Прочитайте онлайн Султан и его гарем | XIXНовый фаворит
XIX
Новый фаворит
Пророчество Сирры и встреча с Мансуром-эфенди на террасе дворца побудили султаншу Валиде примириться с ним. Она так верила в чудеса и знамения, что слова пророчицы были для нее законом.
Шейх-уль-Ислам заметил эту перемену и употребил всю свою хитрость, чтобы закрепить эти отношения.
В один из следующих дней султанша Валиде приказала муширу Изету намекнуть Мансуру, что в назначенный час она желает встретить его в Айя-Софийской мечети.
Императрица-мать имела собственную мечеть в Скутари и часто посещала ее, чтобы в присутствии народа совершать свои молитвы. В окрестностях мечети, внутренние помещения которой были отделаны мрамором и устланы коврами, у султанши Валиде было несколько религиозных училищ, называемых в Турции медресе, а также квартиры для студентов, столовые для бедных, больница, бани и караван-сарай – пристанище для путешественников. Все это делала она для того, чтобы заслужить любовь народа.
Но в назначенный день к вечеру она отправилась не в свою мечеть, в большую, роскошную Айя-Софию, на паперти которой желала она встретить Шейх-уль-Ислама.
Прежде чем войти в мечеть, каждый мусульманин производит омовение в находящемся перед ее дверью бассейне. В собственной мечети султанши Валиде устроен был для нее особый бассейн; здесь же в Айя-Софии был только один, общий. Слегка обмакнула она туда несколько пальцев и коснулась ими лба, не закрытого покрывалом.
Ни снаружи, ни внутри мечети не видно ни образа, ни резьбы. Коран строго запрещает изображать людей и животных. Зато стенные украшения, состоящие из арабесок и изречений из Корана, украшают внутренность магометанских мечетей, стены которых ночью бывают освещены бесчисленным множеством ламп.
Богослужение на Востоке не величественно и не торжественно, оно состоит из одних механически произносимых молитв и чтения текстов из Корана.
В каждой мечети в стороне, обращенной к Мекке, находится большой мраморный престол святого пророка, и к нему должен быть обращен лицом каждый молящийся.
Константинопольские мечети делятся по пышности и значимости на два разряда: императорские – Джами-эс-Салатин и молельни, известные под именем Меджидие. Первых – шестнадцать, вторых – около ста пятидесяти. Кроме наибольшей и прекраснейшей из всех мечетей Айя-Софии (Святой Софии), ежегодный доход которой насчитывает до полутора миллионов пиастров, к императорским мечетям принадлежат: мечеть Эюб, мечеть Магомета II, далее, мечети Баязида II, Селима I, мечеть наследного принца (Шайзаде), затем Ахмеда I, Солимана I, Наи-Джами, Палиде, Аясма, Нури-Осман, Лалели (Тюльпанная мечеть) и множество других.
Айя-София была соборной церковью Константинополя, когда он был еще христианским городом. В 538 году (IV в.), после неоднократных пожаров, император Юстиниан принялся вновь отстраивать его с еще большим, чем прежде, великолепием. Спустя двадцать лет обрушилась восточная половина большого купола, но Юстиниан восстановил поврежденную церковь еще прекраснее и прочнее. Чтобы дать хотя бы некоторое представление о величине и роскоши этой, теперь магометанской мечети, сообщим, что для покрытия издержек на ее сооружение были введены специальные налоги и вычеты из жалованья чиновников. Стены и своды выведены были простыми плитами, но роскошь колонн превзошла собой все до сих пор известное. Тут были всевозможные сорта мрамора, гранита и порфира; фригийский белый мрамор с розоватыми полосками, зеленый из Лаконии, голубой из Ливии, черный кельтийский с белыми жилками и белый босфорский с черными, египетский звездчатый гранит и порфирные колонны, взятые Аврелием из Солнечного храма в Баальбеке, восемь зеленых колонн, привезенных из храма Дианы в Эфесе, а также из Трои, Кизина, Афин и с Цикладских островов.
Впоследствии турки еще более украсили эту великолепнейшую из церквей.
Магомет II воздвиг оба столба, подпирающие юго-восточную часть храма, обращенную к морю, и один минарет. Султан Селим II выстроил следующий, немного ниже первого. Мурад III соорудил остальные.
До ста архитекторов руководили постройкой Айя-Софии, пять тысяч рабочих трудились на правой стороне и столько же на левой.
По преданию, план был вручен императору Юстиниану ангелом, явившимся ему во сне.
Семь с половиной лет затратили на доставку и заготовку материалов, восемь с половиной лет продолжалась сама постройка. Когда все было уже закончено, император в сочельник 554 года на колеснице, в которую было запряжено четверо лошадей, поехал в церковь. Он велел заколоть тысячу быков, тысячу овец, тысячу свиней, десять тысяч кур и шестьсот баранов, в то же время тридцать тысяч мер ржи и триста центнеров золота розданы были народу.
Впоследствии, когда Константинополь завоевали турки, церковь эта была превращена в мечеть, в ней почти все было сохранено, так что Айя-София остается сохранившимся памятником давно минувшей эпохи и, вероятно, некогда будет снова возвращена христианам.
В большом куполе бросается в глаза известное изречение из Корана: «Аллах есть светильник неба и земли». Текст этот в ночи Рамазана бывает залит морем света от тысячи тысяч ламп, которые тройным окружением, помещаясь одно над другим, освещают свод купола, между лампами висят букеты и пучки искусственных цветов и золотые блестки.
В церковной нише, в виде полукруга, помещался престол с дарохранительницей. Это было место для священников, и к нему вели семь ступеней. Так как место это прямо выходило на восток, оно не могло быть мирабом – молитвенной нишей с престолом пророка, святилищем исповедников ислама. Магометане должны молиться с лицом, обращенным в сторону, где находится Кааба в Мекке. Константинопольские мечети должны иметь свой святой престол на юго-западе, и потому во всех тех церквах, которые были прежде христианскими, молящиеся никогда не обращались лицом прямо к алтарю, а всегда отвернувшись от него вкось.
Против престола, в центре обширной церкви, находилась христианская кафедра. В некотором расстоянии от нее помещается теперь кафедра мусульман, предназначенная для богослужения каждую пятницу, с нее-то проповедник, называемый хатибом, провозглашает молитву за султана. Настоящие же проповеди, бывающие здесь, произносятся с христианской кафедры, причем хатиб всходит на нее с деревянным мечом в руке – в знак напоминания о победе пророка. Двое знамен на кафедре – одно справа, другое слева – означают победу ислама над христианством.
С Мурада III ведут свое начало две огромные мраморные вазы в нижней части здания, каждая из которых содержит до тысячи мер воды. Ежедневно они наполняются свежей водой и похожи на огромные кропильницы.
На шпицах минаретов ярко сверкают золоченые серпы луны, самый большой находится на некогда осененном крестом, главном куполе, как вечный, издалека видимый символ торжества Полумесяца; в ясную погоду на двадцать миль кругом виден он с моря светлой точкой, словно напоминая всем остальным народам Европы, что в одной ее части и теперь еще вместо креста господствует враждебный ему символ. В Айя-Софии находятся три мусульманские святыни: светящийся камень, холодное окно и потеющая колонна, почитаемая в народе чудом.
Потеющий столб находится налево у входа, ведущего на паперть северных ворот храма, выступающей на нем влаге приписывают чудодейственную целебную силу. Появление этой влаги легко объясняется тем, что колонна эта, как песчаная, вбирает в себя много паров из окружающего воздуха и затем, при сухом воздухе, выделяет влажность на своей поверхности. Это обстоятельство и теперь еще позволяет наживаться некоторым слугам ислама: каждую ночь они смачивают колонну водой.
Недалеко от тех ворот мечети, через которые выезжает из сераля султан, и вблизи мираба находится выходящее на север окно, постоянно холодное, у которого знаменитый Шейх-Ак-Шамиддин – наставник Магомета II впервые излагал в этой церкви Коран. С этого времени место это стало священным для всех учителей и проповедников ислама. Еще известный турецкий путешественник Стягия в своих описаниях Константинополя упоминает о чудесном действии холодного окна. И теперь еще верят, что своей прохладой оно доставляет особенную мудрость учителям. Проникающий в это окно свежий северный ветерок поддерживает в нем прохладу, и это понятно, что в свежем, прохладном месте и учителя и слушатели чувствуют себя бодрее и находчивее, чем во всех других, с жаркой, удушливой атмосферой.
Светящийся камень находится в верхней галерее. Это светлый, прозрачный камень, многие принимают его за оникс, но на самом деле это не что иное, как кусок персидского мрамора, который вбирает в себя солнечные лучи и искрами отражает их.
Чудо светящегося камня ничто, в сравнении с чудесным освещением мечети во время семи святых ночей, в особенности в ночь Предопределения (15‑е Рамазана), называемую Лейлет-Эль-Кадр, в которую сходит с неба пророк.
В эту ночь султан с большой процессией является в Айя-Софию и, выслушав богослужение, при свете бесчисленного множества разноцветных ламп возвращается в сераль, а оттуда, как уже было сказано раньше, отправляется в Долма-Бахче продолжать свое брачное торжество. В этот день, во всей своей пышности, собираются там все шейхи, имамы, хабибы, мурдины и другие низшие служители церкви.
Из остальных мечетей самая роскошная – мечеть Солимана Великого, являющаяся блестящим произведением турецкой архитектуры. Огромный главный купол поддерживается четырьмя колоннами. Купол футов на двадцать выше Айя-Софийского, внутренность ее тоже украшена текстом из 24‑й суры Корана: «Аллах есть светило неба и земли. Его свет есть мудрость, с которой горит лампа под стеклом. Стекло блестит как солнце, лампа наполнена маслом священного дерева. Не восточное, не западное это масло – оно светит для всякого, кто только захочет!»
Затем следует мечеть Ахмеда I, из которой всегда отправляется караван в Мекку, потом Магомета II, завоевателя Константинополя. Мечеть эту строил греческий архитектор Христодул и в награду получил от султана всю смежную улицу. Предание говорит, будто Магомет, рассердившись на Христодула за то, что тот построил эту мечеть ниже Айя-Софийской, велел отрубить ему обе руки.
На другой день Христодул пошел к судье (кади) с жалобой на жестокий приговор султана. Кади приказал султану явиться на суд. Магомет II повиновался голосу закона, которому должны подчиняться все без различия, но при этом взял с собой под кафтан бердыш.
Султан хотел сесть перед кади, но тот приказал ему стоять наравне с истцом. Христодул повторил свою жалобу, объяснив, что столбы и всю мечеть сделал он ниже для того, чтобы она могла лучше уцелеть во время землетрясения, и за это султан велел отрубить ему руки и тем лишает его возможности зарабатывать на пропитание. Магомет посчитал поступок наказанием. На это кади сказал:
– Падишах, блеск порождает часто несчастье! Низкие стены твоей мечети никому не мешают молиться и служить в ней Аллаху! Если бы даже вся твоя мечеть состояла из одних драгоценностей, все равно ничего не значила бы она в глазах Аллаха. Отрубив руки этому человеку, ты сделал бы противозаконный поступок. Он не может более работать! На тебя теперь ляжет обязанность заботиться о его семействе! Что скажешь ты на это?
– Что правда, то правда! – отвечал султан. – Пусть решит закон!
– Закон, – продолжал кади, – определяет отрубить тебе руки в случае, если тот человек не согласится на полюбовную сделку!
– Я согласен выдавать ему ежегодную пенсию из общественных сумм, – возразил султан…
– Нет! – вскричал кади. – Не из общественной казны! Твоя вина, ты и в ответе; вот мой приговор!
– Ну, так я готов каждый день давать ему по двадцати кусков золота, довольно будет этого?
Архитектор согласился с этим вознаграждением, и тяжба была прекращена.
Тут только воздал кади должное почтение султану.
– О судья, счастье твое, что ты беспристрастно решил это дело. Если бы ты, из уважения к моему сану, произнес приговор не в пользу архитектора, я убил бы тебя вот этим бердышем! – сказал тогда султан.
Замечательны еще странные названия некоторых мечетей, которыми они обязаны своему происхождению. Так, например, одна из них называется Тадки Джедим («Прими, я съел бы это»). Она лежит недалеко от Псаматийских ворот и, должно быть, была воздвигнута кутилой, который, внезапно раскаявшись в своем чрезмерном обжорстве, стал ежедневно откладывать в шкатулку те деньги, которые употреблял прежде на стол. Скопил таким образом значительную сумму и на эти деньги построил мечеть.
Когда дворецкий подавал ему меню, он, вместо того чтобы заказывать блюда, бросал деньги в шкатулку со словами: «Прими, я съел бы это!»
Другая мечеть носит название Лити-Богадата (шесть пирожков). Она была основана придворным булочником султана Магомета II, обязанным ежедневно доставлять к столу его шесть горячих пирожков и за это получившим монополию на торговлю мукой. Он сильно нажился за счет бедняков и в старости для облегчения своей нечистой совести построил мечеть.
Рассказывают, однако, что жертва эта нисколько не помогла лихоимцу: по окончании постройки взбешенный народ ворвался в его булочную и утопил его в квашне.
После этого беглого очерка турецких церквей вернемся к султанше Валиде.
Как мы уже знаем, она отправилась в Айя-Софию и там, на женской галерее, совершив свою молитву, пошла на паперть.
Невдалеке, в тени колонн, стоял Шейх-уль-Ислам.
Императрица-мать направилась к нему. Заметив это, Мансур, со всеми знаками глубокой преданности, пошел к ней навстречу.
– Я вижу, что ты пришел на мой зов, мудрый Шейх, – заговорила императрица-мать, – проводи меня немного по улице, мне нужно спросить тебя кое о чем.
– Кажется, светлейшая государыня хочет удостоить меня своим доверием; это такая честь для меня, что я прежде всего спешу изъявить ей свою благодарность, – отвечал хитрый Шейх-уль-Ислам, желая сделать императрицу-мать своей союзницей.
– Да, я хочу довериться тебе, мудрый Шейх! Давно я не обращалась к тебе. Придворные интриги разъединили нас, – говорила султанша Валиде, возвращаясь в сопровождении Мансура-эфенди в сераль. – Я очень рада, что наступила, наконец, перемена в наших отношениях!
– Может ли кто-нибудь более меня оценить твою благосклонность, светлейшая государыня, я всеми силами постараюсь доказать тебе свою преданность!
– Ты сейчас узнаешь, зачем я звала тебя, – продолжала императрица-мать. – Я пришла в интересах нашего могущественного султана или, лучше сказать, меня привела сюда забота о престолонаследии! Ты не хуже меня знаешь о недостатках нашего законодательства в этом отношении, и мое единственное желание изменить существующие у нас по этому вопросу постановления и тем успокоить моего державного сына. Ты молчишь, мудрый Шейх?
– Я слушаю. Говори все, светлейшая государыня!
– От одного твоего слова, от твоего толкования закона зависит многое. Ты можешь изменить закон, если докажешь необходимость этого. Будем действовать сообща, и нам нетрудно будет придать вес этим нововведениям.
– Ты думаешь, светлейшая султанша, что будет возможно отменить древние законы императорского дома?
– Если и нет, то все-таки я бы хотела, чтобы для принца Юсуфа было сделано исключение!
– Ты желаешь, чтобы после кончины султана вместо законного наследника вступил на престол принц Юсуф?
– Ты угадал! Впрочем, ты еще раньше знал об этом желании.
– Подобные изменения в существующем порядке вещей должны быть тщательно взвешены, – уклончиво отвечал Шейх-уль-Ислам.
– Будем действовать сообща!
– Своим предложением, светлейшая султанша, ты делаешь мне большую честь!
– Согласен ли ты принять его?
– Я пересмотрю все законы и тогда увижу, возможно ли это.
– Этот ответ я уже вторично слышу от тебя.
– Ты должна извинить меня, но никто без известных гарантий и выгод не решится на такой важный и рискованный шаг!
– Ты желаешь вознаграждения, понимаю!
– Не вознаграждения, а только работы, светлейшая султанша, участия в государственных делах, одним словом, опекунства!
– Вступив на престол, принц Юсуф будет слишком велик для опеки.
– Ну, тогда назови это местом первого тайного советника.
– Ты рассчитываешь занять место возле меня?
– С неограниченными правами!
– Об этом надо еще поговорить и посоветоваться, мудрый Шейх, но наперед я хочу выслушать от тебя, какого рода желаешь ты иметь место: возле меня или надо мной?
– Возле меня не должно быть никого, светлейшая султанша.
– Понимаю, – сказала императрица-мать, – но прежде чем согласиться на такие условия, я должна еще подумать. Через несколько дней ты узнаешь мое решение.
Этими словами она дала понять Шейх-уль-Исламу, что разговор их окончен.
– Да защитит и сохранит тебя Аллах, светлейшая султанша! – отвечал Мансур и с низким поклоном оставил двор сераля.
Султанша же отправилась в свои покои, чтобы покончить некоторые дела, прежде чем вернуться в свой летний дворец.
«Я понимаю твои планы, ты хочешь повелевать, хочешь захватить в свои руки власть правления, – пробормотала она, – но я вместе с тобой скажу: надо мной – никто! Даже и ты думаешь, что я переживу султана! По крайней мере, не рассчитываешь на мою смерть! Я думаю, мы еще увидимся с тобой, великий муфтий! Я сделаю тебе уступки, ты получишь достаточные выгоды, но надо мной – никто!»
Несколько дней спустя во дворце принца Мурада произошел случай, стоивший муширу Изету жизни, а в тот вечер, когда смертельно занемог сам принц, султан в сопровождении Гассана ездил в дом софта.
На другой день, рано утром, Гассан явился в приемную императора.
Флигель-адъютанты и весь придворный штат были крайне удивлены неожиданным появлением впавшего в немилость и даже ос