Прочитайте онлайн У каждого свой долг (Сборник) | ЗАХВАТ СВЯЗНИКА
ЗАХВАТ СВЯЗНИКА
Однажды, когда мне удалось выкроить несколько свободных минут, я решил навестить Грету. Считал ли я себя виновным в том, что с ней произошло? Я не задумывался над этим. Жизнь есть жизнь…
Шел по улице и мучительно думал, что принести в больницу. Цветы? Конфеты? Духи? Не такие у нас отношения, чтобы дарить духи… Я останавливался возле каждой витрины в надежде что-нибудь выбрать.
Был солнечный день, первый по-настоящему теплый день. Городские модницы вышли на-люди. Улица расцвела яркими красками. Все радовались весне.
Постояв в раздумье у пышной витрины кондитерского магазина, я хотел было войти внутрь, но случайно посмотрел вдоль улицы… От неожиданности я вздрогнул. Навстречу мне шел Скрыпач, как его назвал Варпа, тот самый Скрыпач, который был в доме на Озерной и ранил Жольдаса. Бандит шел вразвалку, спокойно, немного пошатываясь. Мне показалось, что он был нетрезв. Да и рискнул бы трезвый появляться в таком месте?
По рассказам Варпы я знал, что это жестокий человек. На фотографии, которую он передал мне перед отъездом, я хорошо рассмотрел лицо Скрыпача: тупое, бессмысленное, с небольшим шрамом на подбородке. Недаром его использовали главари как экзекутора.
Я понимал, что задержать его не смогу: одному мне не справиться, применять оружие нельзя, так как кругом люди. Но в то же время мужчин, которые могли бы мне помочь, поблизости нет. Между тем Скрыпач приближался. Я отвернулся к витрине, искоса наблюдая за ним. Он прошел мимо, не удостоив меня взглядом. Не узнал! Не придумав ничего лучшего, я решил следовать за ним. Пройдя два квартала, Скрыпач свернул в боковую улицу и вскоре нырнул в подворотню. Я прошел мимо. В подворотне никого нет, значит, вошел в квартиру.
«Стоять и ждать? А чего, собственно, ждать?» Я решил позвонить Крылову. К счастью, он был на месте.
— Николай Федорович, здесь Скрыпач! Пришлите срочно патруль, — торопливо заговорил я. Крылов выслушал, не перебивая, и спокойно сказал:
— Володя, отправляйся по своим делам. Тебе там нечего делать…
Я повесил трубку в недоумении. Было обидно и непонятно: того не трогать, этого не трогать! А они нападают, ранят и убивают! Когда же этому будет конец?
Но я подчинился Крылову, купил коробку конфет, букетик голубеньких подснежников и отправился в больницу к Грете. Когда я немного остыл, мои мысли пошли в другом направлении: «Крылов не даст мне зря такого распоряжения, и если он приказал оставить Скрыпача — следовательно, наблюдение за ним ведут другие сотрудники». Это меня успокоило и даже обрадовало.
В большом зале приемного покоя навстречу мне поднялась пожилая чопорная медицинская сестра. Она пытливо посмотрела на меня через толстые стекла очков в роговой оправе и что-то спросила по-литовски. Не поняв вопроса, я по-русски сказал, что хотел бы пройти к Грете Липски. Сестра решительно и строго заявила:
— К Грете Липски никого не пускаем!
Я растерялся, хотя и знал, что такое распоряжение дал Дуйтис. Я не стал объясняться с сестрой, вряд ли она могла решить этот вопрос, и спросил, как пройти к главному врачу. Внимательно прочитав мои документы, пожилой литовец сказал:
— У нее один уже есть… Но, если вам нужно… Пройдите.
— Кто у Греты? — спросил я у сестры, получая халат.
— Только что поднялся какой-то блондин, — сестра кивнула на лестницу, которая вела на второй этаж. — Тоже с цветами… — Она укоризненно посмотрела на меня: — Ей сейчас нужен покой. А вы — один за другим… Сколько вас, а такую девушку не уберегли!
— Ей плохо?
— После такого ранения хорошо не бывает, — ответила сестра так же сухо. — Да уж идите. Второй этаж, по коридору направо четырнадцатая палата.
Я отыскал палату и постучал.
— Да, — услышал я знакомый мужской голос. В любое другое время меня обрадовал бы этот голос, но только не теперь: Жольдас.
Вероятно, и он не предполагал, что мы встретимся здесь, и, увидев меня, покраснел, часто заморгал своими белесыми мохнатыми ресницами и стал поправлять руку, лежащую на перевязи.
Наблюдать нашу встречу со стороны было, видимо, забавно. Поздоровавшись, я положил конфеты на тумбочку, взял стоявшую на окне банку с подснежниками, которые, как я понял, принес Жольдас, и воткнул в нее свой букетик.
— Вот теперь порядок! — сказал я, стараясь не встречаться глазами с Жольдасом.
Грета поблагодарила меня.
— Садитесь! Ваш друг отказался сидеть рядом со мной.
— Как ваши дела?
— Только что обстоятельно доложила товарищу Жольдасу, — ее глаза смеялись, и было видно, что она рада нашему посещению.
Жольдас отошел к окну. Обычно доброжелательный и веселый, он помрачнел. Мне вдруг стало неловко, из головы вылетели все мысли, потеряли значение теплые слова, которые намеревался сказать девушке. Я не знал, о чем говорить. Мне на помощь пришла Грета.
— Сегодня доктор сказал, что самое опасное позади. Но недельки три полежать мне здесь придется… А как вам живется в нашем городе?
— Ни минуты отдыха. Вот только к вам и удалось выбраться. Ни в театре, ни в кино не был.
— Долго вы здесь еще пробудете?
— В зависимости от обстоятельств…
Жольдас участия в разговоре не принимал, стоял у окна, переминаясь с ноги на ногу. Чтобы не обременять больную, я поднялся.
— Мне пора. Если разрешите, я навещу вас еще? Что вам принести?
— Приходите, — приветливо отозвалась Грета. — У меня все есть. Приносить ничего не надо. Спасибо.
Кивнув Жольдасу, я вышел из палаты и поехал в управление.
Перед самым перерывом на обед дверь моего кабинета отворилась, и на пороге показался Жольдас. Этого я не ожидал. Он вошел и плотно закрыл за собой дверь. Выражение лица его было сумрачным. Он молча опустился на диван, закурил. Я наблюдал за ним, ожидая, что он скажет. Как только он вошел, мне стало не по себе — появилось ощущение тревоги и неловкости.
Жольдасу тоже было не по себе. Наконец, собравшись с мыслями, он тяжело вздохнул и произнес:
— Послушай, Володя. Как бы тебе лучше объяснить? Ты говорил, что в Москве у тебя есть девушка. Она ждет тебя. А у меня это серьезно. Ты можешь понять мои чувства?
Он не проронил больше ни слова. Сидел. Курил. Смотрел в окно. Потом поднялся и ушел, не попрощавшись.
Я убрал дела в сейф, но остался сидеть в кабинете. За окном бурлил незнакомый город. Управление опустело, наступил обеденный перерыв. Мне есть не хотелось, мне казалось, будто я что-то потерял. Не хотелось даже думать. И все потому, что Жольдас прав. Да, прав. Нечего мне было в больнице делать.
Погода резко переменилась. Небо заволокли черные тучи, стемнело, и в железный подоконник стали ударять тяжелые капли. «Как все надоело! Скорей бы домой!» Я оделся и пошел в гостиницу. К моему удивлению, Крылов был в номере. Он читал книгу и, как только я вошел, отложил ее в сторону.
— Где ты пропадаешь? Я давно тебя жду. Пойдем в ресторан.
Он меня ошеломил. «Что это вдруг с ним? Почему в ресторан?» Я был расстроен всем, что случилось в этот день, а тут еще неожиданное приглашение. По всей вероятности, вид у меня был довольно забавный. Заметив это, Крылов сказал:
— Закрой рот и открой глаза! Мы, Володя, посмотрим, что там за публика.
— Гм… — я только вздохнул и махнул рукой. Крылов, единственный, пожалуй, раз за все время, не понял меня и расценил мой жест по-своему.
— Ты устал. Мы пойдем туда не работать. Ведь сегодня суббота, и мы заслужили отдых… Заодно и посмотрим.
За всю свою жизнь я был в ресторанах всего два раза и то не в первоклассных… Джаз лихо наигрывал какую-то бойкую мелодию. Она показалась мне знакомой. Господи! «Жареный цыпленок». У нас лишь мальчишки иногда пели! «Его поймали, арестовали, велели паспорт показать!»
Мы вошли в зал, и случилось чудо! Или я ошибся? Оркестр наигрывает «Катюшу»… Забавно! Почему это они сразу перестроились? Неужели нас заприметили?
Крылов выбрал столик, мы сели, и тотчас же рядом вырос официант. Оказалось, что он неплохо говорит по-русски. Он помог нам выбрать вино и закуску. Когда он ушел, Крылов подмигнул мне: «Видишь, как нас встречают!»
Я посмотрел на посетителей. Кто они?
Мое внимание привлек пианист, играющий в оркестре. Может быть, потому что он носил бакенбарды, спускающиеся почти до рта. В Москве никто не носил таких. А может быть, мне бросились в глаза толстые, сильные руки, которыми он энергично ударял по клавишам. Играл он хорошо. Я смотрел на него довольно долго, и, по-видимому, заметив это, он тоже стал посматривать в мою сторону.
Мы выпили вина, и я забыл обо всем: о пианисте, о делах. Спросил Крылова:
— Николай Федорович, у вас есть дети?
Я не представлял себе, какой он в семье. Такой же строгий и справедливый? До сих пор я ничего не знал о его личной жизни.
Крылов улыбнулся:
— Что-то ты вдруг заговорил о семье?! А-а, я понял: тебе захотелось домой… Знаешь, Володя, и мне тоже. Осталось недолго, потерпи… У меня есть сын, большой, чем-то похожий на тебя… Он студент, учится в ИФЛИ. Ну что ж, пошли спать.
Когда мы выходили из зала, я оглянулся и еще раз бросил взгляд на оркестр. Пианист смотрел нам вслед. Не знал я, что спустя два дня мне опять придется встретиться с ним, но при других обстоятельствах.
А случилось это так. Я работал у себя в кабинете, когда услышал на улице шум. Выглянул в окно и увидел толпу, которая приближалась к зданию управления. Когда я спустился вниз, там уже были Крылов и Дуйтис. Они подошли к неизвестному человеку, который шел впереди толпы, и стали его расспрашивать.
— Задержали двоих на чердаке, — пояснял тот, указывая на двух незнакомцев, которых держали за руки несколько здоровых парней. — Опять бросали листовки, на этот раз удрать не успели.
Я оглядел задержанных и в одном из них тотчас же узнал пианиста. А он, пытаясь высвободиться из цепких рук, вдруг закричал:
— Вы силой навязываете свои идеи! Всех не арестуете!
Крылов подошел к нему и спокойно спросил:
— Навязываем идеи? Кому?
— Всем! Всех хотите перетащить на свою сторону, но это вам не удастся!
— Подумайте, какую чепуху вы говорите: насильно навязать идеи. Возможное ли это дело? Силой можно заставить отказаться от убеждений, да и то не всякого, а навязывать? Это бессмыслица! Народ идет за нами потому, что верит нам. А за листовки вас будут судить.
Задержанных увели, а вскоре меня вызвал по телефону Крылов.
— Отложите все дела и спускайтесь вниз, — сказал он. — Поедете со мной.
Я сбежал по лестнице к выходу, Крылов сидел уже в машине. Проехали через весь город. Машина остановилась возле мрачного здания городской тюрьмы. Длинными коридорами прошли в кабинет следователя. Два окна, выходившие во двор, закрыты металлическими сетками. В кабинете ничего лишнего. Письменный стол, несколько стульев. Здесь бы Крюгер не выпрыгнул.
— Будете вести протокол, — обратился Крылов к переводчику, — а вы, Володя, обратите внимание на этого человека, постарайтесь хорошенько запомнить его приметы. А лучше всего, запишите их.
Ввели арестованного. Он был высок, худощав, лет тридцати пяти. Густые вьющиеся волосы, очень черные, с синевой. Лицо нервное. Глаза настороженные, ожидающие. На верхней губе — тонкие, щеголеватые усики.
Крылов указал арестованному на стул и спросил:
— Ваше имя?
Переводчик повторил вопрос по-немецки.
— Ганс Виндлер. Я — немец.
— Вас арестовали при переходе границы?
— Да.
— У вас отобраны деньги — пятьдесят тысяч рублей и инструкция к диверсионным действиям. Для кого они предназначены?
— Не знаю…
— Кому вы их должны передать?
Не поднимая головы Виндлер ответил:
— Я ничего не знаю.
— Странно. Не для себя же вы несли инструкцию, в которой даются наставления для бандитских действий?
— Нет, не для себя.
— Для кого же?
— Этого я не знаю…
Крылов усмехнулся.
— Такой ответ нас не устраивает. Вы имеете право отказаться от показаний, но отвечать «не знаю» — согласитесь, это смешно.
Виндлер молчал.
Крылов ждал. Немец должен заговорить. Молчать ему нет смысла, все улики налицо. Посидит, подумает и выложит все, что надо. Но в том-то и дело, что заговорить он должен не завтра и не послезавтра, а сегодня. Дорога каждая минута. Виндлер имеет прямое отношение к фашистской организации — в этом нет сомнений. Поэтому и следует как можно скорее вытянуть из него нужные сведения.
— Стало быть, не хотите говорить? Тогда не будем тратить времени и прекратим допрос! — рассердился Крылов. Он встал, показывая, что допрос окончен.
— Объясните ему, что, отказываясь от дачи показаний, он усугубляет свою вину, тогда как откровенное признание будет принято во внимание советским судом и поможет облегчить его участь…
Переводчик объяснил. Глаза Виндлера растерянно заметались. Он смотрел то на Крылова, то на переводчика.
— Вы говорите правду? Я получу снисхождение?
— Я вас не обманываю.
Виндлер опустил голову, сгорбился. Наступило томительное молчание. Все понимали, что происходит в душе этого человека.
— Хорошо. Я верю вам. Деньги и инструкцию я должен вручить руководителю организации Мергелису.
— Где вы должны вручить?
— У него на квартире. Улица Франко, девять…
— Пароль?
— Пароля нет.
— Он вас знает в лицо?
— Нет…
— Тогда как же? — Крылов строго посмотрел на Виндлера. — Мы условились говорить начистоту! Пароль должен быть!
— Они меня уничтожат! — Виндлер растерянно моргал. Пот катился по его лицу.
— Вот оно что! — рассмеялся Крылов. — Пока вы у нас, боятся вам нечего. — Говорите пароль!
— Вам привет из Мюнхена.
Крылов почему-то посмотрел в мою сторону. Чуть-чуть усмехнулся.
— Что должен ответить Мергелис?
— В Мюнхене я знаю только Вернера.
Крылов подошел к столу, о чем-то размышляя. Положил недокуренную папиросу на край пепельницы и, подойдя почти вплотную к арестованному, спросил:
— Имеет ли условное название операция?
— Да. Операция называется «Фейерверк».
— Почему она получила такое название?
— Я точно не знаю. За границей стало известно, что организация раздобыла оружие. Она будет действовать…
— Гм… — Крылов нахмурился. — Скажите, а в этом городе у вас есть знакомые, вас кто-нибудь знает в лицо?
— Нет, я здесь впервые.
— Сколько дней вы здесь пробудете?
— Девять или десять. С двадцать девятого апреля меня будут ждать на той стороне.
Бегло просмотрев протокол допроса, Крылов приказал конвоирам увести арестованного.
Увидев их, Виндлер вдруг торопливо заговорил. Крылов дал знак конвоирам выйти.
— Он говорит, что имеет для вас еще некоторые ценные сведения, — сказал переводчик, — только это большой секрет. Очень большой секрет. Он хочет говорить с вами наедине.
— Скажите ему, пусть не опасается.
— Скоро будет война, — сказал Виндлер.
— Война?
— Гитлер стягивает войска. У нас в штабе говорят, что летом начнется война.
— Вы военный?
— Да, я окончил специальную школу.
— Рано оборвалась ваша карьера, — усмехнулся Крылов.
Виндлер в знак согласия уныло покачал головой.
Когда Виндлера увели, Крылов долго ходил по кабинету. По временам приглаживал на голове «ежик» и стягивал к переносице брови. Так он делал всегда, когда обдумывал решающий шаг. Я начал смутно догадываться о его планах, когда он попросил пригласить коменданта тюрьмы.
— Где одежда Виндлера?
— На складе. Мы оприходовали все его вещи.
— Распорядитесь, чтобы ее хорошенько продезинфицировали и почистили. Завтра все должно быть готово.
— Будет сделано… — Комендант откозырял и вышел.
Крылов подошел ко мне. Прикурил от зажигалки потухшую папиросу.
— Значит, операция «Фейерверк»? Вот и отлично! — сказал он. — Мы назовем ее «Янтарь», пошлем к Мергелису «курьера»… Посмотрим, как он примет гостя!..
