Прочитайте онлайн «Великолепный век» Сулеймана и Хюррем-султан | Глава 97
Глава 97
Ичоглан старательно массировал спину султана, время от времени поливая его водой и разминая напряженные, скованные мышцы. Сулейман дремал, но даже в полудреме думал о своем друге. Где сейчас Давуд? Он слегка поморщился, когда неопытные пальцы задели особенно больное место. Ичоглан поспешно вскочил и отошел к двери. Сулейман продолжал лежать ничком на мраморной плите. Его терзали невеселые мысли. То и дело он смахивал непрошеную слезу.
Ичоглан вернулся и сел рядом; его сильные руки снова принялись ласкать и ублажать тело султана. Их тепло утешало; они спускались все ниже, по спине к ягодицам. Он касался его нежно и бесцеремонно, так, как мог лишь один человек в целом свете…
— Давуд! — не веря себе, вскричал Сулейман, переворачиваясь и глядя другу в глаза. Он сел и обвил его руками.
Давуд ответил ему тем же. Они покатились по мрамору, сплетясь в объятиях. Страстно целуясь, они пытливо заглядывали друг другу в глаза.
— Друг мой, я очень беспокоился за тебя, — прошептал наконец Сулейман.
— Ш-ш-ш, — ответил Давуд. — Я вернулся, любимый, и больше никогда тебя не покину.
Они снова поцеловались и рассмеялись.
— Давуд, с тобой мне сразу стало легко, как будто у меня выросли крылья.
— А я, Сулейман, рядом с тобой счастлив, как павлин среди кур.
Они продолжали кататься по мрамору и ласкать друг друга. Рука Давуда скользнула по мускулистой груди и нежно коснулась завитков волос внизу живота Сулеймана. Коснувшись губами губ своего любимого, он почувствовал, как твердеет плоть Сулеймана, и обхватил ее пальцами, чувствуя, как она наливается кровью и растет. Он прекратил ласки, когда Сулейман перехватил его руку и оттолкнул от себя. Давуд смущенно поднял голову. Он увидел на губах султана улыбку, в которой сквозила серьезность.
— Нет, друг мой, мы оба знаем, что любим друг друга. Пока тебя не было, я долго размышлял и понял, что по-другому и не может быть. Я твой, Давуд, но есть и еще одна часть нашей любви, которая должна объединить нас.
Давуд вопросительно смотрел на султана.
— Сейчас я прикажу моим ичогланам как следует помассировать нас, вымыть и принести самые роскошные одежды. Тебе я подарю новый кафтан, который недавно сшили для меня; по-моему, он тебе очень пойдет. Затем мы перейдем в Прибрежный павильон, где будем пировать, пока не насытимся и не напьемся. Когда мы поймем, что больше не сможем съесть ни одного перепелиного яйца и выпить ни одного кубка превосходного красного вина, которое делают здесь, в Топкапы, нам подадут кальян. Мы как следует воспламенимся, а затем отправимся в мои покои и насытим наше величайшее желание. Ты, Давуд, — султан моего сердца. Отныне я так и буду с тобой обращаться. Мы с тобой одно целое.
Давуд наклонился к любимому и поцеловал его.
Остаток дня они провели в хамаме; несколько ичогланов трудились над ними и исполняли все их желания. Их долго массировали и мыли. Им постригли ногти на руках и на ногах. Затем помыли им головы и остригли волосы. Глядя, как цирюльник осторожно подстригает холеную бородку Сулеймана, Давуд жмурился от удовольствия. Он заулыбался, когда и его начисто побрили остро заточенным кинжалом. Пока ловкие руки ичогланов разминали все их мышцы, они переговаривались шепотом, сплетя пальцы на мраморной белой плите. Наконец, их, безупречно чистых и нагих, вывели из хамама и препроводили в султанскую гардеробную. Еще несколько ичогланов помогли им облачиться в тончайший шелк и парчу. На их босые ноги надели туфли, расшитые изумрудами и рубинами. Затем из внутренних покоев султана вышел ичоглан с маленькой резной шкатулкой в руках. Сулейман откинул крышку. На алой бархатной подушечке лежала тонкая золотая цепочка. Сулейман осторожно вынул цепочку и надел ее на шею Давуду.
— Друг мой, я сделал ее для тебя собственными руками. Каждое звено символизирует любовь и доверие, какие я испытываю к тебе всей душой и всем сердцем. Точно такую же цепочку я подарил Хюррем перед тем, как отправился в последний поход.
Давуд пропустил между пальцами тонкие звенья и вытер слезы, навернувшиеся ему на глаза. Он потянулся к руке Сулеймана и поднес ее к своим губам.
— Благодарю тебя, — произнес он срывающимся от волнения голосом. — Твой подарок значит для меня больше, чем все милости, которыми ты меня осыпал до сих пор.
Сулейман ласково улыбнулся и сам поднес к губам руку Давуда.
— Пойдем, наш пир начинается.
Несколько часов они провели в роскошном Прибрежном павильоне. Перед ними стояли золотые блюда с платиновыми завитками, доверху наполненные перепелами, олениной, курятиной, бараниной, мясом льва и павлина. Чаши, до краев наполненные экзотическими соусами, источали разнообразные ароматы, пробуждая аппетит. Им подали также грибы, печеный лук, свеклу и корнеплоды. Аромат свежеиспеченного хлеба заполнял их ноздри.
После горячего принесли подносы, нагруженные сладчайшей пахлавой и разнообразными сладостями. Вина и шербеты лились рекой весь вечер; Давуд наслаждался их изысканным вкусом. Когда наконец они перешли к сладкому кальяну, который запивали густым черным кофе, начались ночные развлечения. Шуты и циркачи, карлики и актеры пантомимы услаждали их взоры своими номерами.
Сулейман и Давуд сидели рядом на мягких подушках, прижавшись друг к другу. Сулейман наблюдал за своим спутником; искренняя радость Давуда доставляла ему больше удовольствия, чем само представление.
Под грохот барабанов и звуки труб они наслаждались зрелищем. Перед ними выступали глотатели огня и фехтовальщики, на мраморном полу состязались борцы, одетые лишь в легчайшие туники. Акробаты делали сальто и высоко подпрыгивали; мечи со свистом рассекали воздух совсем рядом с их голыми ногами и животами.
Лезвия скользили угрожающе близко к мускулистой плоти, но благодаря исключительной ловкости и опыту никто не пострадал. Давуд восхищенно качал головой. Ему страстно захотелось коснуться своего любимого султана.
Сулейман провел ладонью по груди Давуда:
— Ты готов, любимый?
Давуд закрыл глаза в знак подтверждения.
Сулейман нежно взял Давуда за руку и повел по парку к своим личным покоям. Когда они вышли на тропинку и поднялись на мраморные ступени террасы, Сулейман крепче схватил его за руку, ладонь его вспотела.
Они долго шли под колоннадой и по коридору, направляясь к спальне. Теперь рука у Сулеймана обильно вспотела. Наконец он выпустил Давуда.
— Что случилось, Сулейман? — спросил Давуд, не скрывая тревоги.
— Ничего, Давуд, все в порядке. Пожалуйста, входи и жди меня… Мне лишь нужно облегчиться. Я сейчас приду.
Давуд замялся, но затем, проведя тыльной стороной ладони по щеке Сулеймана, он повернулся к двери. Сулейман смотрел Давуду вслед; тот вошел в спальню. Когда он услышал, как за другом захлопнулась дверь, он тяжело облокотился о каменную стену и посмотрел в небо.
— Прошу тебя, Аллах… То, что я сейчас делаю, правильно и справедливо. Я не могу допустить, чтобы все шло так же, как раньше, не потеряв цельности, которой требует мое сердце. Пожалуйста, помоги мне в том, что я задумал. И пусть все заинтересованные лица поймут, что я желаю лишь справедливости. Дай мне сил и решимости довершить начатое… — Он сгорбился, дрожа, и сжался в темном, тихом коридоре. Каменная стена приятно холодила спину. В руке он крепко сжимал кинжал.
Давуд вошел в комнату, с которой успел хорошо познакомиться. Диван для сна был накрыт покрывалами из меха горностая и лисицы. На полу лежали красивейшие персидские и кашмирские ковры. Венецианские застекленные светильники освещали все ниши, а стены были выложены изникской плиткой сказочной красоты. Давуд слегка пошатывался — наркотик из кальяна еще бурлил в его крови.
Он обернулся, услышав за спиной легкий шорох.
Перед ним стояла Хюррем в шелковом халате, расшитом черным жемчугом и бриллиантами. Пышные огненно-рыжие волосы спадали ей на плечи, окружая голые плечи и тонкие руки. Глаза ее сверкали так же ярко, как драгоценные камни, нашитые на ее халат. Она улыбнулась, разомкнув соблазнительные губы, и шагнула к нему.
Ошеломленный Давуд молча смотрел, как она приближается к нему, раскинув руки. Ему показалось, что Александра… Хюррем… привиделась ему во сне, навеянном сладким кальяном. Она потянулась к нему и закинула руки ему на шею. Лишившись дара речи, Давуд нагнулся и прильнул губами к ее губам, наслаждаясь нежным ароматом. Сердце его бешено забилось. Ему показалось, что их поцелуй длился целую вечность. Он обхватил любимую за талию и оторвал от земли.
Хюррем прильнула к нему, забыв о том, что ее ноги болтаются в воздухе. Одна туфля упала на ковер. Нежно лаская ее, Давуд не переставал страстно ее целовать. Хюррем пылко отвечала ему, и он погрузился в полузабытье.
Сулейман словно окаменел в темном коридоре. Он поглаживал инкрустированную драгоценными камнями рукоятку кинжала, зная, что ждет его в его спальне, и всецело понимая, что он сейчас собирается сделать. Рыдания сотрясли его. Глаза наполнились слезами, и он грубо смахнул их. Оттолкнувшись от стены, он шагнул к тяжелой двери.
Почувствовав, как ей в живот уткнулось его выросшее мужское достоинство, Хюррем закрыла глаза и выгнула спину, не отрываясь от губ Давуда.
Дверь скрипнула и приоткрылась.
Хюррем еще раз коснулась губами губ Давуда, вдохнула идущий от него аромат сладкого вина и легко высвободилась из его объятий. Они оба обернулись, когда в спальню вошел Сулейман. Султан медленно приближался к ним, сжимая в дрожащей руке кинжал. Подойдя к ним, он положил клинок на бронзовый пьедестал. Затем крепко обнял их обоих — двух его самых любимых людей на свете.
Они втроем долго стояли, тесно обнявшись. Наконец, Сулейман разжал руки и сделал шаг назад.
Хюррем как завороженная слушала, как султан шепчет:
— Сегодня ваша ночь, мои любимые! Уверяю вас, она наступила не слишком поздно. Я вас оставлю, и пусть судьба вернется на тот курс, который был в свое время столь печально нарушен. Я… приказал евнухам охранять все подходы к моим покоям, но не входить ни в одну из комнат или коридоров. Здесь вас никто не увидит, но вы не должны даже заикаться о том, что произойдет здесь сегодня. Если об этом узнают, вас обоих ждет немедленная смерть… А после вас умру и я. — Глазами он указал на кинжал. — Держите его поблизости все время и, если понадобится, немедленно пускайте в ход — ради нас всех…
Хюррем смотрела на Сулеймана глазами, в которых застыло обожание. Из ее глаза выкатилась слезинка. Дождавшись, пока ее слезинка упадет, Сулейман продолжал:
— Я люблю вас обоих со страстью, которую, наверное, невозможно описать словами, поэтому даю вам время для того, чтобы вы исполнили ваше самое заветное желание…
От слез перед глазами Хюррем все расплывалось. Сердце готово было разбиться от слов любимого. Сулейман молча повернулся и направился к выходу.
— Сулейман! — тихо позвала она, когда он стоял на пороге.
— Останься! — вторил ей Давуд своим глубоким баритоном.
Хюррем посмотрела в глаза Давуду и с самой нежной улыбкой прижалась щекой к его груди, протягивая руку к их общему любимому.
Сулейман не знал, на что решиться; из-за слез он не мог видеть их отчетливо. Плача от счастья, он стоял на месте. Давуд и Хюррем подошли к нему и крепко обняли. Он наклонился, пылко поцеловал фаворитку в губы и, выпрямившись в полный рост, нежно поцеловал Давуда, вложив в поцелуй всю свою любовь. Хюррем с радостью наблюдала за двумя своими любимыми мужчинами; ее губы ласкали обоих. Она уткнулась лицом в грудь Сулейману и заметила цепочку, сверкнувшую на груди у Давуда.
От цепочки как будто шло тепло. Хюррем просияла.
Они не спеша подошли к дивану, застеленному роскошными меховыми покрывалами. Легкий ветерок колыхал полог и шелковые занавеси в проеме, выходящем на открытую галерею. Мягкий свет вечерней луны играл в складках атласного полога. Из темного парка послышался орлиный клекот — то самка призывала к себе самца, учуяв его высоко в небе.
Утром, когда за атласный полог проникли первые лучи солнца, трое обнаженных любовников улыбнулись, не просыпаясь.
Хюррем лежала, уютно свернувшись между двумя теплыми телами ее любимых мужчин.
Она была бриллиантом между двумя изумрудами Европы и Азии.
Она была Стамбулом.
