Прочитайте онлайн Заговор в начале эры | Глава XVIII

Глава XVIII

Нам кажется недостаточным оставить тело и душу детей в таком состоянии, в каком они даны природой, — мы заботимся об их воспитании и обучении, чтобы хорошее стало много лучшим, а плохое изменилось и стало хорошим.

Лукиан

Гражданская война по природе своей наиболее разрушительное и страшное бедствие для любого народа. Гражданская война есть ужасный барьер, пролегающий между гражданами одной страны, одного народа, одной семьи. Раздел проходит по душам людей, когда сын восстает против отца, отец борется с сыном, а друг убивает друга.

Жестокость в такой войне становится общепринятой нормой, когда люди бьются с отчаянием обреченных, порывая свои связи с родными и близкими, рвут кровные нити своего прошлого. Но гражданские войны губительны и по своему нравственному ущербу, наносимому обществу. Победителей в таких войнах не бывает, ибо побежденной является другая половина собственного народа.

В период гражданской войны победителей развращает мысль о том, что врагов государства можно и нужно искать внутри общества, среди собственного народа, ибо половина населения является потенциальным носителем чуждой обществу победителей истины.

И тогда война, уже давно завершившаяся, сменяется террором. Почти всегда социальный конфликт, сопровождаемый гражданской войной, развращает общество и людей до такой степени, что через определенный срок победители, уже привыкшие к истреблению сограждан, начинают террор против собственного народа, а либеральные лозунги народовластия сменяются жесточайшей диктатурой единовластия.

Выступление Цицерона в сенате стало формальным объявлением гражданской войны и подвело черту под трудным периодом временного сосуществования двух враждующих группировок.

Глубокой ночью, когда небо было затянуто набегающими тучами, а тяжкий мрак поглощал огромный город, придавливая его к земле, Катилина покинул город. Он выехал из Рима в сопровождении большого числа своих сторонников, провожаемый неодобрительными выкриками легионеров городской стражи. Претор Лентул, призванный исполнять свои обязанности до конца года, проводив катилинариев до крепостных ворот, вернулся домой в сопровождении двух вольноотпущенников. Всю дорогу домой Лентул проделал молча, обдумывая свои зловещие планы. Отъезд Катилины делал его наиболее важной фигурой среди заговорщиков, оставленных в городе. И претор твердо решил не только заменить Катилину, но и превзойти его, осуществив замыслы, не удавшиеся вождю заговорщиков.

Едва Катилина покинул город, как об этом сообщили Цицерону. Счастливый консул немедленно сел за составление второй речи против Катилины, абсолютно убежденный в могуществе своего ораторского мастерства.

Цезарь узнал о поспешном отъезде Катилины почти одновременно с Цицероном. Окончательный разрыв между катилинариями и сенатом сделал очень выгодными позиции Цезаря и его сторонников, не вмешавшихся в борьбу двух враждующих группировок — катилинариев и партии сената.

Но хорошее настроение Цезаря быстро улетучилось, едва вошедший номенклатор доложил о приходе Домицианы, старшей весталки Рима. Цезарь не любил эту сухую, маленькую женщину тридцати девяти лет, которая через год должна была уступить свое место другой весталке. Согласно римским обычаям, весталками могли состоять непорочные девушки до сорока лет из лучших римских семей. В непорочность Домицианы верховный жрец мог верить абсолютно. Воплощением всех грехов для Домицианы были мужчины, которых она ненавидела. Старшая весталка истово верила, что все беды римского народа являются производными от похоти и разврата римских мужей.

Избрание Цезаря, известного своими любовными похождениями, верховным жрецом Рима она восприняла почти как личное оскорбление, как святотатство, стараясь обращаться к верховному понтифику лишь в самых необходимых случаях.

Коллегия весталок считалась наиболее уважаемой жреческой коллегией в городе, и члены коллегии, весталки, имели право на ликторов, идущих впереди них. Они единственные среди римских женщин распоряжались своим имуществом и обладали гражданскими правами наравне с мужчинами. Весталки даже обладали правом помилования. Но до сорока лет они обязаны были сохранять девственность и поэтому избирались из самых знатных семей Рима еще в раннем возрасте.

Только исключительные обстоятельства могли привести Домициану в дом Цезаря, и он вышел в атрий к старшей весталке, уже догадываясь о цели ее визита. После взаимных приветствий старшая весталка сразу перешла к делу.

— Я пришла просить верховного понтифика о помощи, — начала через силу Домициана, — завтра Юния из рода Сципионов будет посвящена в нашу коллегию, и ты должен принять участие в церемонии.

Цезарь сморщился. В глубине души он всегда считал ненормальной, почти насильственной, церемонию посвящения в весталки молодых красивых девочек. От десяти до сорока лет, лучший возраст своей жизни, римская девушка, посвященная в весталки, не имела права встречаться с мужчинами и выходить замуж. При этом многие весталки и после сорока лет оставались девственницами и не пытались выходить замуж, так как видимых претендентов уже не находилось.

— А родители Юнии согласны? — недовольно спросил Цезарь.

Домициана строго посмотрела на верховного жреца:

— Разумеется. Это большая честь для семьи Сципионов. И ты, согласно римским обычаям, должен принять участие в обряде посвящения.

— Да, конечно, — вынужден был согласиться Цезарь и сухо спросил: — Ты пришла только за этим?

— Не только. Я хочу поговорить с тобой о нашей весталке Постумии.

— Со мной? — притворно удивился Цезарь. — А почему именно со мной?

— Ты верховный понтифик и главный жрец Рима, — вновь напомнила Домициана, с трудом сдерживая свой гнев, — и хотя, клянусь богиней Вестой, ты менее всего подходишь для этого разговора, ты должен выслушать меня.

Цезарь промолчал.

— Постумия пренебрегает своими обязанностями. Дважды по ее вине едва не погас священный огонь в храме богини Весты. Но этого мало. Она посещает дома римских мужей, принимая участие в их оргиях, отдаваясь прелюбодеяниям и похоти. Подобной развратнице нет места в нашей коллегии. Она подает дурной пример другим весталкам. И я требую ее удаления из коллегии, — закончила свою гневную речь Домициана.

— Каким образом? — сдержанно спросил Цезарь.

— По римским обычаям, весталка, нарушившая обет девственности, должна быть предана казни, — сурово сказала Домициана, с трудом сдерживая свой гнев, — у нас не может быть исключения из коллегии. Виновная должна быть предана земле.

Цезарь содрогнулся. Он знал этот дикий римский обычай, по которому весталку, виновную в прелюбодеянии, предавали страшной казни — закапывали живьем.

— Но в последние сто лет не было такого наказания, — осмелился напомнить верховный жрец.

— Тем хуже для нас. Именно поэтому наш город сегодня переполнен ложью и развратом. Я требую наказания Постумии, — твердо сказала Домициана.

Цезарь помрачнел.

— Хорошо, — выдавил он, — я подумаю.

— Как долго? — спросила старшая весталка, и верховный жрец вдруг понял, что столкнулся с самым страшным видом непримиримости — религиозным фанатизмом в сочетании со своеобразной реакцией уязвленного самолюбия старой девы, не имеющей шансов выйти замуж и понравиться мужчинам.

— Я скоро дам ответ, — сказал Цезарь, — это не совсем обычное дело.

— Я буду ждать десять дней. Всего десять дней, — подчеркнула Домициана, — после чего обращусь к трем фламинам, главным жрецам Юпитера, Марса и Ромула. Их согласия на казнь будет мне вполне достаточно, — закончила старшая весталка и, не попрощавшись, вышла из атрия.

После ее ухода Цезарь долго не мог прийти в себя, стараясь унять охвативший его гнев. Любой вид фанатизма, злобного, упрямого невежества в сочетании с истовой верой в ложные постулаты, раздражал Цезаря. Требования Домицианы оскорбляли не столько чувства, сколько разум верховного жреца.

Лишь через несколько часов, сумев остыть, Цезарь вспомнил, что давно хотел зайти в школу Аполлодора, и поспешил одеваться. Среди многочисленных обязанностей верховного понтифика был и общий надзор за состоянием воспитания и учебы подростков в римских школах.

Система образования Римской республики гармонично сочетала в себе воспитание и развитие молодого человека, как будущего воина и государственного деятеля, охватывая все стороны жизни — интеллектуальную, эстетическую, физическое совершенство и нравственность. Римские преподаватели, перенявшие многое у греков, сумели синтезировать лучшие образцы греческих школ, выработав единую систему образования. В римских школах были подготовлены блестящие плеяды воинов-философов, государственных мужей, одинаково хорошо владеющих мечом и словом.

Некоторая однобокость образования в греческих школах, где готовили плохо образованных воинов, как в Спарте, или схоластов-философов, как в Афинах, была решительно отвергнута римской методикой образования. Эстетическое и интеллектуальное развитие гармонично сочеталось с физическим, не подавляя друг друга. Хотя справедливости ради следует отметить, что общий уровень эстетического развития молодых римлян был неизмеримо ниже их сверстников из Греции.

В семь лет дети поступали в школы для обучения азам арифметики и литературы. Через несколько лет, пройдя первую, начальную стадию обучения, подростки поступали в другую школу, где занимались в основном с преподавателями грамматики. Здесь же им преподавали историю, музыку, литературу, обращали большое внимание на физическое развитие.

Последняя стадия обучения включала в себя постижение риторики, философии, астрономии. Некоторые богатые римские семьи отправляли своих детей в Грецию и другие страны для более полного и всестороннего обучения после завершения всех трех стадий римской школы. Именно такое образование получили Цицерон и Цезарь, обучаясь на Родосе у Аполлония Молона.

Пергамский ритор Аполлодор, ученик Аполлония Молона, открыл свою школу в Риме два года назад и уже получил известность далеко за пределами «Вечного города», мудро сочетая в своей школе все три стадии обучения. В его школе лекции читали лучшие преподаватели Рима. Историки Тит Ампий и Марк Акторий Назон, грамматики Луций Аппулей и Асконий Педиан, поэт Гай Лициний Кальв, комедиограф Децим Лаберий, астролог-пифагореец Публий Нигидий Фугул, риторы Луций Вольтаций Пилуй и Авл Цецина — таков был далеко не полный перечень преподавателей, выступающих в этой школе. Лучшие римские ораторы, сенаторы, консулы считали за честь выступить в школе Аполлодора перед его воспитанниками.

Уже при подходе к школе Цезарь услышал громкие голоса спорящих учеников. В школе Аполлодора споры поощрялись, и молодым людям была предоставлена возможность отстаивать свою точку зрения даже в спорах с преподавателями. Пройдя портики небольшого здания, Цезарь вошел во двор. Двое подростков, одетых в претекту, яростно защищались от нападок остальных ребят, которые были недовольны их упорством. Прислушавшись, верховный понтифик понял, что ребята защищают философию Демокрита, отстаивая ее основные постулаты.

— Значит, после смерти вы двое распадетесь на атомы и будете лишены бессмертия, — с вызовом крикнул один из оппонентов двух ребят.

— Они отвергают учение Аристотеля, — с гневом сказал другой.

— Неправда, — возразил один из подростков, — и ты, Марций, знаешь, что я согласен с философией Аристотеля, но я принимаю и этику Демокрита, ибо в ней есть рациональное зерно о видиках, которые и составляют основу больших тел.

— Нельзя примирить божественное учение Аристотеля с богохульными утверждениями Демокрита, — громко сказал Марций, — невидимые атомы не могут существовать в природе, и ты, Марк, никогда не сумеешь нам это доказать. Вы с Секстом считаете, что ощущения всего ложны, ибо нами управляют фигуры и видики Демокрита. Лучше верить в богов, чем в невидимые атомы.

— Но боги и создали из этих атомов наши тела и мир, окружающий нас, — терпеливо объяснял своему горячему оппоненту Марк.

Заинтересованный Цезарь подошел поближе к спорящим.

— Ты еще не нюхал ученой пыли, а берешься судить о вещах тебе неведомых, — сказал Марций.

— Это верно, — заметил стоявший рядом с Марком Секст, — именно поэтому в твоей душе меньше атомов, чем предполагал Демокрит.

Ребята громко засмеялись. Преподаватель, внимательно слушавший их, наконец, заметил Цезаря и поспешил приветствовать великого понтифика. Подростки учтиво поздоровались с Цезарем. Многие смотрели на него восхищенными глазами — имя Гая Юлия было известно всему Риму.

— Пусть боги пошлют удачу Цезарю, — громко сказал преподаватель, — я рад приветствовать тебя в нашей школе.

Цезарь улыбнулся:

— Я давно собирался навестить вас, но события последних дней не давали мне такой возможности.

— Ты прав, — вздохнул преподаватель, — иногда мне кажется, что всем нам не хватает мудрости. Эти раздоры губительны для нашей республики.

К ним уже спешил сам основатель школы, Аполлодор. Высокого роста, подтянутый, с правильными, тонкими чертами лица, одетый в греческую хламиду, он заметно выделялся своей гордой осанкой и живым блеском пронзительно-черных глаз, выдававших в нем уроженца юга.

— Я рад приветствовать верховного понтифика Рима у нас в школе, — начал Аполлодор, — ты давно уже не был у нас, с самого начала учебного года.

— Да, — согласился Цезарь, — последний раз я был у вас до праздников Минервы. Но я много слышал об успехах твоей школы, доблестный Аполлодор. Твоя слава достигла берегов Понта и Геркулесовых столбов.

— Ты слишком любезен, Цезарь, — спокойно, с достоинством заметил ритор.

— Я хотел бы побеседовать с некоторыми твоими учениками, — попросил Цезарь.

— Они перед тобой, — показал Аполлодор, — выбери сам.

Цезарь сам показал на ребят:

— Вот этих.

Он умышленно отобрал двух подростков и их основных оппонентов. Остальные, попрощавшись, пошли с преподавателем. Цезарь и Аполлодор остались с четырьмя учениками, внимательно и настороженно смотревшими на верховного жреца.

— Вы будущие граждане Рима, — начал Цезарь, — и я думаю, вы сможете стать достойными славных деяний наших предков. Рим верит вам, но никто не должен уповать на славу отцов. Каждый сам должен будет завоевать себе славу, оставаясь достойным гражданином Рима и нашей республики.

Четыре пары мальчишеских глаз смотрели на Цезаря, и он вдруг понял, что здесь не нужны громкие слова, и поэтому широко улыбнулся.

— Думаю, что вы четверо еще сумеете прославить свой род, наш город. А мы вправе рассчитывать на вашу доблесть и скромность.

Напряжение тут же спало. Ребята задвигались, заулыбались.

— Великий Демокрит, — продолжал Цезарь, — сказал, что ни искусство, ни мудрость не могут быть достигнуты изначально, если им не учиться.

При этих словах лица подростков вспыхнули.

— Самое страшное для гражданина, — продолжал Цезарь, — это невежество. Невежество ведет к вырождению отдельных граждан, больших родов и целого народа. Не только силой оружия побеждали мы повсюду, но и силой знания. Не потому ли маленькие отряды греков побеждали орды варваров. Если воин знает, за что он воюет, если он умен и хитер, его силы возрастают впятеро. Этого никогда нельзя достичь только за счет физического совершенства. Великий Александр учился у Аристотеля и благодаря этому был великим знатоком не только военного дела, но и человеческих душ.

— Невежество, — строго сказал верховный жрец, — может быть порождено непримиримостью к различным мнениям, когда истина рождается не в споре, а путем унижения и оскорбления своего собеседника. Этот путь воинственного невежества не подходит римлянам.

При этих словах оппоненты ребят опустили головы.

— Но нельзя и унижать своего собеседника, — напомнил Цезарь, обращаясь к другим подросткам. — Тебя, кажется, зовут Секст. Никогда не старайся унизить говорящего с тобой. Старайся понять его, и тогда ты будешь сильнее.

— Это сын Помпея Великого, — тихо сказал Аполлодор, — он всегда так нетерпим.

Цезарь вдруг понял, кого напоминал ему этот подросток. Конечно, Помпея. Коренастый, с несколько грубыми чертами лица, коротко остриженными темными волосами, он удивительно был похож на своего отца. Другой подросток, высокий, с более тонкими, изнеженными чертами лица и светлыми волосами, являл собой разительный контраст рядом с Помпеем.

— Твой отец великий воин, — сказал он, обращаясь к Сексту Помпею, — не сомневаюсь, что и ты будешь достоин его имени. Я хочу, чтобы вы поняли, — обратился он к четырем подросткам, — ни Демокрит, ни Аристотель не смогли объяснить полную картину нашего мира. Мы еще многого не знаем. Но путь к познанию лежит через истину, а истина дается нелегко. Ее нужно искать, иногда всю жизнь. У каждого будет своя истина. В будущем вы должны научиться понимать истину других лиц. Не принимать, а понимать, — подчеркнул Цезарь, — и пусть ваша истина будет самым главным обретением вашей жизни.

Цезарь не знал, что второй подросток, стоявший рядом с сыном Помпея, был Марк Валерий Мессала Корвин. Почти через двадцать лет он примет участие в заговоре Брута против Цезаря, а затем станет ближайшим помощником Августа Октавиана, племянника Цезаря, и будет воевать против своего друга Секста Помпея, объявившего беспощадную войну цезарианцам. Это произойдет много лет спустя, а сейчас эти двое подростков стоят рядом и жадно слушают верховного жреца Рима.

Ни Цезарь, ни Аполлодор, ни оба подростка, да и никто в этом мире не знает, что произойдет в обозримом будущем, когда начнутся губительные гражданские войны, разделившие Рим на несколько враждующих лагерей. Жестокость в этих войнах станет общепринятой нормой, когда люди начнут биться с отчаянием обреченных, порывая свои связи с родными и близкими. Когда раздел будет проходить между гражданами одной страны, одного народа, одной семьи. Раздел пройдет по душам людей, когда сын восстанет против отца, отец начнет бороться с сыном и друг будет убивать друга.