Прочитайте онлайн Смерть зверя с тонкой кожей | 22.
22.
Нджала продолжал выдигать ящик. Пистолет виднелся уже наполовину, но этого было мало. И даже будь он виден целиком, – Нджала совсем не был уверен, что этого достаточно.
Требовалось что-то другое – например, чтобы Эбботта кто-то отвлёк. А для этого, судя по его взгляду – как у змеи перед броском – понадобилось бы минимум землетрясение.
Этот холодный пристальный взгляд вселял холод – а Нджала был не из пугливых.
– Я понимаю ваши чувства, – сказал он, – и ваше желание убить меня. Вы не одиноки в нём. Но только ли оно движет вами? Или есть и политические мотивы?
Эбботт молчал.
– Если тут политика, тогда разумеется надежды нет. Каждый рискующий жизнью по политическим мотивам – дурак по определению. С дураками не поспоришь. Но если причины только личные… тогда ведь всегда можно прийти к взаимопониманию… договориться о компенсации. Любой компенсации. Любой, понимаете.
Эбботт слушал вполуха. Он и без того был занят: не спускал глаз с Нджалы, наблюдал за окном, прислушивался, не появится ли вертолёт, да ещё и обдумывал, зачем Фрэнку Смиту понадобилось говорить про «Чёрный Сентябрь». Чтобы намекнуть на неодобрение политики Истеблишмента? Или просто укрепить Эбботта в его намерении? Он усмехнулся про себя. Как будто он нуждается в этом.
– Чему вы улыбаетесь?
– Размышляю, за какие заслуги вы получили этот замечательный браслет.
Несмотря на пронизывающий его холод, Нджала мгновенно взмок. Но Эбботт не стал развивать тему.
В летнем домике окончательно решили дать сержанту Клиффорду поискать себе подходящий наблюдательный пункт. И он быстро нашёл его – раскидистое дерево прямо напротив западного окна.
В кроне обнаружилась удобная развилка, в которую удобно лёг ствол его прекрасной винтовки. Всё, что от него требовалось – ждать, пока не колыхнётся штора. И молиться. Он был глубоко религиозным человеком.
Пистолет виднелся уже больше, чем наполовину. До него можно было даже дотронуться – если надоела жизнь.
Оставалось толкать ящик и тянуть время.
– Знаете, вы ведь из этих старомодных либералов. Да, все либералы старомодны. Их эксплуатируют левые, их презирают правые.
Подождал комментария. Его не последовало.
– Кто я, спросите вы. Диктатор? Фашист? Коммунист? У вас ведь непременно найдётся ярлык.
Ящик скрипнул.
– Что это?
«Магнум» смотрел Нджале в сердце, неумолимый, как пара глаз за ним.
– Стул, наверное. Скрипит иногда.
Эбботта, кажется, объяснение удовлетворило. Пистолет опустился. Нджала перевёл дух.
– Вашему драгоценному приятелю жить ещё двенадцать минут, если не появится вертолёт, – сообщил Эбботт и положил трубку.
– Двенадцать минут. Не слишком много.
– Назовите хоть одну причину оставить вас в живых.
– Я нужен своей стране.
Эбботт нехорошо улыбнулся. Нджала облизнул пересохшие губы.
– История находит тех людей, в которых она нуждается в конкретный момент. Сейчас моей стране нужен я.
– Чтобы убивать направо и налево?
– Жестокость бывает иногда необходима, особенно на теперешней стадии нашего общественного развития. Я контролирую её. Я ограничиваю её. Попытайся я сейчас обойтись без жестокости – это будет воспринято, как слабость. Меня сметут. Начнётся гражданская война.
– Каждый преступник легко найдёт оправдание своим преступлениям.
– Не могу сказать.
Он провёл ладонью по своим курчавым волосам. Речь шла об его жизни, и он знал об этом. Если удастся протянуть минуту или две после крайнего срока… что ж, никто не знает, что тогда. Это только шанс, пусть и ничтожный, но шанс.
Ящик наконец выдвинулся до конца.
– Знаю одно: вам, британцам, понадобилась добрая тысяча лет более-менее стабильного правления, чтобы построить довольно несовершенную демократию. И вы ждёте, что мы пройдём тот же путь за пять минут? Да, вы помогли нам. Заодно изрядно поэксплуатировав. Потом в один прекрасный день вы уходите, оставив нас с конституцией, которая ещё и не работает.
– В самом деле?
– Не у нас. Слишком всё сложно. Мы не готовы к ней. Нам следует пройти весь наш исторический путь – от феодализма – к капитализму, социализму, коррупции и всему, что полагается.
– Какое отношение это имеет к вашим зверствам?
– Я – продукт своего окружения, как и все мы. И, кстати, чем уровень моего зверства хуже того, что был у вас в правление Елизаветы I – а вы ведь называете её вашим золотым веком. Или возьмём великолепную викторианскую эпоху. Шестьдесят славных лет. Вы когда-нибудь видели статистику по детской проституции за 1875 год?
Долгая пауза. Потом Эбботт улыбнулся. Не одной из тех скупых хмурых улыбок, а по-настоящему, широко и открыто. Улыбка была настолько приятной и дружеской, что Нджала откинулся назад.
– Знаете, – проникновенно сказал Эбботт, – а ведь все эти беседы об этике, морали и сравнительной истории – это ведь полная чушь. Настоящая причина, почему я пришёл сюда, намного проще: вы – сукин сын и я хочу убить вас. И убью.
Нджала впервые почувствовал страх.