Прочитайте онлайн Сделка Райнемана | Глава 34

Глава 34

Времени в запасе у Дэвида оставалось значительно меньше того, на что он рассчитывал. Он велел Штольцу позвонить ему на Кордобу сразу же после пяти, ну а сейчас было уже без малого четыре.

К причалам, сигналя гудками, подходили первые возвращавшиеся с лова суда. Моряки закрепляли на кнехтах швартовые тросы. Рыбаки торопливо, пока солнце еще не село, развешивали для просушки сети.

Очо-Кале, расположенный в Дарсена-Норте, к востоку от складских помещений фирмы «Ретиро», являлся, пожалуй, одним из наиболее глухих, уединенных мест во всей Ла-Боке. Вдоль улиц, к которым подступали вплотную пакгаузы, пролегали давно уже не использовавшиеся никем железнодорожные пути. Масштабы производимых в этом порту погрузочно-разгрузочных работ значительно отставали от средних показателей по данному району. Хотя отсюда было бы быстрее выйти в открытое море, чем с причалов Ла-Платы, имевшееся здесь портовое оборудование давно уже устарело. Создавалось впечатление, будто местная администрация не могла никак решить, как поступить: то ли продать все к черту как самую обычную недвижимость в виде прибрежного земельного участка, то ли навести тут порядок, чтобы порт перестал наконец влачить жалкое существование и смог эффективно работать. Во всяком случае, если и можно было объяснить чем-то нынешнее состояние порта – запущенного и заброшенного, коль называть вещи своими именами, – так только тем, что вопрос о его дальнейшей судьбе все еще ждал своего решения.

На Сполдинге была рубашка с короткими рукавами: пиджак Балларда он оставил в апартаментах Эжена Леона на Терраса-Верде, 15. Через плечо висела большая сеть, которую он купил здесь же, прямо на улице возле причала. От старой снасти несло гнилью и тухлой рыбой. Но приходилось терпеть, поскольку эта вещь могла бы сослужить ему неплохую службу. В случае необходимости он сумел бы незаметно, не обращая на себя внимания прохожих, прикрыть рыбацкой сетью лицо. И она же позволяла ему чувствовать себя относительно комфортно в окружавшей его обстановке, поскольку он теперь мало чем отличался от здешних обитателей. Дэвид подумал, что если ему доведется когда-либо обучать в «Фэрфаксе» будущих разведчиков, – да упасет его господь от подобной участи! – то он непременно станет рассказывать им о той огромной роли, которую играет в их работе чувство комфорта, этот психологический фактор исключительно большого значения. Да, это так. Хотя люди, понятно, не одинаковы. Кто-то, приспособившись быстро к новым условиям, чувствует себя в них как рыба в воде, другие же от жизни в непривычной среде непрестанно ощущают дискомфорт.

Дэвид прошел по небольшой улочке до самого ее конца. Последний квартал Очо-Кале замыкался высившимися вдали старыми строениями и пустынными, опоясанными проволокой площадками, которые использовались когда-то для хранения грузов под открытым небом, а теперь поросли высокой травой. На берегу, на огороженном пустыре, разместились два огромных пакгауза. В просвете между ними проглядывал борт стоявшего на якоре траулера. А чуть дальше располагался пирс, уходивший в море на четверть мили, а то и больше. Судя по всему, складские помещения давно уже находились в небрежении.

Сполдинг постоял какое-то время на месте, знакомясь с обстановкой. Квартал производил на него впечатление крохотного, примостившегося где-то на самом краю ойкумены мирка. Людей тут – раз-два и обчелся. Ни улиц, ни строений за рядом теснившихся слева от него неказистых домов. Только голые участки земли да бетонные блоки, укреплявшие берега небольшого канала.

Эту последнюю пядь территории Очо-Кале и в самом деле можно было бы называть краем ойкумены, поскольку она представляла собой полуостров. Пакгаузы, таким образом, не только были заброшены, но и лежали далеко в стороне от кипевших бурной жизнью районов Ла-Боки.

Дэвид переложил сеть с правого плеча на левое. Из одного из близлежащих домов вышли два матроса. На втором этаже того же здания распахнулось окно, и какая-то женщина, высунувшись из него, начала громко бранить мужа, пытаясь выяснить у него, когда тот вернется домой. На небольшой обветшалой веранде замызганной лавчонки сидел на стуле старик с темным лицом индейца. Сквозь оконное стекло, покрытое пылью и сальными пятнами, просматривались силуэты находившихся внутри стариков, которые тянули вино прямо из бутылок. В последнем здании, завершавшем квартал, какая-то проститутка, завидев Дэвида, выставилась из окна на первом этаже и, расстегнув бойко блузку, обнажила большую отвисшую грудь. Затем, не удовольствовавшись этим, стиснула ее несколько раз руками и в заключение направила сосок в сторону Сполдинга.

Очо-Кале и впрямь являл собою затерянный мир. Заброшенный на обочину обитаемой суши.

Приблизившись к старому индейцу, Дэвид поздоровался с ним и шагнул в дверь. От повисшего в воздухе зловония, порожденного комбинацией запахов мочи и гниения, в помещении было трудно дышать. Подобная обстановка не смущала, однако, встреченных тут Дэвидом трех стариков – скорее пьяных, чем трезвых, и возрастом что-то под семьдесят.

Один из них – судя по всему, хозяин – стоял за грубо сколоченным деревянным столом, служившим прилавком. Он уставился в недоумении на клиента, не зная точно, что делать. Сполдинг вынул из кармана банкнот, чем поразил всех троих – и хозяина, и двух остальных, которые тотчас же подошли к нему, – и спросил по-испански владельца лавчонки:

– Кальмаров у вас не найдется?

– Нет… Ни одного не осталось… Товаров нам доставили сегодня лишь самую малость, – ответил хозяин, впившись взглядом в купюру.

– А что у вас есть?

– Черви для наживки. Мясо для собак и кошачий корм… Кошачий корм – превосходного качества.

– Дайте немного.

Хозяин повернулся торопливо назад, взял с полки требуху и завернул ее в грязную газету.

– У меня нет сдачи, сеньор…

– Не надо, – ответил Сполдинг. – Забирайте все. Желаю успехов в торговле наживкой.

Продавец улыбнулся смущенно, пораженный небывалой щедростью покупателя.

– Сеньор, как же так?..

– Берите, берите. Теперь это – ваши деньги. Понятно. Кстати, скажите-ка мне, кто там работает? – Дэвид указал на окно, сквозь которое из-за грязи мало что было видно. – Вон в тех огромных зданиях?

– Думаю, что никто… Здесь появляются какие-то люди время от времени… Несколько человек… Придут и уйдут… Да еще подходит сюда какое-то рыболовное судно… Вот и все.

– А вам приходилось бывать там, внутри?

– Да. Когда-то я там работал. Это было огромное предприятие… С тех пор прошло три, четыре, а может, и целых пять лет, не помню уж точно… Мы все тогда трудились на нем.

Двое других стариков, согласно кивнув, заговорили дружно, подтверждая сказанное хозяином.

– Но это было раньше. А сейчас?

– Сейчас мы там не работаем… Предприятие закрыто. Насовсем. И в эти здания уже никто не заходит. Их владелец – страшный человек, дурной. А сторожа – настоящие головорезы.

– Сторожа?

– Да, сторожа… И у них еще ружья… Много ружей… В общем, ничего хорошего. Все очень-очень плохо.

– Автомобили заезжают сюда?

– Да, иногда… Один или два… Но люди, которые приезжают на них, не дают нам работы.

– Спасибо. Берите же деньги. И еще раз – спасибо.

Дэвид подошел к потускневшему от грязи окну, оттер от налета пыли небольшой участок стекла и вгляделся в цепь пакгаузов. Они производили впечатление давно заброшенных строений. И можно было бы подумать, что сюда вообще никто никогда не наведывается, если бы не несколько человек, находившихся в данный момент на пирсе. Сполдинг решил повнимательней присмотреться к ним.

Сперва он не был уверен в своем заключении. Стекло, оттертое лишь с одной стороны, снаружи по-прежнему покрывал легкий слой пыли и грязи, что значительно затрудняло обзор. Люди между тем не стояли на месте. Они то приходили, то уходили, исчезая на время из того довольно узкого поля зрения, которое открывалось Дэвиду из проделанного им просвета в оконном стекле.

Но затем от его сомнений не осталось и следа. Люди на пирсе были в такой же точно форме полувоенного образца, что и охранники у ворот усадьбы Райнемана.

Несомненно, это были молодчики удравшего из Германии финансиста.

* * *

Звонок раздался ровно в пять тридцать. Поскольку на проводе был не Штольц, Дэвид отказался следовать переданным ему указаниям и, закончив на этом разговор, повесил решительно трубку. Не прошло и двух минут, как вновь зазвонил телефон.

– Вы, право же, чересчур уж упрямы, – произнес Эрих Райнеман. – Опасаться надо не вам, а нам.

– В данном случае ваше замечание неуместно. Как вы сами должны понимать, я не могу принимать на веру то, что говорят мне неизвестные лица, и, соответственно, выполнять продиктованные ими распоряжения. Понятно, с моей стороны было бы глупо рассчитывать на то, что мне удастся как-то обеспечить полную свою безопасность, но кое-какие меры предосторожности я должен все-таки принимать.

Райнеман ответил не сразу. Когда же заговорил, в голосе его прозвучали жесткие нотки:

– Что произошло прошлой ночью?

– Я уже достаточно подробно рассказал Штольцу обо всем, что случилось со мной. Ничего же другого я просто не знаю.

– Не верю вам. – Голос Райнемана звучал натянуто и резко. Его гнев готов был в любое мгновение выплеснуться наружу.

– Извините, – сказал Дэвид, – но меня это не касается.

– Никто из тех людей не вернулся с Кордобы! Это же бог знает что!

– С Кордобы они уехали все, даю вам слово… Послушайте, я же говорил Штольцу, что не желаю впутываться в ваши дела…

– Вы уверены, что уже… не впутаны?

– Уверен. Потому что я здесь, в моей квартире, спокойно беседую с вами, тогда как остальные, по словам Штольца, мертвы. Скажу прямо, мне не хотелось бы, чтобы и меня постигла та же участь, что и их, и я постараюсь всячески, чтобы этого не случилось. Я лишь покупаю у вас кое-какие бумаги, и это все, что связывает с вами меня. А посему давайте-ка лучше перейдем к нашим делам.

– О них мы поговорим несколько позже, – произнес Райнеман.

– Медлить с этим нельзя. Сделку необходимо завершить как можно быстрее.

Еврей немецкого происхождения, вновь помедлив немного с ответом, проговорил:

– Делайте, как сказал вам тот человек. Отправляйтесь к Каса-Росаде на Плаца-де-Майо. Вас будут ждать у южных ворот. Если возьмете такси, то доезжайте до Хулио, а уж оттуда пройдитесь пешком.

– Думаю, ваши люди сразу же устремятся за мной, едва я выйду из дома.

– Да, это так. Но действовать они будут крайне осторожно, чтобы никто не заметил их. Им поручено проследить, нет ли за вами хвоста.

– В таком случае мне лучше пройтись пешком от самого дома. Так будет легче обнаружить ищеек.

– Разумное решение. Машина будет ждать вас у Каса-Росады. Тот самый автомобиль, на котором вы наведались ко мне вчера вечером.

– Я увижу вас там?

– Конечно же нет. Но мы с вами скоро встретимся.

– И я смогу отвезти чертежи прямо в Тельмо?

– Если ничего не помешает, то – да.

– Выхожу через пять минут. Ваши люди готовы?

– Как всегда, – ответил Райнеман и повесил трубку.

Дэвид спрятал «беретту» в висевшую на груди у плеча кобуру и натянул пиджак. Пройдя в ванную, снял с вешалки полотенце и смахнул им с кожаных ботинок пыль, осевшую на них во время его посещения аэропорта и Ла-Боки. Потом, причесавшись, припудрил тальком царапины на лице.

Но отраженные в зеркале темные круги под глазами ничем нельзя было скрыть. Ему бы взять да и выспаться, но времени уже не оставалось. Хотя он и понимал, что ему просто необходимо выкроить для отдыха время – от этого, по существу, зависела его жизнь, – изменить что-либо было нельзя.

Дэвид мог лишь гадать, когда же наконец ему удастся отдохнуть.

Дэвид вернулся к телефону. Перед тем как выйти, он должен сделать два звонка.

Первым делом Сполдинг позвонил Джин. Он попросил ее задержаться в посольстве, поскольку ему нужно во что бы то ни стало увидеться с ней. А почему и зачем, об этом она узнает при встрече. Сообщив, что отправляется сейчас к Эжену Леону на Терраса-Верде, он сказал в заключение, что любит ее.

Следующий звонок был Хендерсону Грэнвиллю.

– Я говорил вам, что не буду впутывать посольство и вас в свои дела. И если что-то теперь получилось не так, то лишь потому, что кое-кто из ваших сотрудников закрыл, не имея на то оснований, одно дело, связанное с довольно необычным происшествием, о котором говорилось в поступившем к вам с военно-морской базы рапорте о результатах наблюдения за морем. Боюсь, что поступок этого человека может самым непосредственным образом повлиять на ход моей работы.

– Вы вот сказали – «не имея на то оснований». Хотелось бы знать, что подразумевалось вами под этим. Подобное заявление – вещь весьма серьезная. И, не будучи ничем подкрепленным, может быть воспринято лишь как оскорбительный выпад против того человека, а это уже непростительно.

– Согласен с вами. И поэтому прошу вас ни в коем случае не поднимать тревоги и хранить все в строжайшей тайне. Тем же, о чем сообщил я вам, пусть займется контрразведка: это ее прерогатива.

– Ну и кто же тот сотрудник, о котором вы говорите? – спросил Грэнвилль холодно.

– Атташе Эллис. Уильям Эллис… Только, пожалуйста, ничего не предпринимайте, сэр, – говорил возбужденно Сполдинг, опасаясь, что посол не поймет всей серьезности ситуации. – Возможно, он был завербован, а может, и нет. Но в любом случае, что бы там ни было, мы не должны его спугнуть.

– Хорошо, я сделаю так, как вы говорите… Но для чего вы рассказали мне обо всем… если не хотите, чтобы я что-то предпринимал?

– Когда я просил вас ничего не делать, то имел в виду только Эллиса, сэр. Прежде всего нам следует разобраться в том, о чем говорилось в сообщении о результатах надзора за морем. – Дэвид принялся рассказывать послу об увиденных им в Очо-Кале пакгаузах и траулере, проглядывавшем в просвете между двумя строениями.

Но Грэнвилль спокойно перебил его:

– Я помню рапорт морского надзора. Там говорилось что-то о пункте назначения некоего груза… Дайте-ка мне вспомнить… Как же называется это место?

– Тортугас, – подсказал Сполдинг.

– Да-да… Были нарушены морские границы. Произошла ошибка, – конечно. Ни одно рыболовное судно не стало бы делать такой крюк. В действительности, как думаю я, корабль должен был следовать в Торугас, небольшой порт на севере Уругвая.

Дэвид на секунду задумался. Джин даже не упомянула о Торугасе или о том, что оба эти названия – Торугас и Тортугас – могли попросту перепутать из-за их сходства.

– Да, сэр, такое и в самом деле могло произойти, и все же было бы неплохо ознакомиться с грузом, находящимся на борту того судна.

– Он был указан в накладной. Полагаю, обычные сельскохозяйственные машины.

– Я так не думаю.

– Если даже у вас и имеются какие-то сомнения на этот счет, мы все равно не имеем права проверять грузы на заходящих сюда судах…

– Господин посол, – прервал Дэвид старого джентльмена, – есть ли кто-нибудь из здешней хунты, кому мы могли бы доверять? Полностью доверять?

Ответ Грэнвилля был уклончивым и осторожным:

– Возможно, найдутся один или два человека…

Сполдинг понимал, в каком затруднительном положении находится посол.

– Мне не нужны их имена, сэр. Я лишь хотел бы просить вас обратиться к ним за помощью. Все должно быть сделано с предельной осторожностью. Склады охраняют… люди Эриха Райнемана.

– Райнемана? – В голосе посла послышалась нескрываемая брезгливость.

Оно и лучше, подумал Дэвид.

– Есть причины полагать, что этот человек хочет расстроить переговоры или же, воспользовавшись ими как прикрытием, заняться попутно контрабандной торговлей. Поэтому-то, сэр, нам и не помешало бы поинтересоваться все же, что за груз находится на борту того рыболовного судна.

Это все, что Дэвид смог придумать, решив ограничиться рассуждениями несколько общего характера, без конкретных, аргументированных обоснований. Однако он знал: раз люди готовы были и убивать, и сами идти на верную смерть ради чего-то такого, что имеет прямое отношение к таинственному «Тортугас», то, вероятно, у него есть более чем веские причины попытаться разобраться в том, что происходит. Он не мог оставаться безучастным ни к чему, что в той или иной степени связано как-то со словом «Тортугас». Уже один тот факт, что в «Фэрфаксе» сочли необходимым скрывать от него самого это понятие, хотя оно и упоминалось в приказе о переводе его на новый участок работы, говорил ему об очень-очень многом.

– Я сделаю все, что в моих силах, Сполдинг, – произнес посол. – Но, само собой разумеется, обещать что-либо заранее не могу.

– Да, конечно. Я понимаю вас. И благодарю.

* * *

Авенида-де-Майо была запружена транспортом, а на площади просто яблоку негде было упасть. Камни Каса-Росады розовели в лучах заходящего солнца. Дэвиду пришло в голову, что розовый цвет, который легко мог навеять мысли о пролитой крови, как нельзя лучше подходит к столице, оказавшейся во власти солдат.

Сполдинг пересек площадь и остановился у фонтана. Опять вспомнилась Лэсли Дженнер-Хоуквуд. В том, что она в Буэнос-Айресе, он не сомневался. Но где она здесь? И, что куда важнее, почему она тут?

Возможно, ответ на эти вопросы кроется в том, что таит в себе слово «Тортугас», и в той тайне, которая окружает стоящий в Очо-Кале на якоре траулер.

Дэвид обошел фонтан дважды. Затем повернулся и двинулся в обратном направлении, чтобы получше ознакомиться с обстановкой и проверить, не приготовил ли Эрих Райнеман какого-нибудь сюрприза для него. Где же те парни, которые должны присматривать за ним? А может, это и не парни вовсе, а женщины?

В своих ли машинах они разъезжают или в такси? А может, в обычных грузовичках? Или просто прохаживаются по улице, как делает он это сейчас?

Внезапно он засек одного из них, что, впрочем, не было столь уж сложным делом. Человек, привлекший его внимание, уселся на краю фонтана, не замечая при этом, что его пиджак коснулся воды. Уселся слишком уж торопливо, пытаясь не выделяться ничем из прогуливающейся по площади публики.

Дэвид пошел по пешеходному переходу, на котором вчера выслеживал Лэсли Хоуквуд. Постоял на островке безопасности, ожидая зеленого сигнала светофора, но, вместо того чтобы двинуться дальше через проезжую часть, вернулся обратно к фонтану и, убедившись, что тот человек исчез, сел на край и принялся наблюдать за переходом. Ждать ему пришлось недолго. Человек в мокром пиджаке, перейдя через улицу с очередной группой прохожих, стал суетливо оглядываться, пока наконец не увидел Сполдинга. Дэвид помахал ему рукой.

Мужчина повернулся и опрометью кинулся назад. Сполдинг, как только зажегся зеленый свет светофора, стремительно ринулся следом за ним. Человек, не оглядываясь, мчался по улице словно безумный. Судя по всему, решил Дэвид, он хотел как можно быстрее добежать до своего напарника в расчете на то, что тот поможет ему в сложившейся ситуации. У Каса-Росады мужчина повернул налево. Сполдинг не отставал от него, следя лишь за тем, чтобы не попадать ему в поле зрения.

Добежав до угла, человек, к удивлению Дэвида, перешел на шаг и чуть погодя вошел в ближайшую телефонную будку.

Сразу видно, что дилетант, подумал Сполдинг, придя к заключению, что люди Райнемана не такие уж асы, какими считают себя.

Долгий, необычайно громкий автомобильный гудок, какие редко когда раздавались на Авенида-де-Майо, перекрыл шум улицы. Вслед за тем засигналили другие машины, и через пару-другую секунд их гудки слились в чудовищную какофонию. Дэвид огляделся. С чего бы это? Ничего же не случилось. И в самом деле, причиной всего явился какой-то слишком уж нетерпеливый водитель, который, не в силах дождаться зеленого света, нажал в раздражении на кнопку гудка.

«Концерт» прекратился так же внезапно, как начался. Все вернулось в свою колею. Свет светофора переключился, и машины ринулись безудержным потоком через пешеходный переход.

И тут вдруг послышался крик. Кричала какая-то женщина. К ней присоединилась другая, а следом за ней – и третья…

Дэвид с трудом, работая энергично локтями и оттесняя людей плечом, протиснулся сквозь толпу и, добравшись до будки, заглянул внутрь сквозь застекленную дверь.

Незнакомец в мокром пиджаке лежал на полу в несуразной, неестественной позе, подогнув под себя ноги, а руки вытянув вперед. Падая, он до конца оттянул телефонный шнур, но трубки так и не выпустил. Голова у мужчины была свернута набок. Из затылка струилась кровь.

Сполдинг осмотрел внимательно будку. Стекло на двери было пробито в трех местах. И от трех бросавшихся в глаза круглых отверстий расползались лучиками тоненькие трещинки.

Услышав пронзительные звуки полицейских свистков, Сполдинг выбрался из толпы и, спешно обогнув железную ограду Каса-Росады, повернул направо. Затем, обойдя какое-то здание, направился прямо на юг. К южным воротам.

«Паккард» с включенным двигателем уже стоял там.

Когда Дэвид приблизился к машине, к нему подошел мужчина того же примерно роста, что и он.

– Подполковник Сполдинг? – спросил незнакомец.

– Да.

– В таком случае садитесь. Времени у нас в обрез.

Мужчина открыл заднюю дверцу, и Дэвид быстро сел в машину.

Там уже был Генрих Штольц.

– Вам, насколько мне известно, пришлось проделать пешком немалый путь, – сказал немец, поздоровавшись с Дэвидом. – Так что устраивайтесь поудобнее. Во время поездки вы сможете немного отдохнуть.

– Мне сейчас не до отдыха. – Дэвид указал на панели под приборной доской. – Вы смогли бы связаться с Райнеманом с помощью этой штуки? Прямо сейчас?

– Мы можем связаться с ним в любую минуту. Но зачем вам это?

– Чтобы сообщить ему одну вещь. Только что убили вашего парня.

– Нашего?

– Он следил за мной. Его застрелили в телефонной будке.

– Он не был нашим человеком, подполковник. И это мы прихлопнули его, – спокойно произнес Штольц.

– Вы?

– Совершенно верно. Мы хорошо знали его. Это наемный убийца из Рио-де-Жанейро. Охотился за вами.

Штольц поведал Дэвиду в немногих словах о том, что случилось. Они следили за убийцей с того момента, как Дэвид вышел из квартиры. Он был корсиканцем. Перед войной его выслали из Марселя; убивал по приказам контрабандистов из Южной Франции.

– Мы не могли допустить, чтобы он подстрелил американца, знающего шифр. Согласитесь, при уличном шуме прикончить вас из пистолета с глушителем – плевое дело, – завершил свой рассказ немец.

– Не думаю, что он собирался убить меня, – возразил Сполдинг. – Вы, кажется, поторопились.

– Если вы действительно правы, то, значит, он рассчитывал выйти через вас на нас. Простите меня, но мы не могли позволить ему такое. Надеюсь, вы согласитесь со мной.

– Нет, я не одобряю ваших действий. Я мог бы схватить его и все разузнать. – Дэвид, откинувшись на спинку сиденья, потер устало лоб и затем сказал раздраженно: – Я как раз и собирался сделать это. А теперь мы оба оказались в глупом положении.

Штольц, посмотрев на него, спросил осторожно:

– О чем это вы? Вас что-то тревожит?

– А вас разве нет?.. Или вы по-прежнему верите в то, что в Буэнос-Айресе нет никаких сотрудников гестапо?

– Но это же невозможно! Надо же – подумать такое! – прошипел сквозь зубы Штольц.

– Примерно так же выразился прошлой ночью и наш общий друг, когда я сказал ему все, что знал относительно ваших парней… Мне ничего не известно о том, что произошло, но, как я понимаю, их убили. Так как же можно говорить после этого, что появление здесь гестаповцев – вещь невозможная?

– Гестапо не имеет никакого отношения к тому, что происходит тут. Мы выяснили это в самых высших инстанциях.

– Но ведь Райнеман – еврей, не так ли? – неожиданно спросил Дэвид, наблюдая за реакцией Штольца.

Немец повернулся и взглянул на Сполдинга. Его лицо выразило полное замешательство.

– Ну и что из того? Он не придерживается ни одного из вероучений. Хотя мать его, конечно же, была еврейкой… Говоря откровенно, все это не имеет никакого значения. Расистские теории Розенберга и Гитлера разделяют далеко не все, – просто им, на мой взгляд, уделяется излишне много внимания… Главное тут – экономика. Так было, и так остается. Идет постоянная борьба и за контроль над банками, и за децентрализацию управления финансовой системой… Но это – щекотливая тема.

Дэвид хотел было возразить дипломату, уклонившемуся, по существу, от ответа, но затем решил промолчать… Почему Штольц счел столь уж необходимым пуститься в пространные рассуждения? И отделаться от собеседника пустыми, ничего не говорящими фразами, которые, как сам же он понимал, лишены какой бы то ни было логики?

– По-видимому, Генрих Штольц служит верой и правдой Райнеману, а не Третьему рейху.

– Почему вы задали этот странный вопрос?

– Видите ли, до меня дошли кое-какие слухи… С ними поделились со мной в нашем посольстве. – Дэвид подумал о том, что все, собственно, так и было, он ни на йоту не погрешил против истины. – Ну и я пришел к выводу, что еврейская община в Буэнос-Айресе плохо относится к Райнеману.

– Пустая болтовня. Здешние евреи такие же, как и везде. Держатся вместе, замкнуто. Возможно, сказать, что они живут в гетто, было бы преувеличением, однако нельзя отрицать, что их контакты с другими, не входящими в их общину, весьма и весьма ограничены. И замечу еще, что у них нет никаких оснований предъявлять Райнеману претензии: ведь фактически их ничто с ним не связывает.

– Значит, эти слухи не в счет, – подытожил Сполдинг.

– Разумеется, – ответил Штольц. – Так что дело не в здешних евреях. Зато вполне возможно допустить другую вещь. Предположить в виде гипотезы, что помехи нам создают ваши же собственные соотечественники.

Дэвид медленно повернулся к нему.

– Удивительный поворот. И какие же у вас основания для подобного предположения?

– Чертежи должна получить лишь одна из авиастроительных корпораций. Между тем конкретную борьбу за ваши нескончаемые государственные заказы ведут пять или шесть крупнейших компаний. И та из них, в чьих руках окажутся чертежи гироскопов, приобретет огромные – я бы даже сказал, неоспоримые – преимущества перед своими соперниками. Когда начнется производство гироскопов по этим чертежам, все остальные навигационные системы можно будет выбросить на свалку.

– Вы серьезно?

– Вполне. Мы самым серьезнейшим образом обсуждали ситуацию… Рассматривали различные версии… И у нас почти не осталось сомнений в том, что только так, исходя из логики, можно объяснить события последних дней. – Штольц отвернулся от Дэвида и смотрел теперь прямо перед собой. – Замечу, кстати, это единственное имеющееся у нас объяснение: другого ведь попросту нет. Те, кто пытаются помешать нам, – американцы.