Прочитайте онлайн Заговор в начале эры | Глава XLVI
Глава XLVI
…Над делами бессмертных
и смертных
Вечная власть тебе вручена
И молнии стрелы.
Шумная, хорошо продуманная избирательная кампания Цезаря сделала свое дело. Повсюду говорили о его щедрости и милосердии, о его победах в Испании, о его мужестве во время сулланских проскрипций.
Именно в это время стала складываться своеобразная команда Цезаря, с которой он будет побеждать все последующие годы. Здесь было много молодых людей: уже успевший отличиться в скандальной попытке ареста консула Метелла эдил Гай Вибий Панса; развратный товарищ Цезаря по интимным утехам Мамурра; ближайший друг Юлия, сопровождавший его в Испанию в качестве войскового трибуна, Гай Оппий; сумевший добиться известности в Риме благодаря своим похождениям и неистовому характеру Марк Антоний; вернувшийся в Рим Марк Эмилий Лепид; народный трибун Квинт Фуфий Кален, так явно поддержавший Клодия во время процесса; племянник Цезаря Квинт Педий и племянник Суллы Публий Корнелий Сулла; уже успевшие, несмотря на молодость, отличиться в армиях Лукулла и Помпея Сервилий Гальба, Авл Гирций, Квинт Титурий Сабин, Гай Требоний и совсем юные Каррина и Домиций Кольвин.
Среди них пока не было Луция Корнелия Бальба, вернувшегося в Рим спустя полгода и ставшего одним из главных военных советников Цезаря.
Благодаря этой энергичной, хорошо подобранной, агрессивной команде шансы Цезаря возрастали с каждым днем.
Напуганные такими размерами небывалой пропаганды оптиматы собрались в доме Агенобарба, решая, как им противостоять столь мощному натиску. Помпей и Красс, каждый в отдельности, также сформировав свои независимые команды, выдвинули двух молодых преторов, а у оптиматов из трех имевшихся кандидатур имел небольшие шансы лишь Марк Кальпурний Бибул.
— Юпитер, великий и всеблагой, отвернулся от нас, помогая Цезарю, — негодовал Агенобарб.
— Он хорошо проводит свою избирательную кампанию, — возразил практичный Цицерон, — нам есть чему у него поучиться.
— Клянусь всеми богами, — разозлился Бибул, — я не желаю повторять его путь, заискивая перед плебеями и попрошайками ради избрания.
— Поэтому мы всегда проигрываем ему, — с горечью признался Катон, — он умеет находить общий язык с народом, и римляне его любят.
— Нужно будет уже сейчас принять постановления, — предложил хитрый Цицерон, — о возвращении старых порядков. Не пускать более во время заседаний сената граждан Рима без особого разрешения самих сенаторов. Не консулы, а сенат выносит такое решение. Только старшие сыновья сенаторов, согласно нашим традициям, могут посещать курию Гостилия без специального разрешения.
— Что это нам дает? — недоуменно спросил Агенобарб.
— В сенате у нас абсолютное большинство, — терпеливо объяснил Цицерон, — а когда не будет давления толпы, сенаторы не станут голосовать за предложения Юлия, даже если Красс заплатит всем своим состоянием.
— Это верная мысль, — обрадовался Бибул, — принять закон нужно еще до выборов консулов.
— Да, — согласился Катон, — у нас нет выбора. Но как унизительны эти бесчестные приемы, чтобы остановить Цезаря.
Цицерон переглянулся с Агенобарбом. Катон был верен себе, оставаясь принципиальным идеалистом даже в политической жизни.
— Цезарю помогает деньгами Марк Красс, — вмешался в разговор Лукулл, — я не удивлюсь, если Красс проведет угодных ему консулов. Чтобы их остановить, я готов дать двадцать талантов.
— Я дам десять, — горячо поддержал его Агенобарб, — на избрание Бибула, и нужно поскорее принимать закон о регулировании допуска посторонних лиц в сенат. Тогда Цезарь останется наедине с сенаторами. Это прекрасная идея, Цицерон.
На следующий день, накануне выборов, был принят закон, к огромному негодованию популяров. Оптиматы торжествовали — они убрали толпу из сената, лишив оппозицию столь необходимой поддержки. В сочетании со смехотворными функциями, закрепленными за консулами после завершения их магистратур, все это, казалось, должно было отбить у Цезаря попытку всяких амбиций.
Но, вопреки обыкновению, после заседания сената Цезарь не выглядел обескураженным, напротив, громко насмехался над сенаторами, приводя их в еще большее бешенство.
Кроме подозрительного Цицерона, никто не задумывался, почему Цезарь ведет себя подобным образом. Катон приписывал его поведение бесстыдству и разложению римских нравов, Агенобарб и Бибул считали его насмешки вызовом сенаторам.
И только Цицерон, хорошо знавший, как Цезарь умеет просчитывать варианты, испуганно спрашивал себя: «Что еще готовит им представитель семьи Юлиев?» И не находил ответа.
Состоявшиеся на следующий день выборы закончились полным триумфом Цезаря. Он получил подавляющее большинство голосов.
Бибул, прошедший с огромным трудом, сумевший лишь немного обойти других конкурентов в конце голосования, был встревожен и подавлен. Но оптиматы, предвидевшие победу Цезаря, хотя и не столь внушительную, еще не знали, какой страшный удар готовит им верховный понтифик.
Консулы избирались ежегодно, а консулат Цезаря и Бибула, без права последующего набора легиона, должен был стать, по замыслам оптиматов, лишь очередным исполнением магистратуры, даже несмотря на внушительную победу Юлия.
Популяры торжествовали. Они, наконец, достигли своей цели, проведя в консулы одного из вождей своей партии. Клодий, избивавший со своими друзьями сыновей сенаторов-оптиматов на улицах города, уверял всех, что в победе Цезаря есть и его заслуга.
Красс и Помпей, явно и тайно помогавшие Цезарю, были особенно довольны. Все было так, как задумал Юлий. На первое заседание сената, сразу после победы, Цезарь явился в сопровождении большого числа своих друзей и сторонников. Он опустился на ложе рядом с Крассом, где они сидели последние несколько лет.
Довольно скоро в сенате появился Помпей, которого оптиматы приветствовали более восторженно, чем обычно, после победы Цезаря.
Помпей, отвечая на традиционные приветствия, прошел на свое место. Триумвират пока ничем не проявлял себя, а победа Цезаря казалась лишь важным звеном в карьере самого Юлия.
По общей договоренности, Помпей не демонстрировал явного изменения отношений с Цезарем и Крассом. Это был тот тщательно скрываемый удар, который Цезарь готовил оптиматам. Но время вступления в консулы еще не подошло, и Цезарь, весело кивнув Помпею, продолжал свои беседы с Крассом.
В эти дни после избрания у Цезаря было много встреч и бесед. Но две из них, состоявшиеся сразу после победы на выборах, стали очень важными не столько для личной жизни верховного понтифика Рима, сколько для его политической карьеры. Хотя эти разговоры состоялись у него с матерью и дочерью.
Давно намереваясь поговорить с Юлией, он откладывал разговор более месяца, пока, наконец, дочь сама не начала его первой.
Они сидели в перистиле во внутреннем саду дома Цезаря, и дочь рассказывала об успехах юного Октавиана.
— Он уже все понимает, — уверяла дочь, смеясь над проделками маленького племянника.
Цезарь задумчиво смотрел на Юлию, гадая, как начать трудный разговор. Но дочь вдруг спросила его:
— Ты видел Помпея?
— Откуда ты знаешь? — удивился Цезарь.
— Мне говорила Атия. Вы встречались в доме ее отца.
— Да, — засмеялся Цезарь, — мы сделали все, чтобы об этом никто не узнал. А вот Атия нас подсмотрела. Я всегда говорил, что любые тайны ничего не стоят, ибо сразу становятся известны всем.
— Она никому не расскажет, — возразила Юлия, — я просто спросила.
— А почему ты не спросила о Крассе? — поинтересовался Цезарь.
Дочь покраснела.
— Помпей чем-то похож на тебя, — пробормотала она, смущаясь, — и у него добрые глаза.
— Это ты успела заметить сразу, — недовольно проворчал Цезарь.
— Юлий гневается? — улыбнулась дочь улыбкой отца.
— Ты могла бы рассказать мне о встрече с Помпеем.
— Какой встрече? — изумилась Юлия. — Я видела его только у дяди, всего несколько мгновений.
«Господи, как трудно, — подумал вдруг Цезарь, — и больно». Впервые дочь, которую он привык считать частичкой себя, любимой частичкой своей души, вдруг могла уйти к чужому, незнакомому человеку. И Цезарь испытал почти физическое чувство боли.
— Он тебе нравится? — просто спросил отец.
— Не знаю, — искренне ответила Юлия, — но у него добрые глаза. По-моему, он похож на тебя, Цезарь.
— А Сервилий Цепион тебе уже не нравится?
— Он так же глуп, как Эмилий. Хотя нет, немного лучше.
Нужно было решаться. Прыгать в эту холодную воду. Цезарь собрал силы. И прыгнул…
— Помпей хочет на тебе жениться. Он говорил об этом со мной.
Дочь коротко охнула.
— Я его почти не знаю, — как-то совсем беспомощно, по-детски, сказала она, и Цезарь сразу вылез на берег.
— Если Помпей тебе не нравится, свадьбы не будет, — угрюмо пообещал он.
Дочь молчала. Она вспоминала триумфальное шествие Помпея. И первый взгляд, брошенный на нее.
— Я его плохо знаю, — жалобно произнесла всегда смелая Юлия, — но если так будет нужно…
Он снова оказался в холодной воде. На этот раз без всяких шансов выбраться на берег.
— Я приглашу его к нам домой. Вы сможете поговорить, — пообещал Цезарь, чувствуя, как ему холодно.
На следующий день утром к нему зашла Аврелия. Несмотря на прохладную осеннюю погоду, она была в свадебном пеплуме, привезенном ей сыном из Испании.
— Мне нужно поговорить с тобой, Цезарь, — начала Аврелия, едва опустившись на ложе в триклинии.
— Что случилось?
— Вчера ты беседовал с Юлией. Я все знаю, твоя дочь пока еще доверяет мне. Ты действительно хочешь выдать ее замуж за Помпея?
— Ты пришла меня отговаривать? — тихо спросил Цезарь.
— Я пришла узнать, правда ли это? — невозмутимо парировала мать.
— Да. Помпей сам просил меня об этом.
— Это удачный выбор, Цезарь, — кивнула Аврелия. — Ты укрепишь свои позиции в армии и свое влияние в Риме. Помпей будет надежным союзником, хотя он старше тебя на шесть лет.
— А как Юлия? — спросил он. — Ты думаешь, ей понравится такой старый муж?
Аврелия усмехнулась. Посмотрела на Цезаря.
— Ты очень молод для такой взрослой дочери. И ты даже не догадываешься, какой удачный выбор сделал, — вновь сказала она. — Для нее кумиром всегда был только один человек — ты. А Помпей подходит под этот идеал более всех остальных. И кроме того, он, кажется, нравится ей.
Цезарь не почувствовал радости, хотя тяжесть последних дней все-таки спала. Но вместо облегчения появилось ощущение пустоты. Аврелия редко ошибалась в жизни, тем более когда дело касалось Юлии.
— Они встретятся у меня дома, — ровным голосом сообщил Цезарь, — и если понравятся друг другу, я не буду возражать. Помпей обещал выдать свою дочь за Сервилия Цепиона, жениха Юлии.
— Значит, мы женим сразу две пары, — улыбнулась мать, — но я думала, их должно быть три.
— Что ты хочешь сказать? — недовольно спросил Цезарь. — Я еще очень молод. И после развода с Помпеей прошел всего год.
— Полтора года, — поправила его Аврелия, — тебе нужен сын, Цезарь, и нужна хорошая жена.
— Ты уже нашла мне супругу? — Цезарь усмехнулся.
— Конечно. Это Кальпурния, дочь Гнея Кальпурния Пизона. Она очень красивая девушка, может быть, самая лучшая в Риме, а ее отец и дяди пользуются большим влиянием в сенате и в армии.
Цезарь в который раз восхитился умом своей матери. Она была дальновидным политиком, умеющим просчитывать все варианты.
— Я знаю Пизона и его дочь, — согласно кивнул Цезарь, — она прелестна. А ее род может помочь нам укрепиться в сенате. Как ты это все продумала, я удивлен.
Он встал с ложа, подходя к матери и целуя ее в лоб.
— Ты мой самый выдающийся стратег. Я люблю тебя и Юлию больше всех на свете.
Мать вдруг посмотрела ему в глаза и прошептала:
— И Сервилию тоже.
Цезарь замер, боясь шевельнуться.
— Что ты хочешь сказать?
— Она великая женщина, Цезарь, достойная тебя и твоего ума. Береги ее.
— Вы с ней говорили, — понял Цезарь.
— Она любит тебя, почитая божеством, сошедшим с небес. Столь редкий дар, зажженный огнем Венеры, не должен угаснуть.
— Благодарю тебя, — еще раз поцеловал мать Цезарь, — ты всегда была для меня богиней Бона Деа, доброй богиней моей судьбы.
