Прочитайте онлайн «Великолепный век» Сулеймана и Хюррем-султан | Глава 103
Глава 103
— Глупый мальчишка, — прошипела Хафса, быстрым шагом обходя фонтан и направляясь к Сулейману. Султан с изумлением оторвался от письма; упрек матери как будто озадачил его.
Валиде-султан много дней думала, сидя в уединении своих покоев или ухаживая за Хюррем и Джихангиром. И как бы она ни поворачивала свои мысли, она неизменно приходила к одному и тому же выводу.
— Глупый мальчишка! — повторила она, с силой ударяя его по лицу.
Сулейман в замешательстве потер щеку.
— О чем ты, матушка? Что я еще натворил?
— Ты прекрасно знаешь, что творится в твоих покоях весь последний год. Доказательством твоих поступков служит Джихангир. Разве ты совсем не думаешь о доме Османов и о будущем империи? Ты всегда слушал только свое сердце, и оно в конечном счете станет причиной твоего падения — если не падения всей империи!
Губы Сулеймана изогнулись в усмешке, однако она лишь больше воспламенила валиде-султан.
— Мама, никто и никогда ни о чем не узнает. Я очень осторожен, так что никто не знает, когда оба моих любимых находятся вместе со мной.
Валиде-султан села рядом с сыном и презрительно хмыкнула:
— Значит, сын мой, ты принял все меры предосторожности?
Сулейман кивнул.
— И никто не знает о твоих… забавах?
Он снова кивнул.
Хафса снова влепила ему пощечину.
— Тогда почему мои наушники сообщают мне все пикантные подробности?
Сулейман задумчиво потер щеку.
Хафса прижалась к сыну и, положив руку ему на плечо, зашептала ему в ухо:
— Мы должны действовать быстро и пресечь все сплетни о том, что происходит! Ни у кого не должно возникнуть и тени сомнения насчет происхождения Джихангира — как, собственно, и насчет происхождения всех твоих сыновей. Подданные не должны думать плохо о тебе и твоих наследниках. Вы — наместники Бога на Земле. Твои подданные должны думать, что все твои сыновья — потомки пророка Мухаммеда.
— К черту сплетни, пусть болтают, что хотят, — хрипло прошептал Сулейман, так же пылко, как и валиде-султан. — Они будут думать так, как мы им прикажем, матушка. Наши подданные готовы на многое закрывать глаза, лишь бы у них были набиты животы, а на базарах и в хамамах к их услугам имелись все мыслимые удовольствия. Мои предки, как известно, наслаждались и обществом одалисок, и обществом своих пажей. То, что происходит за стенами гарема, никого не касается, кроме меня и моих любимых.
Хафса отодвинулась от сына и задумалась. Она вспомнила своего султана Селима, который часто приглашал к себе красивых молодых придворных. Она прогнала из головы неприятные мысли.
— Сулейман, ты не понимаешь. Твое… безрассудство подрывает наш род. Ты ослеплен своими желаниями. Да, ты прав: многие твои предки наслаждались ласками красавцев обоего пола, однако никто из них не позволял своим любовникам-мужчинам отведать изысканных угощений гарема. И уж точно никто из них не обладал даже малой толикой той власти, какой обладаешь ты в Европе, Азии и Африке.
Сулейман внимательно слушал мать.
— Хотя ты их не видишь, любимый, твои враги очень близко и готовы воспользоваться малейшей оплошностью, чтобы коварно нанести тебе удар в спину!
— Но Ибрагим и наши янычары снова выступили в поход на север, — возразил султан, — и сейчас сдерживают Габсбургов у их границ. Даже если Габсбурги узнают о моих любимых и о том, чем мы занимаемся, им все равно.
Валиде-султан вздохнула и снова покачала головой:
— Сулейман, ты величайший султан из живших на земле, а Ибрагим — величайший из великих визирей. В этом нет никакого сомнения. Но ты должен усвоить, что твой враг — не воин, который несется на тебя, размахивая саблей и целясь в тебя из пистоли. Воин вражеской армии сражается за то, во что он верит; не он твой истинный враг.
Сулейман вопросительно выгнул брови и стал ждать продолжения.
— Твой соперник, друг мой, — тот, кому ты больше всех доверяешь. Он всегда рядом; ты считаешь его своим самым близким другом. Хотя его тепло и близость, возможно, и утешают тебя, ты не замечаешь, как он, поглаживая рукоятку кинжала, только и ждет удобного случая всадить кинжал тебе в горло и злобно повернуть его в ране.
Сулейман отпрянул:
— Не понимаю, о чем ты говоришь! Я полностью доверяю всем моим визирям и пашам! Они всю жизнь преданно служат мне и империи!
Хафса понимала, что ей не удастся поколебать веру Сулеймана в своих приближенных. Он ни за что не поверит в истинные замыслы Ибрагима, пока не будет слишком поздно. Она вздохнула и решила сменить подход.
— Хорошо, дитя мое, думай как хочешь, но поверь мне на слово и не перечь ни моим словам, ни моим поступкам. Я сама разберусь с теми, кто распускает сплетни в гареме. Я отрежу языки тем, кто прячется в темных углах. В следующем году я по одной переселю всех твоих наложниц в Старый дворец. Пусть наслаждаются жизнью там. Гюльфем и Ханум, которые больше всего рады обществу друг друга, мы отправим в Манису. Там они обретут счастье и заслуженный покой. После всех принятых нами мер в твоем гареме останется одна Хюррем со своими евнухами и мавританками.
Хафса помолчала, желая убедиться, что Сулейман согласен с ее предложениями.
— Ты, сын мой, будешь продолжать вести победоносные войны на севере, но после того, как я опустошу гарем, ты сочетаешься с Хасеки Хюррем браком и всему миру объявишь ее своей женой и единственной настоящей любовью.
Сулейман ошеломленно отпрянул, но затем кивнул в знак согласия: его любовь сильнее, чем потребность придерживаться традиций.
— Остается Давуд… Само его существование должно быть стерто из всех книг и ведомостей… Пусть остается рядом с тобой, но для всех остальных он должен превратиться в невидимку. Никто не должен знать о той роли, которую он играет в твоей жизни и в жизни Хюррем; пусть никто не догадывается о происхождении Джихангира.
Сулейман прислонился спиной к колонне и кивнул в знак согласия.
— А ты, сын мой, никому не доверяй… — Валиде-султан ненадолго задумалась и продолжала: — Никому, кроме своего Давуда. Он верен своему слову и своей любви к тебе. Держи его у себя за спиной и верь только мечу в его руке, даже когда будешь окружен своими телохранителями.
Сулейман пытливо заглянул в мудрые глаза матери.
— Понимаю, матушка. Спасибо тебе, — прошептал он.