Прочитайте онлайн Жертва Гименея | Глава 6Хоть разорвись!
Глава 6
Хоть разорвись!
Аллочка с Гутей шли домой пешком. Потому что надо было как-то уложить всю информацию в голове. Но укладывать не получалось – сестры просто не могли рты закрыть, так их переполняло услышанное.
– Гуть, ты поняла, как они ко мне все относились, а? Заметила? – злилась Аллочка.
– Ой, как уж они относились? Как к лабораторной мыши, – кривилась Гутя. – Он на тебе опыты ставил, а ты млела, дурочка. Надо же – пальтишко подарил. Да он тебе за все труды квартиру должен был купить.
– Да ты-то и пальтишко отобрала. Не разрешила. Я за него, за пальтишко это да за платьице, столько работала, оказывается, а ты… Гуть, я что думаю – а наследство-то у Родионова и в самом деле не маленькое. Я одну только его квартиру видела в элитном доме, там – у-у-у! По всем законам, все это мне должно перейти. Потому что я ведь почти законная, как ее, ну, почти вдова получаюсь.
– Ой, Аллочка, – поморщилась Гутя. – И как же ты любишь делить шкуру неубитого медведя!
– Какого же не убитого? Какого тебе еще медведя надо? Нет, ты мне просто завидуешь.
И все же поссориться с сестрой всерьез Аллочка не осмелилась: у той на сегодняшний вечер еще был запланирован вечер со счастливцами, кому за тридцать. И как бы Гутя ни выворачивалась, Аллочка для себя решила, что она должна там присутствовать, всенепременно.
– Аллочка, ты даже не собирайся, – то и дело говорила ей сестра, бегая по комнате. – Ты мне только все испортишь.
– Я не могу испортить, я – твой добрый талисман, твоя муза, твоя… да я даже науку вперед двигаю, а уж твой-то клуб знаешь как вперед двину! И потом, мне надо показаться народу в новом пальто.
Конечно, Гуте не удалось отцепиться от сестрицы. И, разумеется, Аллочка лезла во все конкурсы, во все игры и захватывала партнерами на танец самых молоденьких кавалеров.
– Ты же вроде как на взрослых перекинулась, – шипела ей разгневанная Гутя.
– Да ну их! Ты же слышала, что Абрикосов говорил – с годами только вино лучше делается, а все мужские и просто человеческие органы как раз отказывают. Мне уже надоело во вдовах ходить.
– Не больно много-то и прошлась, – скривилась Гутя. – Могла бы хоть сорок дней дома посидеть, покручиниться.
– Бабий век – короткий, – тяжко вздохнула Аллочка, – пока эти сорок дней просидишь дома, холостых и вовсе никого не останется, а так… Гуть, посмотри, какой славный, вон тот, а? Как его зовут? Ну что ты глаза пялишь! Может быть, у меня скоро столько денег окажется, что я таких мальчиков буду целыми отрядами покупать.
– Боже мой, – тяжко вздохнула Гутя. – Пора привозить отца, пусть он тебя вразумит ремешком, да нет, пусть уж вожжами, стоит ли из-за ремешка ехать?
Молодые кавалеры своим вниманием Аллочку не баловали, даже не помогло ни пальто, ни многообещающий взгляд, и домой она возвращалась в настроении убитом.
– Ну, наконец-то. А мы так волновались, – воскликнул Фома, открывая двери. – Мы с Варькой уже головы сломали – куда это наши маменьки подевались?
– Ой, ну что ты врешь? Сломали они, сами весь вечер трезвонили, порадоваться нам не давали, а туда же, волновались они, – излила на них свое плохое настроение Аллочка.
– Да! Волновались, – упрямо бурчал Фома. – Потому что убийца еще не найден, гуляет на свободе.
– И ужин не приготовлен, – подсказала Варька. – А кушать хочется. А я после работы не успела в магазин забежать.
– Я, доченька, тоже на работе была, – важно подняла голову Гутя.
– А у меня тоже – работы завались! – важно сообщила Аллочка. – Сегодня на свою фирму ездила посмотреть, слабенькая какая-то фирмочка, и работничков всего двое. Надо подумать, как расширяться.
И Фома и Варька смотрели на тетку, раскрыв рты. Но Гутя махнула рукой.
– Ой! Да не слушайте вы ее, она уже не знает, куда наследство денет. Варя, так у нас же пельмени есть. Что же ты? Надо было отварить. Фома! Ты будешь пельмени или сосиски?
– Гутя! Мне тоже штук пять сосисочек отвари, а? – умирающим голосом проговорила Аллочка и добавила: – Не буду сегодня на ночь наедаться.
И все же – наелась. Когда перед Аллочкой оказывалось блюдо с сосисками, она уже не помнила, какое время суток. Просто ела, пока не показывалось дно посуды.
– Мам, что там с Трофимовой? – спросила за столом Варька. – Фома переживает.
– Точно, – заталкивая в рот сосиску, пожаловался тот. – Мне так неуютно, хоть никто ничего не говорит, а мне все кажется, что пациенты на меня и смотрят по-другому, и очередь у меня поменьше, и даже лица какими-то недобрыми кажутся. Скорее бы все встало на свои места.
Гутя примолкла. Она сегодня хотела позвонить Наумчику, тому парню, с которым часто встречалась Трофимова Вероника Семеновна. Но так случилось, что она пробйгала с Аллочкой по всяким «Сиреневым туманам», потом еще по своей работе, а вот позвонить забыла. И сейчас уже поздно. А Фома переживает. Как в ресторан сходить, так без проблем, а как зятю преступника искать, так…
– Фома, – повернулась она к зятю. – У меня все по плану, ты можешь смело лечить людей со всякими лицами.
Всю ночь Гутя ворочалась. Нет, ну надо же так! То они себе живут спокойненько, живут, даже скучно становится. А то вдруг наваливается все разом. Ну стали они заниматься Трофимовой, так к чему же Родионов-то приключился? Им бы с одним делом разобраться, а приходится буквально разрываться. Потому что и Трофимову не бросишь, Фому выручать надо, спасать, так сказать, честь семьи. И от Родионова никак отказываться нельзя, Аллочка увязла по самые уши. Ну и потом, кто знает, а вдруг ей и в самом деле Максим Михайлович на память о себе оставит что-нибудь? Например… да хоть что-то!
Утром Гутя первым делом подбежала к телефону и набрала номер Наумчика.
Трубку долго не брали, а потом заспанный голос прогнусавил:
– А-а…о-о-о…
– Простите, мне хотелось бы услышать Наума, – начала было Гутя и замолкла. Ни отчества, ни фамилии этого Наумчика она не знала.
– У-у и-и… Кыхык! – понеслось в ее ухо.
– Его нет, да? Тогда вы ему передайте, что звонила…
– Да почему нет-то? Я ж вам по-человечески говорю – перезвоните минут через пять. Я только встал. И чищу зубы.
– Ой, ради бога, извините. Занимайтесь гигиеной, я обязательно перезвоню, когда вы будете уже с чистыми зубами, – мило извинилась Гутя и уселась ждать.
Она позвонила через десять минут, но вновь потерпела фиаско.
– Вы что, я душ принимаю, черт вас возьми совсем! – рявкнул чистоплотный товарищ.
– А-а, хорошо, я перезвоню, – испуганно брякнула трубку Гутя.
И снова уселась, тупо пялясь на себя в зеркало. Теперь она высидела ровно двадцать минут, обычно за такое время сама Гутя спокойно принимала ванну, но кто знает этого Наумчика, сколько он поливаться выдумает?
– Алло! – у Гутиэры Власовны уже кончилось всякое терпение. – Если вы сейчас скажете, что…
– Ну куда же вы пропали? Я вас жду, жду, – медовым голосом проговорил мужчина на другом конце провода. – Вы звоните по объявлению?
– Нет, я по зову души, – угрюмо отозвалась Гутя. – Мне хотелось бы с вами встретиться.
– Ваш возраст, годовой доход?
– Пусть это останется моей маленькой тайной, – скривилась Гутя. – Я хотела бы с вами встретиться и поговорить о Трофимовой Веронике Семеновне. Когда вы свободны?
– Ах вот оно что-о… – разочарованно протянул парень. – Ну-у… я вам ничего не могу обещать. Вероника Семеновна погибла, и что о ней говорить? Да я и не хочу ворошить прошлое. Я даже вспоминать об этом не хочу! Мы расстались, и все. И забудем. Мне надо забрать у нее кое-какие свои вещи, и то я не могу к ней наведаться, а вы еще и разговаривать со мной собрались? Нет, я не хочу. Да я боюсь, в конце концов.
– Ну и напрасно. Вашими вещами может заинтересоваться милиция. И очень серьезно. Вы же последний, кто с ней был близок.
– Я? Да я никогда с ней близок не был!
– А вещи? – ехидно напомнила Гутя.
– И что? Вещи мои там лежат, потому что она мне их сама и покупала. А я все никак не мог их забрать. Потому что она меня к себе приглашала не часто. И то, только сумки какие-то просила затащить или телевизор на другое место переставить. А так…
– Я-то вам, может быть, и верю, но милицию вы так легко не уговорите.
– Ну… блин! И что мне теперь делать?
– Нужно забрать вещи, я вам говорю. Только я поеду с вами. А то вы там столько отпечатков оставите! И потом, надо все сделать по-умному. У вас ключи от ее квартиры имеются?
– И… имеются, – нервно сглотнул парень. – А мы что, вот так, сами? Там же опечатано!
– Но ведь не замуровано же? Во сколько вас ждать?
– Наверное… наверное, завтра… нет, послезавтра, в семь вечера.
– Ну, хорошо, значит, сегодня, через полчаса, я вас жду возле подъезда Трофимовой. И запомните, каждая минута сейчас на вес золота. Да и это же в ваших интересах!
Пока парень не успел опомниться, Гутя бросила трубку.
– Ну и что ты расселась? Давай, одевайся. До дома Трофимовой двадцать минут езды, – прямо над ее ухом проговорила Аллочка.
– Госсподи! – выдохнула сестра. – А ты-то куда собралась? Опять пальто показывать?
– Я с тобой. И не кривись, Гутенька, ты в последнее время совершенно разучилась вести допросы!
В этот раз Гутя расщедрилась, тряхнула кошельком, и до дома Трофимовой они добрались на такси.
– А вон тот одинокий увалень, это, наверное, и есть Наумчик, – предположила Гутя.
Возле нужного подъезда слонялся молодой человек с мешковатой фигурой, беспокойно оглядываясь по сторонам.
– Боится, – кивнула на него Аллочка.
– Я и сама боюсь, что нам делать-то? Там же все опечатано.
– Ой, эти мне аристократы! – фыркнула Аллочка. – Пойдем. Я покажу тебе, как работают настоящие сыскари.
И она решительно направилась к дверям. Столкнувшись возле подъезда с парнем. Алла окинула его придирчивым взглядом и на всякий случай уточнила:
– Так это вы сердечный друг потерпевшей Трофимовой?
– М-да… в некотором роде, я, но только, когда мы встречались, она никакой потерпевшей не была. Терпел, по большей части, я.
– Это как-то сразу бросается в глаза, – фыркнула Аллочка. И с удивлением покачала головой: – И на кого только бедные женщины от одиночества не кидаются!
– Прошу прощения, богатые женщины, я специализируюсь на богатых женщинах предпенсионного возраста.
– Тогда я могу быть тебе лишь товарищем. Гутя! Не заглядывайся на этого хомячка! Он как раз по твоей линии работает, ну, что вы притормозили? Идем!
Поднявшись на лестничную площадку Трофимовой, Аллочка уверенно забарабанила в двери соседей.
– Кто там? – пискнул старушечий голосок.
– Открывайте! Милиция! – властно рявкнула Аллочка.
При этих словах у Наумчика голова сама собой втянулась в плечи, а по Гутиным щекам поползли красные пятна.
– Да что вы нервничаете? – удивилась Аллочка. – Считайте, что мы – маленькие друзья милиционеров. Помогаем родным органам. Ну, есть там кто-нибудь?
И она еще раза два крепко приложилась к двери кулачком. На пороге соседней квартиры появилась подслеповатая бабуся с прической, как у Иоганна Себастьяна Баха.
– Бабуля, мы сейчас будем проводить осмотр квартиры гражданки Трофимовой, а вы приглашаетесь понятой. Отойдите в стороночку. Не мешайте, мы двери вскрываем.
– Но я так ничего не увижу! – воспротивилась бабуся.
– А вам и не надо. Что смотреть-то, цирк это вам, что ли? – обернулась к ней Аллочка и закрыла весь обзор могучей спиной.
Бабушка подскакивала, вылезала из-под локтя Аллочки и даже пыталась протиснуться между грудью Аллы Власовны и дверью. То есть, что называется, работала понятой.
Аккуратненько отодрав бумажку с печатью, Аллочка взяла ключи у Наумчика и легко справилась с замком.
– Значит, так: сержант Гутя, вы с молодым человеком осматриваете гостиную, а я спальню. Бабуля, а вы зачем здесь толчетесь? Шли бы уже к себе, когда надо будет, мы вас позовем.
– Ага! – недоверчиво прищурилась бабуся. – А ежели вы сопрете что-нибудь?
– А ежели вы сопрете? – как удав, уставилась на нее Аллочка. – Мне же работать надо! А не за вами следить. А вы возьмете и вынесете мебель какую-нибудь, кровать, например, или мягкую мебель?
Аллочку несла откровенную чушь, потому что обстановка квартиры Трофимовой ее просто вывела из себя. Очень богатая комната, переделанная из двух, а то и трех обычных клетушек, вся в светлых тонах, картины, зеркала, белые кожаные диваны, шкура белого медведя на полу…
– Слышь, эй, – стучалась в спину Аллочки старушка-понятая. – Я грю, на кой мне те мебеля мявкие, мне б часы забрать.
– Какие часы? – не поняла Аллочка.
– У Вероники был «Ролекс», – скромно сообщил Наумчик.
– Ох, и ничего себе, бабуля! «Ролекс» ей! – не выдержала даже Гутя.
– Не, мне Роликсов не надоть, мне б свои, вон те, с кукушечкой. Вероника меня к сабе на имянины зазвала, а мне и подарить нечаво. Вот я и сняла часы свои да и отдала. А оне ей не больно-то пригодились. Эвон она их куда заперла, у самого выхода. А мне без их-то скушно, куды оне ей теперича?
– Ну уж, и в самом деле, куды они ей? – вздохнула Аллочка. – Забирайте. Наумчик, сними часы!
Бабулька ухватила часы и теперь зорко следила, что творят «милиционеры». Это в Аллочкины планы не входило.
– Бабуся! Вы часы-то домой утащите, а то придется протокол писать.
– Не надоть, я поташшила ужо, – и бабуся тихонько шмыгнула за свою дверь.
– Ну, и что ты тут нашла? – спросила Аллочка Гутю, которая просто ходила по комнатам, не зная, что именно следует искать. Везде был образцовый порядок, чистота, и в воздухе так и веяло большими деньгами.
– И зачем мы сюда пришли? – недоумевала старшая сестра. – Ничего здесь нет, преступник ее убил на дороге, а здесь… Все нетронуто. Наумчик, вы взяли свои вещи?
– Взял, только мне бы расписку…
– Какую расписку? – обернулась к нему Гутя.
Парень покраснел и заволновался:
– Нет, вы ничего не подумайте, я у Вероники занимал тридцать тысяч, на ремонт машины, но это же совсем не те деньги, из-за которых убивают, честное слово! Но вот расписку я хочу забрать.
– Так забирай, а где она? – спросила Гутя.
– В сейфе! – обрадовано сообщил Наумчик. – У нее сейф вон там, на кухне, под морозильную камеру заделан, пойдемте, я покажу.
И в самом деле, на здоровенной кухне, помимо большого холодильника, стояла морозильная камера. Наумчик присел, нажал на какие-то тайные кнопки, и все нутро морозилки отъехало в сторону.
– Чего только не увидишь в лачугах скромных олигархов, – вздохнула Аллочка.
– И, главное, заметь, Аллочка, как ловко наш юный друг справился с сейфом! – поддела Гутя.
Парень перепугался не на шутку, а потом даже обиделся:
– Что вы такое вообразили? Да вы посмотрите, что у нее в этом сейфе хранится-то! Одни бумажки ненужные и квитанции за квартиру. Она сама мне показала, как он открывается.
– И с чего это она с тобой так откровенничала? – не унималась Гутя.
– Да какая тут откровенность? Она… тут же… понимаете, дело в том, что у всех богатых на сейфы мода пошла – ну надо, чтоб он был, и хоть ты тресни. И Трофимова, чтобы не отставать от моды, тоже заказала сейф, да не простой, а вон какой, как морозилка. Она говорила, что хотела удивить знакомых. А кого удивлять, если у нее и знакомых-то не было? Ну, он все равно стоял. А класть туда было нечего – деньги, драгоценности и ценности она хранила в банке. Потому что очень боялась – придут грабители и найдут у нее несметные сокровища. А так – пусть хоть всю квартиру вытащат, ничего не найдут. А сейф она регулярно показывала своим молодым людям. Ну и, надо думать, при таком раскладе она в нем ничего важного не держала. Только документы какие-то. Бумажки, письма ненужные…
– Сам ты не нужный! Нам как раз эти письма необходимы. Гутя, сложи их в пакет. Наум! Где у Трофимовой пакеты лежат?
Парень достал пакет из одного из многочисленных ящичков и, пока Гутя аккуратно укладывала все документы, нашел расписку и убрал ее в карман.
– Дома порву, – пояснил он.
– Лучше съешь. Точно никто не найдет, – посоветовала Аллочка. – Наум, и все-таки, ты говорил, что…
Развить мысль ей не дали. Зазвонили в двери, и «милиционеры» мигом спали с лица.
– Кто это? – побледнел Наум.
– Сейчас узнаем, – не успела испугаться только Аллочка. Она настолько вжилась в роль оперативника, что, если бы даже встретила сейчас группу захвата, представилась бы им майором милиции. Или даже полковником!
Но за дверями стояла бабуся-соседка, а рядом с ней топталась кругленькая женщина в цветастом платье.
– Здрассьте, – склонила голову женщина. – Я – Петровская, Ирина Пална Петровская, соседка снизу. Тут баба Стеша сказала, что можно кой-какие вещи забрать, так я б телевизор взяла. А?
Аллочка поняла, какую грубую ошибку допустила она с бабой Стешей, и грозно зашипела:
– Да вы шшшшто? Мародерством занимаетесь? Да? Вы под статью хотите?! Да я вас всех!..
Петровская мгновенно посинела с перепугу, тихо сползла по стене и только слабо пропищала:
– Бабка… Стеша… убью паскуду… так под милицию меня подставить…
Пришлось потратить полчаса на то, чтобы привести в чувство несчастную соседушку.
– Ну что? Очухались? – спросила Аллочка, когда та уже внятно бормотала извинения. – А теперь рассказывайте!
Петровская Ирина Пална чуть снова не отдала богу душу.
– Ой, что рассказывать-то? Только что бабка Стеша принеслась и кричит: «Беги, мол, дуреха, к Верке. Там милиция раздает вещи! Даром! Торопись, а то, мол, тебе ничего не останется. Сами все разберут!» Ну, я и поторопилась… А вообще я…
– Да я вас не об этом спрашиваю! – прервала ее Аллочка. – Расскажите, что вы знаете о Трофимовой. Вы же ее соседка!
– Ах, вон чего-о! – с облегчением протянула Петровская. – Так я расскажу, а только что рассказать-то? Она вообще ни с кем не общалась. Ну, конечно, куда там – королева! А мы – сброд всякий. Нет, вы не подумайте, мы все – очень интеллигентные люди. Очень.
– Да я и не сомневаюсь, – фыркнула Аллочка. – Вот как только вы за телевизором заявились, я сразу и сообразила – интеллигенция поперла.
– Ну и вот! А она с нами и не общалась никогда.
– А вот бабуся ваша сказала, что Трофимова ее даже на именины приглашала?
– И что? Правильно, приглашала. Так это потому, что когда Трофимова заболела, баба Стеша ей и супчики варила куриные, и в магазины бегала, а ведь сама-то тоже не девочка. Один только раз и пригласила. А потом, баба Стеша-то ей вон какие часы подарила, а Трофимова ей на день рождения, стыдно сказать, парик этот лохматый, уродский!
Аллочка вздохнула:
– Ну почему же уродский, раньше так модно было.
– Так это раньше. Раньше, между прочим, еще модно было короны носить, брильянтами усыпанные! А Трофимова почему-то на ту моду не посмотрела.
– Слышь-ка, – толкнула Аллочку бабуся. – Это она чегой-то? Опять, что ль, мои волосья энти ругает? Ирка! Ну чаво ж тя пучит-то с их? Мне-то ить как нравится! Вот у нас ишо отопление-то не включили, холодишша, а я энту шапочку надела, и мне тяпло-о-о! Ушки не мерзнуть.
– Во-во, – мотнула головой Ирина, – я и говорю, она всем нам уши нагрела.
Уж непонятно, чем так разозлила несчастная Трофимова свою соседку снизу, но больше она ни слова о ней не сказала, взяла бабу Стешу за руку и вышла вместе с ней из квартиры.
«Милиция» тоже не стала задерживаться.
– Пойдемте во двор, чтобы перед глазами не маячить, – предложила Аллочка, ухватив под руку молодого человека. – А ты, Наумчик, не вырывайся. У меня к тебе тоже парочка вопросов образовалась.
– А я-то зачем во двор пойду? Я же все вам рассказал, – возмутился парень.
– Прямо и не знаю, – не поверила Аллочка. – Ну, садись вот на эту скамеечку, представим, что я – твоя возлюбленная и устраиваю тебе разборки.
Они еще не успели примоститься на скамеечке в полуразвалившейся беседке, а Аллочка уже терзала парня допросами:
– Вот ты мне скажи, разлюбезный, отчего так получается? Никаких близких отношений у вас с Трофимовой не было, говоришь, ты даже в ее дом редко заходил, а каждый уголок в квартире знаешь?
– Правда-правда, – подала голос Гутя. – Даже сейф открыл на счет «раз».
– Ну я же рассказывал! Она в этом сейфе ничего такого не хранила, а знаю я о нем, потому что… У нас же не всегда такие прохладные отношения были. Сначала я даже думал, что мы будем жить богато и счастливо. А что? Вон, у меня дружок, Толик, пригрелся возле бриллиантовой тетушки, она его старше на двадцать лет, а выглядит, как девочка. И кормит его, и поит, и подарки классные дарит. Толик такую тачку от нее получил! А сам, между прочим, приятелям говорит, что это – его мама, и гуляет от нее направо и налево. А я? Мне Вероника Семеновна только и подарила, что тряпье. И то, это Толик меня научил. Ты, говорит, когда с ней куда-нибудь пойдешь, специально оденься победнее, зачем тебе на «спецодежду» тратиться? Ну, я и оделся – плюнуть жалко. Она и в самом деле, купила мне костюмчики, не поскупилась, но вот о машине даже и не заикалась никогда. И квартиру не торопилась дарить. Да я был согласен и в ее хате пожить, знал ведь, что она долго не протянет.
– Это почему же знал? – зацепилась за слово Гутя.
– Так она же старая! – выпучил глаза Наумчик. – Вот я и думал, подожду маленько, а она на меня эту квартиру и перепишет. Думал, влюбится в меня. А она… никакой совести!
– И в самом деле, – фыркнула Аллочка. – Неужели в такого красавца – не влюбилась?
– Так в том-то и дело! Относилась ко мне, как к дивану. Есть я – и есть, а нету, можно и другой купить. Нет, не любила она меня! Да она вообще, кого, кроме себя, она любила-то? А уж сама-то красавица, можно подумать! Да если б не ее деньги! Я бы на нее… фи!
– А пока она на тебя «фи», а все потому, что у нее-то деньги были, а у тебя – нет, – напомнила ему Гутя.
– Правильно! – возмутился парень. – Она ведь тоже не сама их зарабатывала. У нее ж сын. Мне б сын все и переписал, так я бы тоже королем ходил! Нет, она что придумала – вообразила, что у нее все болит, я поверил, жалел ее каждый вечер, регулярно, а она взяла и в какого-то докторишку втрескалась. А потом он ее и убил.
– В какого докторишку? – насторожилась Аллочка. – Имя, фамилия?
– Какая фамилия! Кто мне ее скажет? А вот имя, вообще, хоть вешайся: Фома! Представляете? Доктор Фома! Убиться об колено!
Аллочка крякнула от неожиданности, а Гутя даже поперхнулась.
– А с чего… с чего ты взял, что это он ее убил? – наконец, выговорила она.
– А кто же? Наверняка он знает, что ему денежки на счет переведены.
– Да у него и счета никакого нет! – кинулась на защиту зятя Гутя. – Что ему туда класть?
– А вы-то откуда знаете?
– Знаю! Потому что… потому что у нас все врачи живут без счетов. У них же зарплата – слезы.
– Это у простых, а тот Фома в частной клинике работает, знаете, какие у них бабки?
– А если у них такие бабки, так на кой черт ему было убивать эту Трофимову? – поддела Наумчика Аллочка.
– Так она ему надоела, и все. И грохнул.
– Ты так легко об этом говоришь, наверное, сам, того – и грохнул! – уставилась на него Гутя.
– Я не мог! Ну, вот кто-то убил Веронику, и что теперь? Раньше я хоть деньги у нее занимал, а сейчас и вовсе – гол, как церковная мышь.
– Ничего, найдешь себе новую тетеньку, – скривилась Аллочка и ткнула парня пальцем в толстый живот. – Ты хоть бы фигуру накачал, что ли! Как еще на тебя женщины клюют? Или ты специально по старшему возрасту специализируешься? Потому что молоденькие миллионерши на тебя уже не смотрят?
– Да на него уже и престарелые внимания не обращают, он же говорит, Трофимова его никогда не любила, – напомнила Гутя.
– А ну и что? И все равно, мы с ней дружили. А фигуру я накачаю, и тогда у меня такие тетки будут!
– Лучше б ты себе мозги накачал, – вздохнула Гутя и потянула сестру за руку. – Пойдем, Аллочка, у нас еще столько дел…
По дороге домой сестры ворчали, не переставая.
– Нет, ты посмотри, этот альфонс еще и недоволен, что на него завещание не написали, – возмущалась Гутя.
– Ну а как же! Он ее так «обоёвывал», а она полюбила Фому!
– Вот это мне, кстати, совсем не нравится. И без того все на него косятся. А если еще узнают, что она была в него влюблена!
– А кто нас спрашивает, нравится нам или нет, говорят, и все. Просто надо быстрее найти преступника, тогда на Фому и коситься не будут.
– А может быть, ее и в самом деле Наумчик убил?
– Что ты говоришь? Кого он может убить? Он же за своими тряпками приходить боялся. Нет, этот не мог, – задумчиво проговорила Аллочка. – Вот только бы узнать, кто…
– И главное – ни одной зацепочки!
Дома Гутя с Аллочкой прямо у порога наткнулись на Варьку с Фомой.
– Что случилось? – испуганно вытаращилась Гутя, увидев зятя с дочерью в такое раннее время, да еще и в домашних халатах. – Вас уволили? Оптом?
– Мама, сегодня суббота, – вздохнула Варька. – Ну надо же хоть когда-то отдыхать?
– Да! И повнимательнее относиться к своим детям, – добавил Фома.
– А ты вообще молчи! – неожиданно рявкнула Аллочка. – К тебе и так столько внимания, прямо и не знаешь, куда от него деваться!
– Это уж то-о-очно! – протянул парень. – У одной не могу допроситься завтрак приготовить, другие вообще сбежали с утра пораньше, и это, надо заметить, при том, что я – единственный мужчина в семье! А если Аллочка замуж выскочит? Хотя…
– Нет уж. Погоди, – насторожилась Варька. – Это про какое такое внимание ты, Аллочка, заговорила? Что, опять в подъезде надпись «Фома+ Таня = любовь» увидела, да? Опять у девчонки гормоны играют?
Это знал весь дом: на пятом этаже проживала светлая девочка Таня пятнадцати годков. Тихо проживала, с родителями, и никому никогда гадости не делала. Но исключительно раз в месяц у девчонки сносило крышу, и она добросовестно пачкала стены подъезда надписями: «Я люблю тебя, Фома, Варька, брось его сама!», или же: «Червяк без яблока не может, а мое сердце Фома гложет», или – «Птичка съела весь горох, я люблю тебя, Фома». Последнее произведение отчего-то не содержало в себе рифмы, но было особенно любимо Фомой и всеми Неверовыми. Сразу было видно – как сильно девочку терзает первое нерастраченное чувство. И уже родители ругали дочурку так, что стены тряслись, и соседи материли несчастную девчушку ненормативной лексикой, и сами родители драили стены и извинялись всякий раз, когда сталкивались с Неверовыми в подъезде – ничего не помогало. Поэтому по умолчанию было решено: пережидать сей взрыв любовных девичьих страстей, как небольшое неудобство, и только. Вот Варька именно на Танюшку и подумала, когда Аллочка завела этот разговор. Но сейчас как раз дело было не в ней.
– Алла! Ну что ты молчишь? Опять Танька?
– Варя, ты такая наивная, – с легким превосходством взглянула на племянницу Аллочка. – Да если бы только Танечка!
– Да! – вздернулся Фома. – Можно подумать, я вообще какой-то! Можно подумать, настоящие женщины мной уже и заинтересоваться не…
– Его страшно любила Трофимова, – строго произнесла Гутя.
– К… кто?! – вытаращился Фома. – Вероника Семеновна?!
– Именно! – тожествующе подняла палец Аллочка и вдруг повернулась к сестре: – Гуть! А я тут подумала – а может, она на Фомку тоже завещание написала, а? Вот бы здорово! Мы бы сразу Фомку от нас отселили, правда же? Фома! Значит, слушай: в понедельник пойдешь к нотариусу и так, между прочим, поинтересуешься – а не оставляла ли у него завещания некая Трофимова, на имя…
– Фома! Да не слушай ты ее, – отмахнулась Гутя. – Аллочка, ну что ты ерунду несешь?
– Да какая ж это ерунда? У этой Трофимовой денег куры не клевали, у нее и кур-то не было! А им лень к нотариусу заглянуть.
– Ты как себе это представляешь? – вскинулась Варька. – Он, значит, отстоит обалденную очередь. А потом эдак невинно заглянет и спросит: «А вы не в курсе, там никакой покойник мне ничего не передавал?», – ты что, совсем уже?!
– Правда, – как-то неуверенно поддакнул Фома и щелкнул пальцами. – Но сама идея хороша. А вообще, с чего ты взяла-то, что она меня, ну, что я нравился этой Трофимовой?
– Нам сегодня ее друг так сказал, Наумчик, – объяснила Гутя.
– Вы ходили к Трофимовой? – удивилась Варька. – А почему нас не позвали?
– А что там целой делегации делать? – фыркнула Аллочка. – Там все равно ничего не было, только бумажки нашли какие-то.
– И что? – нетерпеливо спросила Варька. – В этих бумажках что-то есть?
– А вот мы сейчас позавтракаем, а потом все и усядемся их перебирать, – проговорила Гутя. – И вообще, нас ждет серьезная работа. Аллочка, это я между прочим, тебе говорю! Серьезная работа – это значит, ты чистишь картошку, Фома пылесосит ковры, Варька моет полы, а я… Ух ты, батюшки! Мне же надо позвонить по работе!
Когда семья встала из-за стола, заняться бумагами у них все же не получилось. Отчего-то без умолку принялся звонить телефон. Сначала позвонила Гуте ее давняя клиентка, Алевтина Карловна, и выплакала все свои проблемы, накопившиеся за неделю. Алевтина Карловна, дама лет шестидесяти, никак не могла найти свою вторую половину и жутко переживала, что ее драгоценные годы не скрашены мужским вниманием. Причем всех кавалеров, которых ей находила Гутя, она безбожно отметала – ее интересовали непременно звезды эстрады, причем довольно крупного масштаба. А Гуте только единожды удалось завлечь на вечер звезду местной филармонии, семидесятилетнего конферансье, да и тот на Алевтину внимания не обратил, а принялся волочиться за тридцатилетними девочками. Поэтому каждые выходные Гутя честно отрабатывала свои деньги, сочувственно вздыхая возле телефона.
Потом Аллочке позвонила Таня Комарова и, сильно смущаясь, спросила – как скоро она может рассчитывать на трудоустройство, потому что у ее мужа с работой дела вообще пошли ни к черту, а кушать хочется. И ведь Алла Власовна ей обещала! Аллочка промямлила, что сейчас главврач временно отбыл в командировку, на Канары, а без него она такие вопросы решить никак не в состоянии.
Затем дважды звонили Фоме, и все время по работе, первый раз – техничка спросила, не знает ли он, куда подевалось ведро из его кабинета, потому что ей надо генералить, а ведро как мыши съели. А во второй раз позвонил сторож, поинтересовался, как называется воспаление мочевого пузыря по-научному, потому что он, конечно, написал, что это аппендицит, но у него кроссворд не сходится.
Только ближе к вечеру, когда Гутя, рассердившись, выдернула телефонный провод из розетки, они уселись на полу и стали перебирать бумаги несчастной Трофимовой.
Вообще ничего интересного в них не было. Гутя большую надежду возлагала на личные письма Вероники Семеновны, однако в бумагах имелись только конверты, да и их было всего два.
– Наверное, от сына, – предположила Варька. – Фамилия тоже Трофимов.
– Надо будет о нем узнать поподробнее, – приняла умный вид Аллочка. – Смотри дальше!
– А что, собственно, мы ищем? – спросил Фома.
– Информацию, – веско ответила Аллочка. – Не задавай лишних вопросов. Нам все будет интересно. Ищи.
– Ну, если тебе интересно буквально все, тогда возьми вот эту квитанцию, от какого она года? Во! Четыре года тому назад женщина платила за телефон, это надо? – вытащил Фома пожелтевший листок.
– Не умничай, – рыкнула Аллочка.
– О, смотри-ка! – вдруг воскликнула Гутя. – И здесь какой-то Николайский!
– И отчего ты так обрадовалась? – не поняла Варька.
– Да нам недавно Абрикосов рассказывал, что у Максима Михайловича, у Аллочкиного кавалера, был близкий друг, Николайский, а я здесь нашла направление, и тоже к Николайскому.
– Ой, да этих Николайских – как червей после дождя, честное слово, – насупился Фома. – У нас вон на работе тоже был такой, Николай Николаевич, это же фамилия распространенная. Иванов, Петров, Николайский…
– Николай Николаевич? – разом насторожились обе сестры.
– И куда он потом делся? – уставилась на Фому Аллочка. – Куда вы его?
– Да никуда, он сам от нас ушел. Уволился, – пожал плечами Фома. – Да что о нем говорить, я слышал, он уже умер.
– Та-а-ак, – протянула Гутя. – А теперь слушай: Абрикосов рассказывал, что Николайский был близким другом Родионова; Родионов – это Максим Михайлович. И тот Николайский умер. Ты рассказываешь, что у вас работал какой-то Николайский, который тоже, к слову сказать, скончался. Причем у погибшей Трофимовой мы находим направление к этому бедолаге. И что у нас получается?
– Что, эти два преступления как-то связаны? – первой догадалась Варька.
– Скорее всего, – посуровела Гутя. – И еще: это, конечно, может быть совпадением, но Максим Михайлович отчего-то сильно воспылал к Аллочке, а Трофимова – к Фоме… Это вас не настораживает?
– А что делать? – в панике закрутила головой Аллочка. – Что теперь делать-то?!
– Успокоиться.
– Молодец ты! Сначала, главное, испугала, а потом – «успокоиться»! – разволновалась Аллочка. – Господи, зачем ты сделал меня такой красивой? Помирай-ка я теперь из-за своей привлекательности!
– Мам, а может, это и правда совпадение, – задумчиво проговорила Варька. – Город у нас не слишком маленький, но и не столица, у Фомы – самая лучшая клиника, ничего удивительного, что состоятельный люди желают лечиться именно там. А уж если охота шла на самых состоятельных, то их в клинике и искали.
– А я? Я при чем? – не могла успокоиться Аллочка.
– Да может быть, никакой связи и нет, – успокоил их Фома. – Хотя, мысль интересная. Я вот что, я завтра же, нет, в понедельник у своих спрошу, чем в последнее время занимался Николайский? А вы… вам придется созвониться с родственниками тех клиенток, которые погибли чуть раньше, и выяснить, не имели ли они контактов с этим врачом. М-да…
– Фомочка, а знаешь что, позвони-ка ты своему главному прямо домой. А? – предложила Гутя, ласково заглядывая ему в глаза. – А что тут такого-то? Он же тебе звонит, если ему приспичит. Давай, милый, бери телефончик…
Ох, и не хотелось Фоме тревожить начальство в воскресный вечер, но в его сердце уже закралась тревога, и он не мог ею поделиться с домашними, не проверив свое предположение.
– Я поговорю, только дайте телефон, я из нашей комнаты позвоню, – взял трубку Фома и вышел из гостиной.
– А что это он? – не поняла Аллочка.
– Ничего, – насупилась Гутя. – Просто главный будет говорить с ним по-мужски, и тебе этого слушать нельзя.
– Можно подумать, я никогда не слышала мата!
Фома зашел в комнату минут через десять и плюхнулся на диван.
– Так я и думал, нет, я просто помнил что-то такое, но надо было уточнить, – как-то непонятно начал он. А потом уставился на Варьку и четко произнес: – Николайский работал у нас, но потом он перешел в другое место: в Медицинский Центр, где стал трансплантологом. То есть он занимался пересадкой отдельных органов.
– Нелегально?! – ахнула Аллочка.
– Почему? – пожал плечами Фома. – Это вполне достойное занятие, правда, сейчас вокруг этой профессии идет немало пересудов, но это из-за того, что у нас даже такие вещи могут поставить на криминальные рельсы! А между тем, никто не может отрицать, что медицина подобного рода спасает огромное количество людей, дает им вторую жизнь.
– Ага, – сообразила Аллочка. – То есть люди продают органы, которые им не совсем нужны, их пересаживают покупателям, и…
– Да что ты такое говоришь! – возмутился Фома. – Тысячи и тысячи людей нуждаются в донорских почках. В донорском сердце, в конце концов. А еще столько же людей погибают в автомобильных катастрофах или при несчастных случаях, унося с собой здоровые органы. И что плохого, если чей-то ребенок станет жить заново с почкой, которая досталась ему от такого донора? Если тому донору уже ничего не нужно? У нас уже выработалась ассоциация: трансплантация – равно – незаконная торговля! А это не так. Это вполне законно. И работают там замечательные люди. Которые, между прочим, имеют весьма скромные оклады.
– И Николайский ушел из вашей клиники, где заработки лучше, чем у всех врачей, вместе взятых в нашем городе, чтобы скромненько так пересаживать людям органы? – спросила Гутя.
– Ну… Такое тоже бывает, – пожал плечами Фома.
– И потом, совершенно случайно, он погибает, да?
– Я не знаю подробностей о его гибели, но никакого шума по этому поводу я не слышал. Да у нас вообще о нем мало говорили. В последний раз, он тогда у нас уже не работал, он сам к нам прибегал. Но там была такая ситуация, – вспоминал Фома. – Прямо возле нашей клиники произошла авария, погибла женщина, и Николайский прямо ворвался в холл, кричал, всех торопил, что-то говорил главному, потом они выбежали вместе, и наш главный вернулся уже один.
– А что случилось? Он хотел получить органы? – распахнула глаза Варька.
– Н-не знаю, – смешался Фома. – Конечно, трансплантологов ни в коей мере нельзя судить, органы остаются пригодными для пересадки буквально считанные минуты, и за это время надо успеть очень многое, поэтому они всегда спешат, кричат. Больше мы его не видели. Вероятно, он проходил мимо, и на его глазах случилась авария, вот он и…
– Непонятно, – заерзала на полу, где были разложены бумаги, Аллочка. – Вот где-то рядом ходим, я носом чую, где-то рядом! И – ничего. Ну хорошо, даже если к чему-то и причастен Николайский, причем тут ваша клиника? А все потерпевшие – ваши клиенты. И еще: простое ли совпадение, что господин Николайский дружил с Максимом, а потом тот возьми и скончайся?
Неверовы получили информацию, но что с ней делать, никак не могли придумать. Конечно, будь на их месте опытные следователи, те бы знали, куда воткнуть такого рода новости, но какие они следователи?
– Аллочка! Тебя к телефону! – оторвала тетку от грустных мыслей Варька.
Звонил водитель Родионова, Вадим.
– Алла Власовна! Вы не забыли? Завтра девять дней у Максима Михайловича, в шесть мы вас ждем, – вежливо напомнил парень.
– Конечно-конечно, – скорбно хлюпнула носом в трубку Аллочка.
– За вами заехать?
– Я же сказала, конечно-конечно. В шесть заедешь, да? А то меня в подъезд ваша бабка не пускает.
– Хорошо, бабку мы завтра уберем, и я сам за вами заеду.
Аллочка устроила трубку на рычаг, и к ней подлетела Гутя:
– А у тебя опять свидание, да? С кем на этот раз?
– У меня поминки, Гутя, – грустно пояснила Аллочка и так же грустно спросила: – А вы не знаете, на девятый день сильно ревут? Я бы хотела удариться в голос, и пусть меня утешает этот премилый Вадик!
– Не дури! – одернула ее сестра. – Вот у нас в следующую субботу будет вечер «для тех, кому за сорок», и уж там-то я постараюсь тебя кому-нибудь пристроить.
– Опять к старожилу какому-то, да? – скривилась Аллочка. – Нет, мне теперь нужен… король! Ты же сама слышала, как по мне мужчины сходят с ума.
– Не беспокойся, – с достоинством произнесла Гутиэра Власовна. – В этот раз я собираюсь пригласить весь офицерский состав местного воинского гарнизона. Вот там этих королей!
– А когда? – загорелись у Аллочки глаза. – Когда вечер-то будет? Я успею купить себе новое платье?
– Ты даже успеешь его сшить, – нежно улыбнулась Гутя. – У Варьки как раз завалялся кусок прекрасной материи. Так что… Фома! Вытащи для Аллочки швейную машинку.
– Гутя! Ну что я сошью? – чуть не заплакала сестра.
– Если ты будешь делать все, как надо… Варя, где у тебя журналы мод? Аллочке срочно надо приводить себя в порядок.
