Прочитайте онлайн Заговор в начале эры | Глава XXI
Глава XXI
Не оскверняйте земли, на которой вы будете жить; ибо кровь оскверняет землю, и земля не иначе очищается от пролитой на ней крови, как кровию пролившего ее.
Ранние рассветы в Риме начались характерными криками привратников, отчитывающих особо назойливых клиентов. В городе постепенно складывалась оригинальная традиция, когда продажные клиенты собирались по утрам у портиков своих патронов с пожеланиями доброго утра. За это своеобразное выражение добрых чувств клиенты получали оплату деньгами либо продуктами, в зависимости от щедрости хозяина.
Тысячи людей не видели в этом ничего зазорного, стараясь попасть к патрону ранее других. При таких условиях должность привратника в богатом доме становилась весьма выгодной, и многие вольноотпущенники стремились попасть на это доходное место, получая неограниченный доступ к распределению благ и, собственно, большей части денег, предназначенных для подачек.
У дома Цезаря всегда собирались огромные толпы клиентов, желающих узнать, как хозяин дома провел ночь, и поприветствовать его с наступлением нового дня. Почти все граждане города знали о щедрости Цезаря. Имеющий огромные деньги верховный жрец не задумываясь раздавал деньги для популяризации собственной персоны.
В свою очередь, у дома Лентула в прежние времена почти не было людей, так как надменный претор презирал продажных клиентов, выдавая им лишь сухой хлеб и вино. Однако в последние дни посторонний наблюдатель легко мог обнаружить заметное оживление у дома претора. Более ста клиентов приходили сюда почти ежедневно пожелать доброго утра городскому претору. Многие из них были одеты в дорогие тоги, на которые были наброшены трабеи, и они менее всего походили на несостоятельных римских клиентов. Любой римлянин мог без особого труда узнать среди них людей, принадлежащих к самым богатым фамилиям Рима.
Городской претор Корнелий Лентул Сура по рождению также принадлежал к одной из наиболее известных и знатных фамилий «Вечного города» — Корнелиям.
Еще в молодости за распутный образ жизни он был изгнан из сената, а в период диктатуры Суллы, будучи квестором, умудрился растратить государственные средства. Когда всесильный диктатор потребовал отчета о расходах, Лентул заявил, что отказывается отвечать, и выставил вперед икру ноги, как обычно делали римские мальчики, проигравшие партию в мяч. Сулле понравилась такая необычная форма защиты, и он милостиво простил молодого казнокрада. Но с тех пор за Лентулом прочно утвердилось прозвище Сура, обозначающее в переводе с латинского «икра ноги».
Его привычка запускать руку в государственную казну привела к тому, что однажды ему пришлось-таки держать ответ перед римским судом. Однако Лентул остался верен себе. После того как судьи большинством в два голоса оправдали его, он громогласно заявил, что для него достаточно было оправдания в один голос, и он напрасно истратил столько денег на подкуп еще одного «лишнего» голоса судьи.
После поспешного отъезда Катилины именно этот человек встал во главе антисенатских сил, возглавив заговор в городе. Но если подозрительный Катилина еще пытался безуспешно уберечься от шпионов Цицерона, то Лентул был неосторожным и неумелым конспиратором. В числе ста заговорщиков, посещавших его дом, было сразу четыре шпиона консула.
Согласно последнему плану Лентула, весь город был разбит на сто частей, в каждой из которых одновременно должны были начаться пожары. Несколько десятков людей перекрывали водопроводы, усиливая общую панику. Безумный план претора предусматривал и почти полное истребление римского сената. Габиний с отрядом заговорщиков должен был захватить детей Помпея в качестве заложников, дабы подоспевшая римская армия Помпея не смогла бы изменить ход восстания. Статилий со своими людьми должен был ворваться в казармы городских когорт, убить префекта Аврелия Антистия и склонить на свою сторону городских легионеров.
Новий Приск уже уехал на юг к своему дяде — Волкацию Туллу для переговоров. В случае отказа консуляра встать на сторону восставших заговорщиков кинжал Новия мог обеспечить молчание его дяди. Восставшие намеревались выступить в день открытия праздника сатурналий, за шестнадцать дней до январских календ. В дом Цетега почти беспрерывно несли мечи, кинжалы, копья, доспехи. Слуги Лентула и Цетега заготавливали в больших количествах паклю и серу.
В последние дни Лентула начали мучить сомнения. Безрассудный от природы, он понимал, сколь уязвимым может оказаться заговор, если восставших не поддержит реальная военная сила. Полностью рассчитывать на комплектующуюся армию Манлия и Катилины не приходилось, и Лентулу, как ему казалось, пришла в голову блестящая мысль.
В это утро, за несколько дней до декабрьских календ, после очередного визита клиентов Лентула, к его дому уже спешили Цетег и Цепарий, срочно вызванные претором к себе. В эти тревожные дни Цепарий исполнял роль своеобразного курьера между лагерем заговорщиков в Этрурии, их приверженцами в Апулее и оставшимися в городе сторонниками Катилины.
Едва они вошли в дом, как рабы проводили их в атрий, где нетерпеливо поджидал гостей хозяин дома.
— Клянусь воинственным Марсом, я жду вас с раннего утра, — начал Лентул, не давая им опомниться, — у меня хорошие новости. В городе сейчас находится делегация галльского племени аллоборгов. Они приехали жаловаться на притеснения местных магистратов и откупщиков. Я уже встречался с ними, и они готовы оказать нам всякую помощь.
Цепарий покачал головой:
— Это было неосторожно, Лентул.
Цетег, напротив, обрадовался:
— Прекрасно, они могут выступить по нашему сигналу.
— Да. Они готовы начать, едва мы им скажем, — Лентул в возбуждении зашагал по атрию. На нем была короткая туника из александрийской шерсти, на ногах легкие сандалия. Он нетерпеливо закричал рабам:
— Подавайте завтрак прямо сюда. Всем троим.
— Это очень опасно, Лентул, — снова сказал Цепарий, — они могут выдать наши планы Цицерону.
— Галлы не римляне, — возразил претор, — они не способны так быстро менять свои решения. Послы просят, чтобы мы вручили им письма к вождям за нашими подписями.
— А если это подстроенная ловушка? И лемуры галлов крадутся за ними, подстерегая нас, — недоверчиво сказал Цепарий. — Если вы подпишете эти письма, Цицерон получит столь недостающие ему доказательства.
— Что может сделать этот позер, — резко заметил Цетег, — только окружить себя вооруженной стражей и шпионами.
— Цицерон очень хитер, — напомнил Цепарий, — он умудряется узнавать о всех наших планах.
— Но до сих пор наш консул не смеет никого тронуть, — быстро проговорил Лентул, несколько остывая.
Он сел на скамью, стоявшую в правой стороне атрия, у внутренних дверей. Напротив развалились Цетег и Цепарий. Рабы начали вносить кушанья.
— Ты хочешь все-таки дать им такие письма? — спросил Цепарий.
— Конечно. За аллоборгами могут подняться другие галльские племена.
— Они могут объединиться и пойти на Рим. Во имя двуликого Януса, неужели ты не видишь такой угрозы? — резко спросил Цепарий.
— Нет, — немного подумав, решительно сказал Лентул, — они будут нашими союзниками. А Цицерону мы отрежем его длинный язык прямо на глазах у сенаторов.
— Им нужен Сулла, — сказал, сжав зубы, Цетег, — как жаль, что мы не можем спуститься в Гераклейское прорицалище и вызвать дух Суллы.
— Ничего, скоро Цицерон встретится с ним на другом берегу Ахеронта, — насмешливо сказал Лентул.
— И все-таки это очень опасно, — вздохнул Цепарий, — но если ты считаешь, что это принесет пользу, дай им письма.
— Надо будет, чтобы эти письма подписали несколько человек, — вставил Цетег.
— И кого-нибудь с ними пошлем, — добавил Лентул, пережевывая хлеб, — на всякий случай.
— Ты уже решил, кого? — спросил Цепарий.
— Да. Тита Вольтурция. Я хотел послать Марция, но он пригодится нам в городе. А Тита Вольтурция я знаю уже пять лет. Этот молодой человек выполнит все в точности, как ему прикажут. Он был в Африке вместе с Катилиной.
— Тогда решено, — недовольно сказал Цепарий, — пошлем Тита. Я поеду в Апулею. Думаю, нам удастся собрать там несколько тысяч наших сторонников.
Лентул согласно кивнул головой. Заговорщики еще долго обсуждали предстоящие детали намечавшегося восстания. Ни один из троих даже не подозревал, что в эти самые мгновения, когда они решают, каким образом переправить письма к вождям аллоборгов, послы галльского племени уже рассказывают обо всем своему патрону — римскому патрицию Фабию Санге.
К вечеру этого дня Цицерон уже знал о предложении заговорщиков. Едва получив это известие, консул понял, что это тот самый шанс, о котором он так давно мечтал.
Фабий получил категорическое указание Цицерона не мешать переговорам, и еще через несколько дней письма с подписями и личными печатями заговорщиков были вручены послам аллоборгов.
В декабрьские календы Цицерон вызвал к себе преторов — Гая Помпотия и Луция Валерия Флакка.
— Завтра ночью из города повезут письма заговорщиков, — сообщил консул ошеломляющую весть, — на Мульвийском мосту нужно будет задержать послов аллоборгов и Тита Вольтурция, следующего с ними.
Преторы все поняли. Они не спрашивали, откуда консул знает такие подробности. В общей атмосфере безнравственности доносчики и перебежчики плодились в огромном количестве.
За четыре дня до декабрьских календ ночью, как и предсказывал Цицерон, на Мульвийском мосту были задержаны послы галльского племени и Тит Вольтурций. При обыске у них были найдены письма к вождям аллоборгов с просьбой о помощи в намечавшемся восстании. На свитках стояли подписи Лентула, Цетега, Статилия, Габиния.
Цицерон ждал дома. Окружив здание надежной охраной, он нетерпеливо мерил шагами триклиний.
В эту ночь решалось главное — он, наконец, получил неопровержимые свидетельства заговора против республики. Его супруга, также не сомкнувшая глаз этой холодной декабрьской ночью, время от времени появлялась у дверей триклиния, прислушиваясь к лихорадочным шагам мужа.
Для деятельного человека ожидание бывает невыносимой пыткой. Для Цицерона это была двойная пытка, ибо от успешно проведенного ареста зависела в конечном итоге и его собственная жизнь. Цицерон не смел признаться даже самому себе, что более волнует его. Благо государства или собственное благо? Он почти искренне полагал, что защищает интересы римского государства. Цицерон неожиданно вспомнил Суллу… Каким страшным казался взгляд грозного диктатора при жизни. И как он сейчас далек от всего этого.
Новая, не менее грозная опасность угрожает республике, и теперь история выбрала его — Марка Туллия Цицерона, предоставив ему возможность спасти Отечество.
Глубокой ночью в триклиний, наконец, вошел Помпотий.
— Как? — вырвалось у Цицерона.
— Все в порядке, — коротко ответил претор, — все задержаны.
— А письма? Вы нашли их?
— Да, письма к вождям аллоборгов. Вот они, — достал свитки Помпотий.
Цицерон жадно развернул их, пробежал глазами, посмотрев на подписи.
— Это они, — радостно сказал он, — наконец-то. Теперь все в моих руках. — Он сжал свитки, рассмеявшись коротким, отрывистым смехом. Посмотрев на претора, он добавил: — Хвала богам, мы сумели опередить их. А теперь… — Голос его окреп, и он выпрямился. — Властью, данной мне римским народом и сенатом, я приказываю арестовать заговорщиков, указанных в этих письмах, — Лентула, Цетега, Габиния, Статилия.
— Я не могу этого сделать, — твердо сказал Помпотий, — в пределах города имеет право арестовывать только городской претор, а Лентул сам является претором.
— Да, — согласился Цицерон, — закон прежде всего. Я пошлю за другим претором — Гаем Сульпицием. Пусть Сульпиций проверит и дом Цетега.
Едва Помпотий вышел из триклиния, как Цицерон громко расхохотался, не сдерживая своей радости. Услышав этот смех, Теренция, стоявшая в этот момент у дверей триклиния, улыбнулась впервые за эту ночь.
На рассвете следующего дня сенат, спешно собранный в храме Согласия, ждал очередного выступления консула.
Цезарь, увидев Красса, быстро подошел к нему.
— Кажется, Цицерон добыл доказательства, — тихо сказал Цезарь, усаживаясь рядом с цензором.
— Откуда ты знаешь? — спросил Красс. — Впрочем, иногда я думаю, что ты знаешь о каждом в нашем городе.
— У меня потому такие огромные долги, — вздохнул Цезарь, — что за различные сведения приходится платить большие деньги. — При упоминании о деньгах Красс подозрительно засопел и, потеряв всякий интерес к беседе, отвернулся в другую сторону.
Сенаторы, заметив, как в зал вошли в полном вооружении и встали у дверей городской претор Гай Сульпиций и префект Аврелий Антистий, встревоженно переглянулись. На ростральную трибуну поднялся Цицерон. Он не скрывал своего торжества.
— Сегодня ночью великие боги во второй раз спасли Рим, — начал он, поднимая руку, — на Мульвийском мосту легионерами преторов Флакка и Помпотия случайно задержаны послы галльского племени аллоборгов и Тит Вольтурций. У них были изъяты письма, в которых заговорщики просили… — Цицерон сделал эффектную паузу (Лентул, сидевший внизу, заметно побледнел) и громко произнес: — …помощи в начинающемся восстании.
Сенат взорвался криками проклятий.
— Доказательства, — крикнул Луций Бестиа, — где доказательства?
— Вот они, — произнес Цицерон, поднимая свитки, — в них не только подробные планы заговорщиков, но и их имена с личными печатями. Сегодня ночью арестованы Цетег, Габиний, Статилий, четвертый находится среди нас. Это наш… — Он снова сделал свою знаменитую эффектную паузу и, резко выбросив вперед руку с зажатыми свитками, закричал: — …городской претор Корнелий Лентул Сура.
В зале поднялся невообразимый шум. Лентул сидел молча, словно не в силах пошевельнуться. Цицерон подозвал Сульпиция.
— По моему решению наш второй городской претор Гай Сульпиций сделал обыск в доме Цетега. Он расскажет всем, что он там нашел.
Сульпиций вышел на середину.
— Мы были вместе с Антистием, — сурово подтвердил претор, — и нашли там более трехсот отточенных мечей и кинжалов, а также паклю и серу в больших количествах.
— А как объяснил это Цетег? — спросил своим визгливым голосом Катул.
— Никак. Он молчит, — пожал плечами Сульпиций.
— Позовите Тита Вольтурция, — предложил Катон, — мы обязаны разобраться до конца.
По знаку Цицерона двое легионеров ввели в зал испуганного Тита Вольтурция.
— Встань ровно, — громко сказал Ваттий Иссаварик, председательствующий сената, — ты стоишь перед римским сенатом и консулами.
Юноша попытался выпрямиться, но его била сильная дрожь.
— Ты вез письма к аллоборгам? — спросил Ваттий.
Юноша молчал, озираясь вокруг. Цицерон понял, что наступил самый решительный момент.
— Я предлагаю, — начал он, — гарантировать от имени сената прощение Титу Вольтурцию, если он расскажет нам всю правду, исполнив свой долг. Думаю, что сенат поддержит такое предложение.
— Протестую, — закричал сверху Катон, — всякая сделка с заговорщиками аморальна.
Но многие уже согласно кивали головами, доносились одобрительные крики. Ваттий Иссаварик, посмотрев по сторонам, утвердительно кивнул головой.
Цицерон правильно все рассчитал. Ошеломленный юноша, увидевший столько знаменитостей, напуганный арестом и необычностью происходящего, был окончательно сбит с толку.
— Сенат Рима простит тебя, Тит Вольтурций, — торжественно сказал Ваттий, — если ты расскажешь нам правду и исполнишь свой долг гражданина…
Испуганный Тит вертел головой, не соображая еще, что происходит. Решив, что юноша достаточно подготовлен, Цицерон перешел к допросу.
— Ты вез письма вождям аллоборгов? — спросил консул.
— Да, — кивнул Тит.
— Кто их передал тебе? — закричал невыдержанный Домициан, нарушая заранее заготовленный сценарий.
Юноша собрался с мыслями.
— Кто? — строго переспросил Цицерон.
— Лентул, — почти неслышно выдохнул Тит.
Сенаторы громко закричали проклятия, оскорбления. Претор сидел точно пригвожденный, не пытаясь пошевелиться.
Цицерон с трудом восстановил тишину.
— Кто был еще? — быстро спросил консул.
— Цетег, Габиний, Статилий и Цепарий.
— Ты знаешь их планы?
— Они хотели… Они хотели поднять мятеж в городе.
Теперь уже кричали все. Некоторые встали, пытаясь пробиться к Лентулу. Цицерон посмотрел на Ваттия Иссаварика и, когда тот согласно кивнул, сделал знак рукой Сульпицию. Гай Сульпиций подошел к Лентулу.
— Именем римского сената и народа ты арестован.
Лентул машинально поднялся, снял с себя окаймленную пурпуром тогу, отдав ее Сульпицию. Затем, набросив на плечи темный плащ, он вышел в сопровождении легионеров. Со всех сторон раздавались проклятия.
Ошеломленные сторонники Катилины молчали. Все случилось слишком быстро, и у них не было даже малейшей возможности помешать аресту Лентула.
Цезарь услышал неприятно дребезжащий голос Катула:
— Они хотели пролить кровь, пусть теперь прольется их собственная кровь.
