как ты покинула Руан — внезапно, не обмолвившись ни словом.

— Не обмолвившись ни… что ты имеешь в виду? Разве ты не получил мое письмо?

Он покачал головой.

— Никакого письма не было, по утверждению Джерваса. Я и сам, разумеется, расспрашивал об этом. — Стефан издал короткий смешок. — Я был похож на томящегося от любви пастушка, потерявшего рассудок из-за твоего отсутствия. Мне даже пришла в голову дикая мысль последовать за тобой в Анже.

— Я отдала пергамент одному из стражников. Он честно обещал передать его Джервасу. Не представляю, что могло случиться. — В голосе Мод прозвучало неподдельное возмущение, в глазах появилась тревога. У Стефана упало сердце. Она передавала ему письмо!

— Хотя… у меня есть некоторое предположение, — начала Мод. — Видишь ли, отец…

Стефан положил палец на ее губы.

— Я догадываюсь, что могло случиться. Нет нужды объяснять. Все уже в прошлом. — Его пальцы разгладили складку на ее озабоченно нахмуренном лбу. — Главное — что мы здесь, вместе и по-прежнему те же, что и были. Ты стала еще красивее. Ты счастлива?

Мод взяла его руку и прижала к своей щеке.

— Счастлива? Настоящее счастье осталось с тобой. Но мой сын доставляет мне много радости. Я смирилась со своей жизнью в Анже, покорилась тому, что Жоффруа — мой муж, и жду того дня, когда стану правящей королевой.

Стефан раскрыл объятия, и Мод шагнула к нему. Крепко сжав ее, он поцеловал завиток волос на ее виске, прижался щекой к ее щеке и наконец отыскал теплые и нежные губы, тут же откликнувшиеся на его поцелуй. Знакомая волна возбуждения и желания, смешанная с неизбывной нежностью, захлестнула его.

Они стояли возле соколиных клеток, заключив друг друга в объятия, и Стефан вдруг почувствовал, что погружается в какое-то чудесное состояние, похожее на сон, которого он никогда раньше не испытывал. Не существовало ни времени, ни места, в котором они находились, и в сердце его как будто распахнулась волшебная дверь. Слова, которые он прежде не только не собирался говорить, но никогда даже не мог и подумать о них, вдруг выплеснулись сами собой, будто их произносил кто-то другой.

— Не возвращайся в Анжу, любимая. Останься со мной.

— Если бы я только могла, — с тоской в голосе проговорила Мод.

— Но этому ничто не мешает.

— Ничто не мешает? — Мод запрокинула голову и недоверчиво посмотрела на него. — Какой ты несерьезный.

— Никогда в жизни я не был более серьезным, — возразил Стефан. — Помнишь нашу идиллию в хижине на краю Нью-Фореста? Там был наш Эдем. Мы бежали от мирской суеты, оставшись при этом в миру. Вот так мы и будем жить.

Мод безмолвно глядела на него, будто он потерял рассудок. Стефан улыбался ей, уверенный, что она все понимает и сейчас же согласится, а постепенно примет мысль о простой жизни, жизни, где все естественно: шумит лес, текут ручьи, бродят звери… Сознание Стефана вдруг стало удивительно ясным. Ему нужно лишь инстинктивно следовать своей натуре, той части самого себя, которая находится в гармонии со всем мирозданием. Он скажет брату, что отказывается от всех своих намерений ради любви. Зачем нужны короны, интриги, власть? Они с Мод будут принадлежать друг другу.

— Мы поселимся в каком-нибудь поместье в Блуа, — продолжал Стефан. — Мы будем спокойно жить, растить детей и не беспокоиться из-за государственных дел. — Все яснее ясного — удивительно, почему же он раньше этого не понимал?

— Любимый, — мягко сказала Мод. — Ты знаешь, что эти мечты неосуществимы. Никто из нас не может вернуться к невинной простоте райской жизни. Мы лишимся наших детей, наживем вечных врагов в Анжу, Нормандии и Англии и будем вынуждены жить как отверженные прелюбодеи — если вообще останемся живы. Нас отлучат от церкви, все будут сторониться нас. Такой жизни ты хочешь для себя? И для меня? А как же Матильда? Скандал погубит ее. Ты же видишь, что невозможно…

— Нет, возможно, — остановил ее Стефан, почти возмущенный тем, что в его мечты вторглась такая грубая реальность.

— А что будет с Англией и Нормандией, когда умрет мой отец? — Мод нежно погладила его по лицу. — Ты предлагаешь отречься от нашего рода и нашего наследия? Разве мы можем пренебречь благосостоянием государства? Став королевой, я буду рассчитывать на твою поддержку и руководствоваться твоей мудростью. Королевство нуждается в нас обоих.

— Корона для тебя важнее, чем жизнь со мной, — обвиняюще произнес Стефан. — Ты — раба честолюбия. — Волшебное состояние, в котором он пребывал, начало угасать.

— Это несправедливо! — В глазах Мод заблестели слезы. — Как я могу быть нечестолюбивой, если с самого детства во мне воспитывалось чувство ответственности за королевскую власть? — Она помолчала, стараясь взять себя в руки. — Но честолюбие никогда мною не руководило, и я молю Господа, чтобы этого никогда не случилось.

— Таков твой ответ? — спросил Стефан, ощущая, как пропасть между ними увеличивается. — Ты отворачиваешься от счастья?

Мод заколебалась.

— Что же делать? Разве у нас есть выбор? Самая большая радость, которую я когда-либо испытала, — это когда была с тобой. Ты считаешь, что я не думала об одиноких годах, которые ждут меня впереди? О пустоте в сердце, которая никогда не заполнится? — Мод сжала руками лицо Стефана, вглядываясь в него так, будто хотела, чтобы его облик врезался ей в душу. — Я рождена не для счастья, а лишь для долга.

— Для долга, — безжизненным эхом отозвался Стефан. Ради нее он готов отказаться от всего, а она отвергает его. Открывшаяся было волшебная дверь беззвучно закрылась.

Стефан протер глаза и огляделся, словно внезапно пробудившись. Все вокруг выглядело по-прежнему, но как-то иначе. Что с ним случилось? Он слишком близко подошел к опасной… Стефан не мог дать определения этому состоянию, но ощущение уже прошло, и воспоминание о нем таяло.

— Безусловно, ты права, моя красавица, — сказал он, принужденно улыбаясь. — Это сумасшествие — даже думать о таких вещах. — Он запечатлел поцелуй у нее на лбу. — Нам лучше вернуться, пока кто-нибудь не проснулся и не заметил нас.

Лицо Мод застыло, по щекам струились слезы, но Стефан чувствовал, что не в состоянии утешить ее. Она приняла роковое решение, и теперь оба они должны подчиниться ему до конца своих дней на этой земле.

В памяти всплыли ее слова: «Став королевой, я буду рассчитывать на твою поддержку». Его пронзило резкое возмущение. Неужели Мод искренне считает, что он будет прирученным наперсником, надежным плечом, на которое можно опереться, как на Роберта Глостерского? Неужели она действительно полагает, что он удовлетворится этим? Гордость Стефана была уязвлена. Он никогда не стремился подчинить себе Мод, но и рабом женщины никогда не был.

— Я должна что-то сказать тебе, — прошептала она.

— Что?

Но она промолчала. С каким-то странным отчуждением Стефан смотрел, как по ее щекам дождевым потоком бегут слезы.

— Не плачь, дорогая кузина, — наконец произнес он, взял ее за плечи, развернул лицом к главной башне и мягко подтолкнул.

— Прощай. Знай, что мое сердце с тобой.

Мод уходила от него; плечи ее вздрагивали, голова опустилась, как у кающегося грешника. Оцепенев от ощущения огромной утраты, Стефан все стоял и стоял у соколиных клеток, пока она не исчезла в ночной тьме.

* * *

— Я не доверяю нормандским баронам, — заявил Жоффруа Анжуйский среди внезапно наступившей тишины в комнате короля. — В особенности графу Мортэйну. Если кто-либо способен на предательство, так это он.

Было это ранним вечером спустя несколько дней после церемонии присяги. Мод с недоумением уставилась на мужа. Лицо епископа Солсбери передернулось от нехорошего предчувствия при взгляде на графа Анжуйского. Брайан Фитцкаунт, казалось, погрузился в раздумья. А Роберт Глостерский схватился за рукоятку меча. Король Генрих, сидевший на резном стуле, опираясь ногами о скамейку с подушкой, сдержал руку сына.

— Стефан — наш преданный кузен и настоящий друг, — ледяным тоном произнес Роберт. — Как вы осмеливаетесь обвинять его в предательстве?

Не удостоив его вниманием, Жоффруа повернулся к королю.

— Я подозреваю, что бароны выберут Стефана из Блуа вашим наследником, сир. Я серьезно спрашиваю, признают ли они когда-либо вашу дочь королевой, а ее анжуйского супруга королем-консортом?

— Вы полностью утратили здравый смысл. — Лицо Мод вспыхнуло. — Когда-то давно люди действительно думали, что Стефан может стать наследником моего отца, но это было еще до смерти императора.

— Все, у кого есть мозги, понимают, что бароны по-прежнему хотят видеть на троне Стефана из Блуа, и он хорошо знает об этом. Для меня не будет неожиданностью услышать, что он и его сладкоголосый братец уже подготовили план и теперь лишь ждут смерти короля, чтобы осуществить его, — упорствовал Жоффруа.

У собравшихся резко перехватило дыхание, и все поспешно перекрестились.

Роберт угрожающе шагнул к Жоффруа.

— Только трус может обвинять сейчас Стефана и его брата. Ведь они именно сегодня покинули Руан и не могут защитить себя.

— Обвинять моего кузена в предательстве просто немыслимо, — заявила Мод, удивляясь тому, что взбрело Жоффруа в голову.

— Кто может при существующих обстоятельствах сказать, на что способен человек? — заметил король, пристально наблюдая за Жоффруа. — Если ему отчаянно чего-нибудь хочется…

Ошеломленный епископ Роджер кашлянул и заерзал на скамейке.

— Но Стефан и Анри — ваши любимые племянники, сир, — запротестовал он. — Они обязаны вам всем. Вы для них как отец родной, и они прекрасно знают это. Правильно Мод говорит: такое немыслимо.

Король нахмурился.

— Нет ничего немыслимого, когда дело касается власти. — Он повернулся к епископу Солсбери. — Ну, Роджер, твоя рука на пульсе королевства. Что ты скажешь по поводу обвинений графа? Хотят ли бароны моего племянника до сих пор? Я знаю, что раньше дело обстояло именно так, ну, а сейчас?

— Если это когда-то и было, сир, то теперь все давно позади, — ответил епископ, взглянув на Жоффруа. — С тех пор, когда делались такие предположения, прошло много лет. Безусловно, бароны останутся верны вашему желанию. Разве они не поклялись священной клятвой?

Все заговорили одновременно. Мод понимала, что нападки на Стефана — вовсе не результат наблюдений Жоффруа, а просто необоснованные обвинения; она могла поклясться в этом. Подозревает ли он его в действительности? Нет, это невозможно. Но за фурором, который произвел сейчас ее муж, скрывались его истинные намерения, хотя трудно представить себе, какие именно.

— Жоффруа, — спокойно начала она. — Стефан и бароны, так же как и епископ Винчестерский и другие прелаты, трижды поклялись признать меня будущей королевой. Только что они присягнули на верность и нашему сыну. Мы все слышали, что ты подозреваешь их, но где факты, подтверждающие это?

Король одобрительно улыбнулся.

— Хорошо сказано, дочь. Мы ждем доказательств, зять.

Жоффруа вспыхнул и упрямо выдвинул вперед челюсть — жест, который Мод слишком хорошо знала.

— У меня не было времени собирать какие-либо факты. Я не видел баронов всех вместе с того времени, как женился на вашей дочери. — Он оглядел лица окружающих. — Тогда они были не в восторге от нашего брака, насколько вы помните, и я сейчас обнаружил, что спустя годы ничего не изменилось. Если бы я не увидел их враждебность собственными глазами, то не поверил бы этому.

Роберт с сомнением взглянул на него.

— Вы думаете, что ваше впечатление — достаточный повод для обвинений? Я не утверждаю, что бароны любят вас, но их неприязнь вовсе не означает, что они способны обесчестить себя, нарушив клятву, данную ими королю и моей сестре.

Жоффруа поджал губы. Раздраженно повернувшись спиной ко всем, он приблизился к королю Генриху.

— Мое мнение, сир, таково: судьба престолонаследия далеко не обеспечена. Поэтому я не могу считать, что ваш договор со мной будет соблюден. Следовательно… — Жоффруа остановился и глубоко вдохнул. — Следовательно, я вынужден настаивать, чтобы вы предоставили мне права согласно брачному договору.

«Вот мы и подошли к сути дела», — подумала Мод. В ней закипала ярость из-за высокомерных манер мужа, его абсурдных обвинений и того, что он не посоветовался с ней, прежде чем так рискованно выставить напоказ свой алчный нрав.

— О каких правах вы говорите? — спросил король обманчиво мягким голосом.

— На те замки и земли, которые вы обещали мне по брачному договору. Там все ясно написано.

— Граф Жоффруа, должно быть, имеет в виду замки на границе Майна, сир, — сказал епископ Солсбери.

— Ах, да! Безусловно. Но они будут принадлежать вам только после моей смерти, — объяснил король нахмурившемуся Жоффруа. — Когда вы станете герцогом Нормандским. — Генрих неприятно улыбнулся. — Но я еще пока не собираюсь умирать, а один дом не может принадлежать двум хозяевам.

— Если я не получу их сейчас, то не получу никогда! — закричал Жоффруа, полностью теряя самообладание. Вены на его шее напряглись, как железные прутья, лицо стало ярко-пунцовым. — Вы все отказываетесь понимать очевидное! Если моя жена не станет коронованной королевой, я не получу ничего!

— Ты сошел с ума! — закричала Мод. — Я обязательно буду коронованной королевой!

Не обращая внимания на нее, Жоффруа опустился перед королем на одно колено.

— Я спрашиваю вас в последний раз, сир, отдадите ли вы то, что принадлежит мне по праву?

Король Генрих отбросил ногой скамейку и с трудом поднялся.

— Нет, не отдам. И эта неуместная демонстрация знаменитого анжуйского нрава меня не трогает. Я и не предполагал, что ты настолько жаден, зять. Ты вступишь в свои владения вскоре после моей смерти.

— Тогда я никогда не получу их. — Жоффруа встал, глаза его сверкали, как синие огни. — Если я не возьму свое сейчас. — В его голосе прозвучала неприкрытая угроза. Он поклонился королю. — Завтра я возвращаюсь в Анжу. — Оглядев комнату высокомерным взглядом, он быстро зашагал к двери. — Жена?

Мод заколебалась, сомневаясь, последовать ли ей за Жоффруа к выходу или остаться и умиротворить отца, который, судя по его виду, будет сегодня нуждаться в кровопускании. И тут король сказал Роберту:

— Итак, граф обвинил моих племянников, преследуя свои цели. Немедленно укрепляй гарнизоны наших замков на границе Майна.

Роберт в ужасе взглянул на отца.

— Вы действительно думаете, что Жоффруа всерьез собирается начать осаду ваших замков?

Король мрачно усмехнулся.

— Мудрец всегда судит человека по его словам. Надейся на лучшее, но готовься к худшему. Таков закон выживания, мой сын.

Услышав это, Мод вышла из комнаты.

Когда она возвратилась к себе, Жоффруа уже засовывал свои вещи в кожаную седельную сумку. Мод отпустила нянек и служанок и подошла к резной деревянной колыбели, в которой спал маленький Генрих.

— Какова же была цель столь смехотворной сцены? — спросила она, не скрывая презрения. — Неужели ты действительно думаешь, что мой отец отдаст свои владения? Ты лишь настроил его против себя, и не более того.

— Каждое мое слово было правдой, только вы все слишком слепы, чтобы увидеть это. Сейчас ничего нельзя достичь рассуждениями о будущем. Завтра мы уезжаем в Анжу.

— Можешь не рассчитывать, что я поеду с тобой, — возразила Мод. — Я должна остаться и исправить все, что ты здесь натворил. Мой отец разгневан на тебя, его гнев обрушится и на меня, если я попытаюсь увезти его внука так скоро.

Жоффруа тоже подошел к колыбели и стал рядом с Мод. Взгляд его задержался на личике мирно спящего ребенка. Проникающие через окно лучи послеполуденного солнца окрашивали волосы Генриха в темно-медный цвет. Жоффруа обхватил жену за талию и грубо притянул ее к себе.

— Твоему отцу нужно много внуков, — сказал он, ощупывая ее грудь.

Мод стояла неподвижно, но когда Жоффруа попытался поднять ее серую тунику и подол янтарного платья, она оттолкнула его руки.

— Я с тобой согласна. Но сейчас не время.

Последовало напряженное молчание.

— Хорошо. Но не задерживайся в Руане слишком долго, жена. — Он сжал ее грудь еще раз и задержал руку на талии.

Это неохотное согласие мужа помогло Мод подавить отвращение к его объятиям.

— Спасибо. Для моего отца присутствие маленького Генриха будет очень важно. — Внезапно у нее возникло подозрение. — Ты возвращаешься прямо в Анже?

— Конечно. Куда же еще мне возвращаться?

Чтобы напасть на границу Майна. Мод едва удержалась, чтобы не сказать это. Их взгляды встретились. С усмешкой поклонившись, Жоффруа вышел из комнаты.

Ребенок проснулся. Мод подняла сына и так крепко прижала к груди, что он начал отчаянно сопротивляться. Успокаивая его, Мод подошла к нянькиному креслу, села в него и стала убаюкивать малыша.

Только теперь она смогла выплеснуть всю боль, которую сдерживала в себе целый день. На рассвете Стефан уехал в Мортэйн. Он ушел из ее жизни, так решила она сама. Но Мод чувствовала, что боль утраты не стихнет никогда, до конца ее дней. Отклонив безумное, неосуществимое предложение Стефана, она постоянно размышляла, правильно ли поступила. Рассудок говорил, что правильно, но сердце и тело протестовали, и Мод была охвачена сомнениями и сожалением. Она тихо зарыдала, склонившись над пушистой головкой ребенка. Это дитя, которое она держит на руках, — все, что осталось ей от Стефана. Маленький Генрих скрасит одинокие годы, которые ждут ее впереди.

Мод все время думала, почему же она не сказала Стефану, что он — отец ребенка. Эти слова буквально вертелись на кончике ее языка, когда они расставались во дворе у соколиных клеток, но из самой глубины ее существа возник инстинктивный предохраняющий порыв, удержавший ее от признания. Такое же чувство охватило ее и тогда, когда она впервые поняла, что беременна. Но теперь уже слишком поздно. Решающий момент миновал, и Мод знала, что никогда не скажет Стефану об этом.

Наконец слезы иссякли. Звонили колокола к вечерне, звуки рожка дворецкого сзывали обитателей дворца к ужину, а Мод все сидела с сыном на руках, пока сумеречные тени не сгустились в комнате.

* * *

Наступила весна, но Мод все еще оставалась в Нормандии. Каждый раз, когда она собиралась вернуться в Анжу, король, который не мог нарадоваться внуку, убеждал ее остаться еще ненадолго. Жоффруа, навещавший ее четыре месяца назад, еще раз потребовал отдать ему замки на границе Майна. Но ответ короля был тем же: пока он жив, никто не разделит с ним его герцогство.

Из-за ухудшения здоровья король Генрих больше не мог пересекать бурный канал и постоянно жил в Нормандии вместе со своим двором, в то время как епископ Солсбери правил в Англии от его имени. Роберт и Брайан регулярно плавали по каналу туда и обратно, но Стефан не выезжал из Англии. Мод понимала, что он остается там умышленно, и испытывала из-за этого то облегчение, то разочарование. Ей отчаянно хотелось увидеться с ним, но она понимала, что для ее спокойствия будет гораздо лучше, если в Нормандию кузен не приедет.

Однажды утром в начале мая Мод, беременная уже три с половиной месяца со времени последнего визита Жоффруа, сидела в кресле в своей комнате. Она допустила мужа к себе безучастно, не откликаясь на его пыл, едва удостоив его вниманием, и была очень удивлена, обнаружив, что забеременела. Маленький Генрих играл у ее ног, фрейлины вышивали гобелен, а священник читал вслух часослов. Мод не слышала, как во двор въехали лошади, и поэтому очень удивилась, когда спустя четверть часа в ее комнате внезапно появился Роберт.

— Жоффруа атаковал несколько городов и крепостей на границе Нормандии и Майна! — закричал он. — Король вне себя от ярости.

Мод сразу же встревожилась.

— Безрассудный дурак! А ты уверен в этом?

— Без сомнения. Король грозится послать войска, чтобы отбить свои владения.

Ужаснувшись, Мод вскочила на ноги.

— Пресвятая Мать! Где сейчас Жоффруа?

— Согласно нашим донесениям, вернулся в Анжу, но его гарнизон остался.

— Я должна немедленно ехать к нему! — Мод хлопнула в ладоши. — Упаковывайте мои сундуки, — приказала она фрейлинам. — Завтра мы уезжаем в Анжу.

— Не рассчитывай на отъезд. Король говорит, что возвращается в Англию и берет тебя с собой.

— Берет меня… он же знает, что я беременна! Если я уеду в Англию, Жоффруа начнет настоящую войну! Кроме того, король может не перенести путешествия.

Роберт угрюмо кивнул.

— Это правда, но сейчас с нашим отцом невозможно объясняться. Пусть немного остынет. Подожди пару дней, а потом начни разговор о возвращении в Анжу.

* * *

— В этом нет никакой необходимости, дочь, — жалобным голосом заявил король через два дня.

Окруженный придворными, он лежал в своей спальне, обложенный множеством подушек. Возле короля постоянно находились его лекари; один из них попытался дать ему пузырек с лекарством, но Генрих сердито оттолкнул его.

— Уехать сейчас — это мой долг, — сказала Мод. — Я смогу удержать Жоффруа от дальнейших нападений.

Король скептически взглянул на нее.

— Что-то незаметно, чтобы ты явно влияла на него. От моих войск будет больше толку. К тому же твой долг — оставаться на моей стороне. И неужели ты будешь настолько жестокой, чтобы лишить меня внука?

— Отец моего ребенка имеет такие же права, сир. Я умоляю вас не заставлять меня делать выбор между вами и мужем.

— Я не помешаю тебе возвратиться в Анжу, — Генрих глубоко вздохнул. — Покинутый в одиночестве, больной, на пороге смерти, заброшенный в старости… — Он опять вздохнул.

Мод наблюдала за отцом, нисколько не растрогавшись. Хорошо зная все его уловки, она понимала, что он может удерживать ее в Нормандии еще несколько лет. И вместе с тем не могла не почувствовать угрызений совести, глядя на его лицо, покрытое испариной, и дрожащие руки. Было жестоко покинуть старика, отнять у него возможность видеться с внуком. По правде говоря, Мод и сама предпочла бы остаться — здесь она чувствовала себя ближе к Стефану, который рано или поздно обязательно вернется в Руан.

С другой стороны, если она не возвратится к мужу, последствия могут быть самыми ужасными. Предоставленный самому себе, порывистый и неуправляемый, Жоффруа может продолжить нападения на поместья ее отца и в конце концов разъярит нормандских баронов до такой степени, что будущее Мод как герцогини Нормандской окажется под угрозой. Она должна защитить себя, а также наследство сына. Достичь этого легче всего, имея дело непосредственно с Жоффруа. Несмотря на скептицизм отца, Мод была уверена, что сможет сдержать мужа и даже уговорить его вернуть захваченные замки. Жоффруа знал о ее беременности, и это наверняка поможет образумить его. Волна гнева захлестнула Мод при мысли о своем сумасбродном муже, который поставил ее в немыслимое положение, когда ей приходится выбирать между долгом и обязанностями по отношению к нему или к отцу. Но любое решение заставит ее страдать.

— В Анжу я принесу больше пользы, чем здесь, — сказала она наконец. — Я уеду утром… надеюсь, с вашим благословением. — Мод примиряюще улыбнулась отцу. — Не забывайте, ведь я беременна. Жоффруа надеется, что я рожу в Ле Мане. И тогда вас будут утешать уже два внука.

— Я никогда не увижу ребенка, которого ты сейчас носишь.

Мод вздохнула про себя.

— Молю Господа, чтобы это было не так.

— Ты пожалеешь о столь поспешном отъезде, — проговорил король дрожащим голосом. — И больше не увидишь меня в этой жизни.

Эта сцена напоминала живописную религиозную картину, которую Мод однажды видела: отец, лежащий на кровати среди подушек, окруженный советниками, придворными, лекарями… И все разглядывают ее — кто с симпатией, а кто с нескрываемым злорадным удовольствием, наблюдая отчужденность между королем и его наследницей.

И даже если этот хитрый старый плут морочил ей сейчас голову, Мод все же колебалась. Она открыла было рот, чтобы начать объяснять все снова, но потом передумала. Ей больше нечего было сказать. С болью в сердце Мод покинула спальню, и слова короля эхом отдавались в ее ушах, как роковое предупреждение. Увидит ли она когда-нибудь еще отца живым?