Прочитайте онлайн Смерть зверя с тонкой кожей | 10.

Читать книгу Смерть зверя с тонкой кожей
4516+3483
  • Автор:
  • Перевёл: Карен Налбандян

10.

У Фрэнка Смита выдался тяжёлый день. После ночи без сна и утра с Нджалой, Фрэнк собирался на пару часов исчезнуть домой, поваляться, послушать музыку.

Но день принёс новые проблемы. Не слишком серьёзные, но неприятные для усталого человека, мечтающего отдохнуть.

Произошла утечка. Скорее всего, через пресс-службу отеля. Стало известно о внезапном усилении охраны Нджалы и его скором отъезде за город. Пресса жаждала информации. Журналисты обратились в Скотленд-Ярд и Министерство обороны, но получили только сухие отговорки. Учуяв сенсацию, они попробовали прозондировать МИД.

Там им вначале скормили официальное заявление (шедевр невнятицы даже по мидовским меркам), потом послали срочную записку Фрэнку Смиту. Тот мог (а вообще-то был и обязан) разобраться с ней сам, но предпочёл переправить министру. Пусть почувствует, как зарабатываются чёртовы деньги.

Мелкая пакость, но и чувствовал себя Фрэнк Смит пакостно. День выдался такой тяжёлый.

Он позвонил всё тому же возомнившему секретаришке и получил раздражённый ответ, что министр занят. Это стало последней каплей.

– Хочешь сказать, – Фрэнк Смит изобразил голосом искреннее изумление, – он ещё не кончил трахать ту чёрную сучку из Фалхэма? Он вообще, как, вылезает из своего гнёздышка?

Это, судя по всему, вышибло из секретаря дух – в трубке слышалось только придушенное клокотание.

Фрэнк положил трубку и от души расхохотался. Настроение поднималось на глазах.

Потом позвонил в МИД и предложил провести пресс-конференцию, где он сделает заявление и ответит на вопросы.

Конференция прошла гладко, да и заявление получилось довольно правдоподобным. Поступила информация, что этими весной-летом ИРА планнирует похищения и убийства высокопоставленных особ, посещающих Великобританию. Информация, конечно, непроверенная, слухи, можно сказать, но… Фрэнк Смит развёл руками. Похищение Хэрремы, помните?

– А почему Нджала уезжает из Лондона?

– Чтобы встретиться с другом.

– Какого рода другом? – поинтересовался кто-то из присутствующих под дружный мужской хохот. Единственная на весь зал журналистка возмущённо фыркнула.

Вечерняя Уайтхолл смывала накопившуюся одурь. Был последний день апреля. За ночь погода сменилась. С подозрительной поспешностью она перешла от холодной и дождливой к солнечной и тёплой. Фрэнк попытался вспомнить ту строчку из Шекспира, об изменчивости апрельского дня. Пахло грозой и это немного беспокоило его.

Машина уже ждала. Он сказал водителю ехать домой. На Мэлл он открыл окно. Влажно блестела зелень, девушки оделись в летние платья. Расцвели в одну ночь, как цветы после дождя. Чудо, которое не устаёшь видеть каждый год. Там бедро, тут грудь или локон – Смит откинулся на сиденье и улыбнулся, вспомнив Джоан Эбботт и её очаровательные округлости. Наверное, не стоило принимать всерьёз её «нет». Женщины всегда говорят одно, а хотят другого. Беда в том (это кроме вины перед Ричардом), что он побаивался женщин. Любил их, хотел, но – побаивался. Разумеется, физиология время от времени брала своё, но отношения выходили недолгими. Как и многие другие, Смит боялся привязанности. Неудивительно, что он до сих пор сидит в холостяках.

Фрэнк всё ещё думал о Джоан, когда машина свернула с Сент-Джеймс-стрит на Пикадилли. Возле отеля «Ритц» он заорал «Тормози!» и выскочил наружу в уверенности, что видел Эбботта. Вернулся красный и запыхавшийся. Господи, да я совсем не в форме – пришло в голову.

Они медленно двигались по Пикадилли. Фрэнк вглядывался в толпы пешеходов, уже не обращая внимания на девушек и всё ещё продолжая разыскивать Эббота. Хоть и понимал, что это нелепо.

Он продолжал думать об Эбботте. Уже у Куинс-Гейт, на самом подъезде к дому, он попросил водителя вернуться в офис. Ему вдруг захотелось ещё раз прослушать ту запись. Быть может, упущена какая-то мелочь, зацепка. Что-нибудь.

…Он прокручивал запись снова и снова. Ничего нового. Голос Эбботта звучал так же, как всегда: спокойный и уравновешенный. Фрэнк позвал Элис, но время шло за пять и она спешила домой – принять душ и заняться домашними делами.

– Извини, что задерживаю.

– Ничего страшного, – ответила она, по обыкновению опустив глаза.

На Элис тоже было летнее платье, и когда она наклонилась к магнитофону (вообще-то мысли её блуждали где-то возле очень недурной пары джинсов в обтяжку), стала видна дорожка между двух холмиков – там, где кончалась шея.

Фрэнка кинуло в жар, он попытался смотреть в сторону.

Она была привлекательна. Это удивило его (он находил её привлекательной каждый год – примерно на полчаса – и каждый раз удивлялся).

Он прислушался к её голосу из магнитофона и удивился ещё раз – силу чувств в нём.

– Он на самом деле тебе нравился? – спросил Фрэнк, выключая запись.

– Да, – ответила она, не поднимая глаз.

Смит хотел спросить ещё что-то, но не решился. Помешала обычная застенчивость.

– Поздно уже. Я подброшу тебя до дому.

В машине его не оставляло ощущение, что стоило бы узнать побольше о ней и Эбботте. Может из-за странного весеннего настроения, может – тёплый весенний вечер, близость женского тела, внезапно прорвавшийся запах женщины.

– Он приглашал тебя с собой?

– Ричард? Несколько раз. Когда у него открывался свободный вечер.

– Он не говорил чего-нибудь…м-м-м…что может помочь нам? Хочу сказать…чего-нибудь…странного?

Честно говоря, он сам не знал, что хочет сказать.

– Мне он всегда казался совершенно нормальным.

– О чём вы говорили?

– Не знаю. Ничего такого. Нет, не помню.

До Холланд-парк-роуд ехали в молчании.

– Ты когда-нибудь…

Он запнулся. Опять чёртова застенчивость.

– У тебя было что-нибудь с ним?

Элис удивлённо посмотрела на него:

– Нет, – она улыбнулась. Ложь далась с легкостью, удивившей её саму. Её с детства учили быть вежливой и правдивой.

– А если и было?…

– Ну, может, ты бы узнала бы что-нибудь, чего мы не знаем.

Элис горько рассмеялась:

– Точно. Узнала бы. Надеюсь, узнала бы.

– Извини. Я имел в виду…я хотел сказать, – Фрэнк почувствовал, что краснеет, – Забудь.

Машина остановилась. Элис поблагодарила его и вышла.

– Никогда в голову не приходило, – обернулась она, перед тем как исчезнуть в подъезде.

Ножки у девочки – это что-то, в который раз подумал Смит.

Если Смит думал о женщинах, то Элис мечтала наконец оказаться дома и пропеть тонким голоском: «Мама дома, Солли. Мама дома».

Соломоном звали канарейку – Элис она напоминала старого, мудрого еврея. И хоть пела канарейка нечасто, но делала это с большим чувством. Песнь Соломонова.

К моменту, когда Фрэнк добрался до дому, беспокойство, мучавшее его весь день, стало ослабевать. Просторные комнаты, изящество тщательно подобранной дорогой мебели, комфорт, тишина, свет, льющийся из высоких окон – всё тут успокаивало и смывало накопившееся за день напряжение.

Он облегчённо вздохнул, положил чемоданчик и прошёл в гостинную. Где пережил сильнейшее потрясение.

В его любимом кресле, лицом к двери удобно расположился Ричард Эбботт – собственной персоной.

– Я же говорил, что свяжусь с тобой.

Фрэнк с трудом верил своим глазам, но ошибиться было невозможно: то же лицо – костистое, с квадратным подбородком – разве что глубже ушли глаза, сильнее впали щёки. И голос – тот же голос – moderato, с лёгкой хрипотцой.

Смит не знал, о чём говорить и что делать. Особенно – что делать. А делать что-то требовалось срочно. Бросил взгляд на телефон – чудесно переместившийся поближе к Эбботту.

– Пожалуйста, Фрэнк, – Эбботт покачал головой, – не надо спешки.

Его пиджак распахнулся, демонстрируя пистолет в подмышечной кобуре.

– Профилактика – не всегда лучшее лекарство.

– Ты убьёшь меня? – Фрэнк Смит наконец обрёл дар речи, – ты в самом деле будешь стрелять в меня?

Эбботт задумался.

– Нет, – наконец объявил он, – если даже дойдёт до этого – не думаю, что смогу.

Его рот искривился в лёгком намёке на улыбку:

– Впрочем, не хотелось бы ошибиться.

– А если я попытаюсь уйти? Или воспользоваться телефоном?

– Придётся воспрепятствовать. В конце концов, я младше и в лучшей форме. Я даже ещё помню кой-какие уроки рукопашного боя сержанта Эванса. А ты?

– Я? Я помню кое-какие твои уроки. Например, что добрый удар по яйцам стоит всего китайского Кунг-Фу.

Мужчины заулыбались, вспомнив прошлое и старую дружбу. Потом они вернулись к реальности – на самую грань войны.

– Чего ты хочешь, Ричард, денег?

– Нет.

– У тебя что, есть деньги? – Смит выглядел удивлённым.

– Пара шиллингов.

– Да…а выпить?

– Может быть позже.

– Кофе?

– Нет, спасибо.

– Перекусить? Есть сэндвичи.

– Кончай ты это, Фрэнк.

– Что?

– Метод исключения. Старо, как мир. У него нет денег – значит исключается гостиница. Значит, живёт он либо на улице, либо у друзей. Он выбрит и не голоден – следовательно живёт не на улице.

– Значит, у друзей?

– Расскажу непременно. Прямо сейчас.

– Но ты уже рассказал. Метод исключения…

– Осталось всего лишь исключить заведомые неточности.

Двое молча смотрели друг на друга. Потом Смит решил, что разговор зашёл в тупик.

– Ричард, так чего ты хочешь?

– Поговорить.

– Такой риск, просто, чтобы поговорить?

Эбботт пожал плечами:

– Хотелось, чтобы ты знал. Мы же были друзьями, в конце концов…

– Мы и сейчас друзья, не так?

– …Или хотя бы доказать, что я не настолько рехнулся, как, несомненно полагают чёртовы политики и Департамент.

– А это имеет значение?

– Имеет значение то, что думаешь ты.

Смит не видел ни малейшего намёка на безумие или хотя бы неуравновешенность, но внешность может быть обманчива. Он был уверен только в одном: Эбботт пришёл сюда не для того, чтобы доказывать что-либо.

– Значит, ты вернулся, чтобы отомстить?

– Отомстить? – теперь удивлённым выглядел уже Эбботт, – нет, больше. Намного больше, – он помолчал, – Мне дали задание. Я собираюсь выполнить его.

– Ты с ума сошёл.

– Как бы то ни было, но если бы я хотел отомстить, то мстил бы Департаменту, – он опять помолчал, пристально смотря на Смита, – Меня сдали.

Смит порывисто выдохнул. Была его очередь выглядеть удивлённым. Он надеялся, что получится убедительно.

– Тебя сдали? Департамент? О чём ты говоришь? Тебя сдали местные контакты.

Губы Эбботта снова искривились.

– Вот значит какую историю они запустили по Департаменту.

– Историю?

– Местные могли сдать меня только по прямому приказу из Лондона.

– Что ты имеешь в виду?

– Местные и не догадывались о моём существовании. Пока им не сообщил Лондон.

– Хочешь сказать, ты не выходил на связь с ними? Несмотря на приказ?

Эбботт снова скривился:

– Я никогда не выполняю приказов автоматически. Предпочитаю вначале обдумывать. Ещё в самолёте я решил действовать в одиночку. Может и сложнее, зато безопаснее.

– Хорошо. Но зачем Лондону понадобилось сдавать тебя? Да ещё Нджале Всея Народа?

– Потому что за минуту до того, как я собираюсь всадить пулю в этого сукина сына, Лондон заключает с ним сделку. Нефть, уран и Бог знает что ещё. И он моментально превращается в нашего сердечного друга. Так что надо останавливать всё и всех. И разумеется Ричарда Эбботта.

– Это только предположения.

– Но остановить меня Лондон не может, потому как не имеет ни малейшего представления, где я нахожусь. И тогда вы посылаете сообщение местным контактам…

– Я такого не делал.

– Не ты лично, Фрэнк. Контролер. Или кто-то выше.

Фрэнк Смит решительно мотнул головой:

– Я был твоим координатором. Любые сообщения шли через меня.

На сей раз Эбботт улыбнулся по-настоящему. Улыбка вышла бледной и грустной.

– Нет, Фрэнк, таких сообщений через друзей не посылают.

– Каких?

– Сообщений, которые наверняка останавливают кого угодно. Например, меня.

– Ричард, ты говоришь загадками.

– Другими словами, если местные контакты не находят меня к определённому времени – а они естественно не находят – им следует сделать анонимный звонок в полицию Нджалы, – опять бледная печальная улыбка, – сдали меня основательно. Засветили весь маршрут из Лондона.

– Это догадки, Ричард, только твои догадки.

– Но чертовски правдоподобные, согласись?

Даже чересчур, – подумал Фрэнк Смит. Слишком хорошо согласующиеся с его собственными. Он просто не мог принять их – тогда разваливался последний из священных устоев веры: что Государством, при всех его недостатках, управляют Честные Парни, а значит, всё в порядке. Несмотря на весь свой ум и скептицизм, он предпочитал вытеснять такие мысли куда-то на обочину сознания. Как бы то ни было, у Эбботта нет ни единого свидетеля.

– Как бы то ни было, у тебя нет ни единого свидетеля.

– Эти самые местные контакты. Могли быть отличными свидетелями – если бы не были столь убедительно мертвы.

– Послушай, согласен, здесь много случайностей, много совпадений, много загадочного, я бы сказал даже подозрительного, если тебе так нравится…

– Чертовски подозрительного. И мне не нравится.

– И всё-таки – ни единого свидетеля, ни единого факта.

– О, фактов предостаточно – если вспомнить всю историю. Но тебе известна только часть. Которую ты к тому же скорее всего подзабыл.

– Я помню, какая прорва времени понадобилась, чтобы убедить тебя взяться за эту работу.

– А чего вы ждали? Я же не наёмный стрелок – безотказный ствол и полное отсутствие воображения. Таких вы могли спокойно нанимать за пару тысяч фунтов где-нибудь в Каракасе или Маракаибо. С эсэсовской татуировкой на левой руке.

– Департамент не нанимает военных преступников, чтобы…

Смит осёкся.

– …Чтобы совершать убийства. Только честных парней – так?

Эбботт невесело расхохотался:

– О tempora, о mores! Ты ещё помнишь что-нибудь из оперативного плана?

– Не слишком много. Большинство деталей оставлялись на твоё усмотрение. Помню, что ты планнировал операцию на День Независимости.

Эбботт кивнул.

– Его День. День, когда он принимает парад на площади своего имени. Украшенный, как рождественская ёлка. Потом совершает путешествие по реке, и толпы, не попавшие на площадь могут приветствовать его с берегов и кидать в воду цветы. День королевского величия и народной любви.

Эбботт скупо улыбнулся.

– Хороший день, чтобы убить его, – он встал и подошёл к окну, – впрочем, чтобы убить его, хорош любой день.

Он внимательно осматривал улицу внизу, крыши и дома напротив.

– Думаешь, место под наблюдением? – улыбнулся Смит.

– Привычка. Машинальное. Почти рефлекс.

Эбботт повернулся к нему, но садиться не стал. Было в этой небрежной настороженности что-то зверинное.

– Я прекрасно приготовился. Снял квартиру на третьем этаже, с видом на излучину реки. С какой бы стороны не шло судно, примерно двадцать секунд оно бы представляло отличную фронтальную мишень. Всё, что от меня требовалось – навести Лезервудовский прицел на его большое чёрное сердце и плавно нажать на спусковой крючок. Пустяковое дело.

Фрэнк Смит на секунду задумался:

– Ричард, теперь, постфактум…ты уверен, что всё шло нормально?

Эбботт покачал головой.

– Никаких происшествий. Я поехал туда, чтобы работать – и работал. И никто не докажет обратного.

Эбботт прибыл в страну за два месяца до Дня Независимости. Согласно легенде, он был геологом, ведущим исследования для одной финансовой группы. Это было почти правдой – до поступления в Департамент он работал геологом в Африке. Финансовая группа тоже существовала. Зарегистрированная на Багамах, в качестве прикрытия для операций СИС.

– И проблем со связью тоже быть не могло. Ввиду отсутствия таковой.

После посадки в аэропорту Нджала, Эбботт послал в Департамент (через Багамы) кодированную телеграмму о прибытии. И всё. Если что-то пошло бы не так – отследить связь с Лондоном было бы невозможно. Политическое убийство – метод КГБ, ЦРУ и всяких террористических групп, но никак не правительства Великобритании. Такое непредставимо…и должно оставаться непредставимым.

– А оружие? – спросил Смит, – они не могли отследить его пересылку?

– Только если бы вскрыли дипломатическую почту, – устало сказал Эбботт, – а это повлекло бы международный скандал. Можешь не сомневаться.

Оружие – разборная снайперская винтовка, сконструированная на основе Армалайт 15, была переслана в посольство с дипломатической почтой, там упакована в чемоданчик лично военным атташе и оставлена в ячейке камеры хранения аэропорта. Ключ к ячейке переслали Эбботту. До востребования, под вымышленным именем.

– Так что до сих пор всё шло отлично?

– Лучше не бывает. Катилось, как по маслу – до самого утра Дня Независимости, – голос Эбботта стал сухим и бесстрастным, – тут всё и посыпалось.

Он внезапно уселся и посмотрел на Фрэнка Смита.

– Сразу после восхода я слышу грохот. Полиция Нджалы. Выносят дверь, вламывются, как стадо носорогов, поднимают меня с постели, месят немного, после чего начинают выяснять, где я прячу оружие.

Я естественно интересуюсь, какое оружие. Они месят меня ещё. Потом разносят всё в доме верх дном. Выворачивают наизнанку ящики, шкафы, всё остальное. Включая меня самого. Под конец они уже стены выстукивали. И ничего не нашли.

– Так где, чёрт побери, оно было?

Эбботт слабо улыбнулся.

– На эвкалипте. Завёрнутое в промасленную бумагу. А эвкалипт тот, поверишь ли, растёт в парке имени Нджалы.

– Умно.

– Так как они вышли на меня, Фрэнк?

Смит развёл руками:

– Мы не могли сдать тебя. Мы сами не знали, где ты.

– Достаточно было паспортного имени. Как и все иностранцы, я должен был регистрироваться в полиции. В Лондоне знали об этом.

Смит молчал, пытаясь найти возражение.

– Мне всё ещё кажется, что ты мог где-то ошибиться. Привлечь внимание, например.

– Как? Я проработал там два месяца. Уезжал, приезжал, вёл геологическую разведку в буше – всегда с местными носильщиками и проводниками и с полной экипировкой. Более того, исследования велись всерьёз. И отчёты, которые я посылал в тот липовый офис на Багамах, и их копии для местного Министерства Недр – всё было настоящее. Невозможно работать точнее или открытее.

– Послушай, ты же знаешь, у них же паранойя на иностранцев. Выпил может не с тем человеком не в том баре. Пустяк какой-нибудь. Которого ты и не вспомнишь.

– Я помню всё. Я не пью с незнакомцами. Я с ними даже не заговариваю. И очень не люблю, когда они заговаривают со мной. Я знаю, как избегать неприятностей, Фрэнк. Большой опыт на этот счёт.

– А продажные чиновники? Они там на каждом шагу. Ты мог подмазать не того человека, или не подмазать нужного.

– Западная Африка – это моя территория. Я знаю, кому давать взятки, когда и сколько.

Смит снова развёл руками.

– Ну тогда я просто жду объяснений.

– В отличие от полиции Нджалы ты ищешь в неверном направлении. Они знали, чего ищут. Потому что им сказали, что искать.

– Это твои предположения. Но ты не знаешь наверняка.

Улыбка Эбботта стала бледнее и печальнее.

– Будь ты на моём месте, Фрэнк, и имея на руках все эти обстоятельства – какими были бы твои предположения?

– Без сомнения, теми же, что и твои. Но это само по себе ещё не делает их верными.

– Превосходный ответ, Фрэнк. Тебе стоит идти в политики.

– Ричард, ты должен признать, что существует некоторая, пусть небольшая вероятность, что ты ошибаешься.

– Вероятность есть, но…

Смит поднял руку.

– Давай остановимся на этом. И выпьем. Самое время.

Эбботт пожал плечами. Смит ищет увёртки, ищет оправдания – не имеющие ни малейшего значения. Если б он только знал, насколько. Впрочем, они имеют значение – для него. Старый Смити, со своей верой в непогрешимость Истеблишмента. Или, хотя бы, в непогрешимость своей веры в Истеблишмент.

Смит взял бутылку и два бокала.

– Кто сказал, что вино обязано быть красным? Вот Марсилляк из местечка Конкуез в юго-западной Франции. Однажды я проехал две сотни миль, чтобы…

Он продолжал говорить на автомате. Ему требовалось время, чтобы подумать. Чтобы найти способ вывести ситуацию из-под контроля Эбботта – как психологического, так и физического.

– Единственное французское вино, сделанное из винограда pinot noir за пределами Бургундии. И недорогое. Шесть с половиной франков за бутылку, – он поднял свой бокал, – твоё здоровье!

Они сидели в изящно обставленной комнате, подсвеченной лучами заходящего солнца. Снизу доносился уличный шум вечерней Куинс-Гейт. Мирная, благовоспитанная обстановка, идеально подходящая для неспешного разговора о вине, женщинах, поэзии или упадке современных нравов. Но никак не об убийстве.

– Ричард, все мы знаем, что на грязные трюки способно любое правительство. Но я не могу поверить, что наше правительство могло хладнокровно и преднамеренно выдать тебя на пытки и смерть ради каких-то политических или торговых соображений.

– Это как раз тот пункт, где наши взгляды на Истеблишмент расходятся. В любом случае, ни о каком хладнокровии и преднамеренности не идёт и речи. Напротив, они там, как всегда бывает в комитетах, тянули и обсуждали и чёрт знает что ещё, пока им не навязали это решение.

– Комитетах? Каких комитетах?

– Не знаю. Но такие вещи решаются комитетами. Обороны или разведки, или что-то ещё в том же духе. Все там не блещут умом, но они, по крайней мере – джентльмены. Все, кроме одного. Всегда самого умного, и не всегда джентльмена. И вот этот один говорит: «Единственный выход – сдать беднягу». Джентльмены заламывают в ужасе руки и причитают «Честные парни так не поступают». На это умный отвечает: «Не волнуйтесь, джентльмены, не волнуйтесь. Мы сдадим его, а потом вернём обратно. Мы вставим в договор с Нджалой условие о выдаче нашего агента. Вроде того, как вы забираете свой мяч, закатившийся к соседу». И после того, как эту мысль повторят ещё пару раз, все начинают думать, что идея очень даже неплоха.

Эбботт опорожнил бокал.

– Ты прав, – сказал он, – отличное вино. Можно ещё?

Смит наполнил его бокал.

– Послушай, Ричард…

– Есть только одна проблема. Нджала в такие игры не играет. И с какого испуга? У него все козыри. Он, конечно, старыми английскими джентльменами восхищается (с безопасной дистанции), но не доверяет. А с чего бы? Вначале они гноят его в тюрьме, потом выпускают, улыбаются и называют дорогим другом. Потом пытаются убить. Потом снова улыбаются. Даже такой крутой мужик, как Нджала, ощутит некоторое беспокойство. Так что он использует любую возможность. И любого заложника.

Фрэнк Смит по прежнему стоял с бутылкой в руке. Он налил себе ещё и вернулся в кресло.

– Ричард, но это всё-таки только догадки. Ты сам говоришь, что всегда остаётся вероятность ошибки.

– Что меня сдали из Лондона, так?

– Именно.

Смит наконец ощутил почву под ногами. Он отхлебнул из бокала. Вино приятно прокатилось по нёбу, оставив на языке фруктовый привкус.

– А какая разница?

– То есть как? Огромная…

– Фрэнк, всё это – чистая теория. Кажется, я ясно дал понять, что действую не из соображений мести.

Вино внезапно стало Фрэнку поперёк горла.

– Так ради чего? Приговора?

Эбботт медленно кивнул.

– Ради приговора. Гласящего: Нджала повинен смерти. Ради приговора, в справедливости которого вы с Контролером столько убеждали меня. Да и в конце концов – я только осуществляю политику Департамента.

– Ричард, прошло два с лишним года. Изменилась политика, изменились времена, обстоятельства, отношения. Всё изменилось.

– Кроме Нджалы. Он-то остался тем же. Единственная постоянная в этом уравнении. Тот же убийца, тот же тиран, тот же фашист…

– Ричард, ты играешь с терминологией. Такими словами кидается любой обиженный на общество

хулиган-тинейджер и любой Большой Брат, собирающийся покуситься на слабого соседа.

– Тогда вы относились к ним намного легче. Вы с Контролером, в том уютном особнячке на Темзе. «Он фашист. Абсолютно безжалостный, абсолютно безответственный. Он развяжет войну в Африке, как Гитлер в Польше, Как Муссолини в Абиссинии. Убей одного – и спасёшь тысячи, а может и миллионы, если вмешаются русские с американцами». И так далее, и тому подобное.

– У нас были причины. Угроза войны на самом деле существовала. Страшная угроза.

– Угроза войны существует всегда. Это как оспа.

– Угроза была вполне конкретная. Вследствие конкретного стечения обстоятельств. К счастью, в последний момент он передумал.

– А завтра он передумает ещё раз. Или на следующей неделе. Или в следующем году. И опять кризис, опять угроза. И что тогда?

Смит не пытался возразить.

– Послушай. Если решение убрать его было верным два года назад – значит оно верно и сейчас. Если дело только за целесообразностью.

– Может быть, – нехотя сказал Смит, – убивать его было неверно и тогда.

– Нет? Тогда вы меня убедили. Он заслуживает смерти – говорил ты. И Контролер говорил. Вы все говорили так. И вы были совершенно правы, – тон Эбботта был дружелюбным, почти весёлым, – Он умрёт.

– Ты представляешь, сколько вреда причинишь стране?

– Я знаю, сколько вреда страна причинила мне. А сейчас стране просто приходится иметь дело с последствиями своих действий. Как и всем нам.

– Ричард, ты просто пытаешься найти оправдания убийству.

– Нет, Фрэнк. Оно уже оправдано. Тобой и твоим начальством. Разумеется, вы не называли его убийством.

Фрэнк Смит молча отпил. Возразить тут было нечего.

– Согласен, у тебя есть причина, согласен, Нджала заслуживает смерти, согласен, правительства должны отвечать за свои действия. Согласен, согласен, согласен. Но почему ты, Ричард? Это выше моего понимания – назначить себя Господом Богом, или Немезидой, или Юпитером-громовержцем. Это ведь не твоё, понимаешь? Совсем не твоё.

– Ты усложняешь. Я не собираюсь быть Богом или кем-то там ещё. Я просто собираюсь убить одного человека.

– Великолепно!

– Русские, азиаты или люди вроде того же Нджалы делают это постоянно. Потому как им плевать на христианскую этику Запада. И на святость человеческой жизни тоже.

– Но тебе-то не плевать.

Эбботт усмехнулся.

– Это-то Контролера и беспокоило. Поэтому и понадобились все эти тесты – проверить, не понадобится ли мне стакан воды.

– Стакан воды?

– Человек, которого Сталин послал, чтобы ликвидировать Троцкого, в последний момент перенервничал. Ему пришлось сесть и попросить стакан воды. Ты это знал?

– Ему оно не слишком помешало – ледоруб Троцкому в череп он-таки засадил. Ты в самом деле думаешь, что Контролер сомневался в твоей выдержке?

– Думаю, он сомневался в выдержке любого. Ты же знаешь, он послал на тестировние одновременно нескольких агентов, – сухой тон Эбботта стал ещё суше, – А приз получил я.

Фрэнк Смит закурил сигарету, первую за сегодняшний день. Он как раз пытался бросить, и положил за правило не курить до шести вечера. Но правила созданы для того, чтобы их нарушать, как говорят фрацузы или кто-то ещё.

Он чувствовал, что обязан сделать ещё одну попытку, последнюю. И в сумраке глаз Эбботта видел, что – безнадёжную.

– Ричард, ты не обязан проходить через всё это. Я могу исправить…

Эбботт ответил не сразу:

– Я обязан пройти это, Фрэнк. Это всё, что мне осталось, единственное, что ещё придаёт смысл моей жизни. Остальное неважно.

Ладно, попробовали и это. Он знал: чтобы остановить Эбботта, понадобится больше, чем слова, больше, чем интеллигентный разговор за бокалом вина. Остановит его только пуля. Пепел к пеплу, прах к праху, насилие к насилию. Старое доброе средство, единственное, которое никогда не выйдет из моды. У немцев есть поговорка Ukraut vergeht nicht – сорная трава – не вытравишь со двора. Так и насилие. История человечества – история убийств.

Смит вздохнул и погасил сигарету – вместе с несбывшимися надеждами. Эбботт нравился ему, они были друзьями вот уже пятнадцать лет.

– Ещё вина?

– Нет, спасибо.

– Кофе? Как насчёт кофе?

Эбботт знал, что, как и всякий старый холостяк, Фрэнк Смит невероятно гордится любым своим достижением по хозяйству.

– Всё ещё предпочитаю молотый. Терпеть не могу этого растворимого мусора.

Эбботт улыбнулся:

– Хорошо.

Смит облегчённо вышел на кухню и погрузился в священнодействие, напевая под нос песенки, популярные ещё в войну. Пару раз он окликнул Эбботта, но ответа не получил. Когда кофе поднялся, он разлил его в чашечки тончайшего фаянса и довольно улыбнулся. Аромат получился божественным. Он поставил чашечки и тарелку с печеньем на поднос и осторожно понёс его в гостиную.

– Знаешь, проблема тех, кто хочет приготовить хороший кофе…

Он осёкся. В комнате никого не было.