Прочитайте онлайн Сделка Райнемана | Глава 27
Глава 27
– Нет, сеньор, мистер Кенделл выехал из отеля вчера вечером. Здесь записано: в десять тридцать.
– Он оставил какой-нибудь адрес или телефон, чтобы в случае чего его можно было бы разыскать здесь, в Буэнос-Айресе?
– Нет, сеньор. Думаю, он вылетел в Соединенные Штаты. В полночь был рейс «Пан-Америкэн».
– Благодарю вас. – Дэвид положил трубку и потянулся за сигаретой.
Невероятно! Кенделл сдался при первой же трудности. Почему же?
Зазвонил телефон. Дэвиду стало как-то не по себе.
– Да, я вас слушаю.
– Герр Сполдинг?
– Совершенно верно.
– С вами говорит Генрих Штольц. Я звонил вам вчера вечером, но не застал вас.
– Я знаю… Насколько мне известно, вы – сотрудник посольства Германии. Надеюсь, вам не надо говорить о том, что ваш звонок озадачил меня? Показался несколько странным? И не доставил мне особого удовольствия?
– Бросьте, герр Сполдинг! Разве я поверю, чтобы что-то действительно могло озадачить человека из Лиссабона? – Штольц засмеялся негромко, но в смехе его не было ничего обидного.
– Я атташе посольства, моя сфера – экономика. И ничего более. Вы должны знать это, если наводили обо мне справки… А сейчас прошу простить меня: я спешу…
– Не кладите трубку, – перебил его Штольц. – Я звоню из телефона-автомата. Уверен, это говорит вам кое о чем.
– Я не веду деловые разговоры по телефону.
– Я проверил: ваш номер не прослушивается.
– Если вы желаете со мной встретиться, сообщите время и место… Лучше, чтобы это было где-нибудь в деловой части города. Там всегда многолюдно, нет открытых пространств.
– В нескольких кварталах к северу от парка Лезама имеется неплохой ресторан – «Каза-Лангоста-дель-Мар». Он расположен в тихом, уединенном месте. Со стороны не просматривается. Там есть отдельные кабинеты. Правда, отделены они от общего зала не дверями, а занавесками. И хотя в них можно укрыться от постороннего взора, о полной изоляции не может быть и речи.
– Время?
– Двенадцать тридцать.
– Вы курите?
– Да.
– Тогда сразу же, как только выйдете из машины, достаньте пачку американских сигарет и возьмите ее в левую руку. Затем оторвите сверху краешек упаковки и выньте две сигареты.
– Это излишне: я уже видел вас и сразу же узнаю.
– И все же прошу сделать все в точности так, как было вам сказано: я-то ведь вас не знаю.
Дэвид, не дожидаясь ответа, положил трубку. Он поступит как всегда в подобных случаях. Заранее придет в ресторан, воспользовавшись, если удастся, служебным входом, и займет столик, откуда сможет увидеть своего телефонного визави, когда тот прибудет. Что же касается сигарет, то это был особый психологический прием, придуманный самим Сполдингом. Если человек имеет при себе какой-то опознавательный знак, – что именно, не имеет значения, – то он уже ограничен в своих действиях, поскольку знает: личность его установлена. Он стал мишенью, в которую в любую минуту может быть пущена пуля. Контрагент, «помеченный» таким образом, не захочет доставлять противной стороне лишние неприятности. И если он вынашивал подобные планы, то на место встречи не явится.
Джин Камерон шла по коридору к железной лестнице, которая вела в подвал.
Или в «пещеры», как работавшие за рубежом сотрудники госдепартамента именовали по всему миру подземные помещения, где хранились бесчисленные досье, содержавшие материалы буквально на каждого, кто хоть раз обращался в американское посольство, независимо от того, кем он был: человеком, которого уже знали, или никому не известной персоной, другом или недругом.
Сюда, помимо указанных выше материалов, отправляли на хранение и личные дела сотрудников посольств. С подробными, исчерпывающими сведениями, неоднократно проверенными и перепроверенными. Все, что только можно было раздобыть, заносилось аккуратно в досье. Ничто не оставлялось без внимания. Фиксировалось и место предыдущей работы, и оценки деловых качеств, проявленных сотрудником государственного департамента, и основные вехи служебной карьеры.
Пропуск, открывающий доступ в «пещеры», должен был иметь две подписи: посла и старшего атташе, возглавляющего отдел информации.
Однако в отдельных случаях, когда возникала чрезвычайная ситуация и нужно было действовать исключительно быстро, данное правило нарушалось. Начальнику охраны из военных моряков объясняли, что атташе требуется срочно такой-то материал, и офицер – если, конечно, его удавалось убедить – регистрировал в специальном реестре имя обратившегося к нему сотрудника посольства и номер подлежащей временному изъятию единицы хранения, после чего спускался вместе с сотрудником в подвал, где и оставался, пока тот не находил то, что было ему нужно. Если бы в результате подобной самодеятельности произошла вдруг какая-то накладка, то отвечать за все стал бы в первую очередь атташе.
Но накладок никогда не случалось: того, кто допустил бы небрежность в обращении с такого рода бумагами, неминуемо ждала бы служба в Уганде. Утаить же что-либо было нельзя. Контроль за движением хранившихся в «пещерах» материалов был исключительно жесток: в конце каждого рабочего дня реестр выданных документов скреплялся печатью и доставлялся лично послу.
В своей работе Джин Камерон редко пользовалась тем преимуществом, которое давали ей отношения с Хендерсоном Грэнвиллем. Она практически не нуждалась в этом, а если и возникала такая необходимость, то только по мелочам.
Но сейчас это была не мелочь. Джин намеревалась использовать не только семейные связи, но и свое влияние на сотрудников. Грэнвилль отправился на ленч. Он вернется лишь через несколько часов. Она решила сказать охраннику, что ее «свекор, господин посол» поручил ей сделать необходимые выписки, касающиеся нового сотрудника посольства. Его зовут Сполдинг. Дэвид Сполдинг. Джин не скрывала от себя, что, вполне возможно, Хендерсон захочет потом поговорить с ней о ее поступке. Ну что ж, в таком случае она выложит ему все как есть. Многое, слишком уж многое, как считала она, связывает ее с этим загадочным мистером Сполдингом, и если Хендерсон ничего не замечает, значит, он набитый дурак.
Начальником охраны был молодой лейтенант с военно-морской базы к югу от Ла-Боки. Ежедневно их, военных моряков, переодетых на время в гражданское платье, везли через весь город в посольство, где в их обязанности входило несение караульной службы. То обстоятельство, что все они, находясь на своих постах, были в штатской одежде, объяснялось инструкцией, запрещавшей им носить вне базы военную форму. Предполагалось, что подобное ограничение повышает в глазах совсем еще юных офицеров значимость тех обезличенных, административных по сути своей функций, которые им приходилось выполнять. Но… инструкция – одно, а жизнь – другое. И когда невестка посла, обратившись к начальнику охраны по имени, сообщила ему доверительным тоном о своей тайной миссии, моряк тотчас же, не задавая лишних вопросов, спустился с нею в хранилище.
Когда Джин раскрыла папку, в которой должны были находиться касавшиеся Дэвида материалы, ей стало страшновато. То, что лежало сейчас перед ней на столе, не было досье в истинном значении этого слова. Ничего общего с теми делами, с которыми ей доводилось знакомиться. Никаких записей относительно службы Дэвида Сполдинга в госдепартаменте, никаких замечаний, никаких характеристик. Отсутствовал также и перечень должностей, которые он занимал.
В его личном деле – одна лишь страница.
А в ней – только анкетные данные: пол, рост, вес, цвет волос и глаз, особые приметы.
Под этими общего характера данными были прочерчены три линии, под которыми размещался немногословный и маловразумительный текст:
«Военный департамент. Оформлен переводом. Секретные операции. Финансы. Тортугас».
И более – ничего.
– Нашли, что хотели, миссис Камерон? – спросил лейтенант, стоя у решетчатой двери.
– Да… Благодарю вас.
Положив на место тонкую папку, Джин кивнула офицеру с милой улыбкой и вышла.
Подойдя к лестнице, девушка стала медленно подниматься по ней. Она должна свыкнуться с мыслью, что Дэвида вовлекли в какую-то тайную операцию. Должна, хотя и питала глубокое отвращение к подобного рода делам, особо секретным и крайне опасным.
Джин не собиралась обманывать себя, строя иллюзии, и, не желая находиться в неведении, спустилась сегодня в подвал, чтобы знать правду, какой бы горькой та ни оказалась. И узнала ее. Однако не была уверена, что сможет воспользоваться тем, что стало известно. А посему пыталась убедить себя: если ей не удастся ничего изменить, она должна попытаться хотя бы взять от жизни все, что возможно еще. Приготовиться к тому, что, эгоистично насладившись общением с Дэвидом, она поцелует его в час разлуки и скажет последнее «прости».
Джин рассматривала данный вариант подсознательно, стараясь не углубляться в суть происходящего. С нее хватит страданий, больше ей просто не выдержать.
Но это не все. Было что-то еще, что не давало ей покоя. Что-то, смутно маячившее у нее перед глазами. Что-то такое, что видела она в тускло освещенной подвальной комнате.
Внезапно все встало на свои места. Из тайников ее памяти выплыло слово.
И слово это было «Тортугас».
Она видела его еще раньше. До того, как спустилась в подвал. Совсем недавно. Каких-то несколько дней назад.
И непроизвольно задержала на нем внимание, – правда, на короткий лишь миг, – потому что оно напомнило ей о Драй-Тортугас… И о тех временах, когда они с Эндрю отправлялись туда из Кийса на рейсовом пароходе.
Так где же все-таки попалось ей на глаза это слово?.. Где же?.. Ну-ну?..
И вдруг она вспомнила. Наконец-то! Слово «Тортугас» встретилось ей в сухом сообщении, включенном в региональный обзор, лежавший на столе Хендерсона Грэнвилля. Как-то утром она просмотрела эту пару-другую абзацев, но бегло… Это было несколько дней назад… Но вникать в смысл текста не стала, поскольку его содержание не представляло для нее особого интереса. Региональные обзоры состояли из коротких, различных по тематике заметок сугубо информативного характера, написанных скучным, бесцветным языком. Судя по всему, их авторы были начисто лишены воображения и не желали ни о чем больше знать, кроме тех конкретных вещей, которые излагали они в предельно сжатой, лаконичной форме.
Обзор поступил в посольство из Ла-Боки. И в абзацах, попавшихся ей на глаза, говорилось что-то о капитане траулера… и о грузе. О грузе, который, согласно документации, должен быть доставлен на Тортугас. А также о нарушении морской границы. В обзоре отмечалось, что содержавшееся в сопроводительных документах указание относительно пункта назначения признано недействительным и, как считается, появилось там исключительно по вине капитана, явно напутавшего что-то.
И все же в накладной стояло «Тортугас».
И та операция – сверхсекретная, – в которой участвует Дэвид Сполдинг, носит аналогичное кодовое название – все тот же «Тортугас».
И тут еще этот Генрих Штольц из немецкого посольства. Генрих Штольц, который звонил почему-то Дэвиду.
Как только Джин Камерон сопоставила все эти факты, ее охватил смертельный ужас.
Сполдинг убедился: Штольц приехал один. В левой руке, как и было условлено, он держал пачку американских сигарет. Когда немец вошел в зал, Дэвид махнул ему рукой, приглашая следовать за собой, и направился в отдельный кабинет, зарезервированный за ним официантом примерно полчаса назад.
Подойдя к столику, Сполдинг сел лицом к занавеске, заменявшей дверь.
– Присаживайтесь, – сказал он, указывая на стул напротив себя.
Штольц улыбнулся при мысли, что будет сидеть спиной к выходу.
– Резидент из Лиссабона – человек предусмотрительный, – произнес он и, сев, положил сигареты на стол. – Могу вас заверить, что оружия при мне нет.
– Вот и отлично. Тем более что у меня оно все же имеется.
– Вы уж чересчур осторожны. Полковники, замечу, косо посматривают на тех представителей воюющих сторон, которые расхаживают с оружием по этому городу – столице их нейтральной страны. В посольстве вас должны были об этом предупредить.
– Все, что вы говорите, мне известно. Как и то, что они охотнее хватают американцев, чем ваших парней.
– Чему тут удивляться? – пожал плечами Штольц. – В конце концов, это мы их обучали. Вы же только покупали у них говядину.
– Думаю, мы обойдемся без ленча. Официанту заплачено только за помещение.
– Очень жаль: омары здесь – просто чудо! Но выпить-то хоть мы сможем?
– Никаких выпивок. Дело, и только дело.
– Ну что ж, – произнес разочарованно Штольц, – пусть будет по-вашему. Итак, докладываю: я встретился с вами тут, в Буэнос-Айресе, лишь для того, чтобы передать вам привет. От Эриха Райнемана.
Дэвид уставился на него:
– Выходит, вы?..
– Да, я ваш связной, – сказал Штольц, не дав Дэвиду договорить.
– Признаться, не ожидал.
– Когда имеешь дело с Эрихом Райнеманом, всего следует ожидать. Он самостоятельно принимает решения, никогда ни с кем не советуясь, и требует от своих агентов беспрекословного выполнения всех его распоряжений.
– Мне нужны доказательства, что вы действительно тот, за кого выдаете себя.
– Вы получите их. Мои полномочия подтвердит вам сам Эрих Райнеман… Ну как, устраивает?
Сполдинг кивнул утвердительно:
– Когда я смогу увидеться с ним?
– Об этом-то я и хотел поговорить с вами. Райнеман так же осторожен, как и резидент из Лиссабона.
– В Португалии я входил в состав дипломатического корпуса. Не пытайтесь делать из этого нечто большее.
– К сожалению, мне придется выложить вам всю правду. Герр Райнеман крайне огорчен тем обстоятельством, что в Вашингтоне не нашли на роль посредника никого, кроме вас. И неудивительно: ваше появление в Буэнос-Айресе может вызвать кое у кого вполне понятный интерес.
Дэвид потянулся к пачке, которую Штольц положил на стол, и, взяв сигарету, закурил.
Они, безусловно, правы, – и этот немец, и Райнеман. Если противник пронюхает, чем он занимался во время пребывания в Лиссабоне, то над операцией может нависнуть угроза срыва. Эд Пейс, был он уверен, понимал, что идет на риск, выдвигая его кандидатуру.
Делиться своими мыслями со Штольцем Сполдинг, однако, не стал: немецкий атташе все еще оставался для него темной лошадкой.
– Не имею ни малейшего представления, о чем вы говорите, – заявил Дэвид. – Цель моего приезда в Буэнос-Айрес – познакомить заинтересованных лиц с предварительными наметками финансовых кругов Нью-Йорка и Лондона относительно будущих соглашений, связанных с восстановлением народного хозяйства в странах, наиболее пострадавших от войны… Как видите, мы верим, что победим… Что же касается Эриха Райнемана, то, сами понимаете, когда решаются вопросы подобного рода, без него не обойтись.
– Резидент из Лиссабона, могу смело сказать, – профессионал высшего класса.
– Мне хотелось бы, чтобы вы перестали повторять одно и то же…
– И верить во всю эту чепуху, – закончил за Дэвида Штольц. – Прикрытие у вас, признаюсь, что надо. Одно из лучших, какие вы когда-либо имели. И кстати, куда надежнее личины одного из трусливых представителей американского светского общества, которую вы смогли бы успешно, не вызывая ни у кого подозрений, натянуть на себя… Даже герр Кенделл согласен с этим.
Дэвид призадумался. Этот немец все крутит и крутит, словно желая предоставить ему возможность лично убедиться, что перед ним и впрямь один из агентов Эриха Райнемана и все, что он говорит, – истинная правда.
– Опишите, пожалуйста, Кенделла, – попросил Сполдинг спокойным, ровным тоном.
– В нескольких словах?
– Это не имеет значения.
Штольц рассмеялся:
– Предпочитаю как можно быстрее с этим покончить. Весьма неприятное двуногое. Находиться с ним в одной комнате настоящее мучение.
– Вы были с ним в одной комнате?
– Да, к сожалению. В течение нескольких часов. С ним и Райнеманом… Можно переходить к делу?
– Слушаю.
– Ваш человек – Леон – прибудет послезавтра. Мы можем провернуть все довольно быстро. Чертежи с соответствующей документацией будут поставлены одной партией, а не двумя, как считает Кенделл.
– А он считает именно так?
– Да, если судить по тому, что он сам нам сказал.
– Почему же у него сложилось такое мнение?
– Потому что до вчерашнего вечера герр Райнеман думал, что все так и будет. Я и сам ничего не знал об изменении в плане вплоть до сегодняшнего утра.
– Что же побудило вас тогда звонить мне вчера вечером?
– Я действовал по указанию Уолтера Кенделла.
– Расскажите об этом поподробнее.
– Неужто это нуждается в пояснениях? Ведь одно никак не связано с другим. Герр Кенделл позвонил мне. По всей видимости, сразу же после разговора с вами. Сообщил, что его внезапно отозвали в Вашингтон. И поэтому я должен немедленно связаться с вами, чтобы вы знали, с кем в дальнейшем поддерживать контакт. Он настаивал на этом самым решительным образом.
– Кенделл не сказал вам, почему он возвращается в Соединенные Штаты?
– Нет. Я же не счел целесообразным расспрашивать его об этом. Все, что ему предстояло здесь сделать, он сделал. И больше уже нам не нужен. Коды у вас ведь, а не у него.
Дэвид, глядя на скатерть, загасил сигарету.
– Кем вы работаете в посольстве?
Штольц улыбнулся:
– Думаю, что не проявлю особой нескромности, если скажу, что я – третий… или, может, четвертый по значимости сотрудник посольства. Однако пекусь по-настоящему лишь об интересах Райнемана, о чем, уверен, вы и так уже догадались.
– Надеюсь, вы не станете возражать, если во время встречи с Райнеманом я спрошу обо всем у него самого? – Дэвид посмотрел на немца. – А теперь ответьте, пожалуйста, что делают тут, в Буэнос-Айресе, гестаповцы?
– Их тут нет… Впрочем, один все же имеется. Так, мелкая сошка. Простой клерк, не более того. Однако, как и все гестаповцы, считает себя важной шишкой, чуть ли не личным представителем Гитлера в этих местах, и буквально куражится над курьерами, которые, кстати, обслуживают и наше посольство. Он из тех, кого вы, американцы, зовете ослами. Ну а больше здесь никто из гестаповцев не ошивается.
– Вы уверены?
– Конечно. Можете не сомневаться, я первым бы узнал, если бы они появились в Буэнос-Айресе. Даже раньше посла. Герр Сполдинг, в той игре, которую вы ведете со мной, нет никакого смысла.
– В таком случае вернемся к вопросу о моей встрече с Райнеманом, которую вам предстоит подготовить… Уж в ней-то, надеюсь, вы видите смысл?
– Безусловно… Однако прежде чем договориться о чем-то конкретном, мы должны разобраться в том, что так тревожит герра Райнемана. Итак, почему резидент из Лиссабона оказался в Буэнос-Айресе?
– Боюсь, что здесь – самое ему место. Что, кстати, признано и вами. Я исключительно осторожен. Обладаю большим опытом. И имею коды. Разве не сами же вы сказали об этом?
– И все же почему выбор пал именно на вас? Согласитесь, сорвать из Лиссабона такого агента, как вы, – слишком дорогая затея. Я говорю сейчас с вами одновременно и как враг ваш, и как человек, который, придерживаясь нейтралитета в определенных вопросах, сотрудничает с Райнеманом. А теперь ответьте, пожалуйста, на вполне правомерный вопрос: не скрывается ли за вашим переводом сюда что-то еще, о чем мы пока не знаем?
– Если что-то и скрывается, то мне об этом ничего не известно, – ответил Сполдинг, встретив спокойно пронизывающий взгляд Штольца. – Поскольку же мы решили чуть ли не в открытую говорить обо всем, признаюсь вам, что я хочу только одного: получить как можно быстрее пресловутые чертежи и, отправив шифровку о переводе вам этих чертовых денег, убраться отсюда, пока жив и здоров. Здесь же, конечно, я не случайно. Значительную часть обусловленной соглашением суммы выплачивает правительство, и, учитывая данное обстоятельство, в Вашингтоне сочли нужным направить кого-то сюда. Выбор же пал на меня, скорее всего, потому, что кто-то решил там, будто я лучше, чем кто-либо другой, смог бы проследить, чтобы нас не надули.
На короткое время наступило молчание. Нарушил его Штольц:
– Я верю вам. Американцы вечно боятся, что их облапошат, разве не так?
– Давайте вернемся к Райнеману. Мне хотелось бы незамедлительно встретиться с ним. Я не могу быть уверен, что до конца выполнил свою миссию, пока не услышу об этом от самого Эриха Райнемана. Должен заметить, что окончательный график обмена с Вашингтоном кодированными сообщениями я составлю лишь после того, как увижу, что все движется в заданном направлении.
– Выходит, пока что такого графика у вас нет?
– Да, нет. И не будет, пока я не увижусь с Райнеманом.
Штольц глубоко вздохнул.
– Мне правильно говорили, что вы – человек исключительно педантичный. Я устрою вам встречу с Райнеманом… Вы отправитесь к нему после наступления темноты. По пути смените машину. Встреча произойдет у него дома. Он не может допустить, чтобы кто-то видел вас вместе… Надеюсь, вас не пугают подобные меры предосторожности?
– Ничуть. Пока в Вашингтоне не получат от меня шифровок, о переводе денег в Швейцарию не может быть и речи. И посему, полагаю я, герр Райнеман окажется гостеприимным хозяином.
– Не сомневаюсь в этом… Итак, мы договорились обо всем. Я свяжусь с вами этим же вечером. Вы будете у себя дома?
– Думаю, да. В противном же случае я сообщу о своем местонахождении телефонистке в нашем посольстве.
– Denn auf Wiedersehen, mein Herr. – Штольц поднялся со стула и вежливо поклонился. – Heute Abend.
– Heute Abend, – ответил Сполдинг. Немец откинул занавеску и вышел из кабинета. Дэвид обратил внимание на то, что Штольц оставил сигареты на столе. Что это: небольшой подарок или мелкое оскорбление? Достав из пачки сигарету, он поймал себя на том, что перед тем, как поднести к ней огонь, прикусил конец, – совсем как Кенделл. И, ощутив раздражение, сломал с брезгливым чувством сигарету и швырнул ее в пепельницу. Все, что напоминало Сполдингу о бухгалтере, вызывало у него отвращение. Ему не хотелось думать ни о нем, ни о его трусливом бегстве из Буэнос-Айреса.
С него достаточно было и того, над чем действительно стоило поразмыслить.
Генрих Штольц – «третий… или, может, четвертый по значимости» сотрудник немецкого посольства – занимал не столь высокое место, как полагал Дэвид. Нацист не лгал – он действительно не знал, что агенты гестапо в Буэнос-Айресе. Не знал, потому что ему об этом не сообщили.
Разве это не ирония судьбы, подумал Сполдинг, что он и Эрих Райнеман, несмотря ни на что, будут действовать заодно? До тех пор, конечно, пока он не убьет Райнемана.
Генрих Штольц, сидя у себя за столом, поднял трубку телефона.
– Соедините меня с господином Райнеманом, в Лухане, – произнес он на безукоризненно чистом, классическом немецком языке. – Господин Райнеман?.. Это Генрих Штольц… Да, да, все прошло гладко. Кенделл говорил правду. Сполдинг ничего не знает о «Кенинге» и алмазах. Ему сообщили только о чертежах. Имеет отношение лишь к тому, что касается перевода денег. Он не главный в этой игре, но нам нужен код. Чтобы отдать американским патрульным судам приказ выйти в открытое море. Если нам удастся сделать это, траулер спокойно покинет гавань… Представьте себе, все, о чем печется Сполдинг, – это чтоб его не обманули!
